Основную статью вы можете почитать вот тут:
Однажды Клод Моне поделился своей мечтой с американской художницей-импрессионисткой Лилой Кэбот Перри:
Я хотел бы родиться слепым, а затем внезапно прозреть — так, чтобы начать писать, не зная, что собой представляют предметы, которые я вижу.
Посмотрите на ранние работы Моне. Тогда он был совсем молод, еще учился, искал свой стиль, и серьезных проблем со зрением еще не было.
Более поздние работы, 1873–1886 годы. Здесь у него уже узнаваемый стиль, жиовпись более уверенная. Просматривается влияние его коллег Мане, Сислея и других.
Моне говорил своим ученикам:
Старайтесь забыть о том, что вы видите перед собой, — о дереве, доме, о поле, о чем угодно. Просто думайте, что в этом месте — маленький синий квадрат, там — продолговатая розовая фигура, и продолжайте до тех пор, пока у вас не возникнет наивного впечатления от картины, которая находится перед вашими глазами.
В галерее ниже работы Моне периода расцвета и успеха. Он уже известный и узнаваемый художник, признанный во многих кругах, успешно продает картины и продуктивно трудится над новыми. В этот период он написал знаменитую серию видов Руанского собора.
В свои 60 лет Моне начал развивать двустороннюю возрастную катаракту, что в конечном итоге сильно повлияло на его работу. В 1913 году Моне отправился в Лондон, чтобы проконсультироваться с немецким офтальмологом Рихардом Либрейхом, который был назначен заведующим кафедрой офтальмологии в больнице Святого Томаса. Интересно, что сам Либрейх проявлял большой интерес к искусству и опубликовал статью о влиянии заболеваний глаз на художников Тернера и Малреди.
Либрейх выписал новые очки и рекомендовал операцию по удалению катаракты на правом глазу, но Моне отказался. К 1914–1915 годам он начал испытывать серьезные трудности, жалуясь, что «цвета больше не имели той же интенсивности для него», что «красные стали выглядеть грязными» и что «его живопись становилась все более темной». Чтобы избежать неправильного выбора цветов, Моне начал маркировать свои тюбики с краской и строго соблюдать порядок на своей палитре. Блики от яркого солнечного света еще больше усложнили ситуацию, вынуждая Моне носить большую соломенную шляпу на улице. Его мазки стали более широкими, а его картины, как и его катаракта, более коричневыми.
Здесь уже явно заметны проблемы со зрением. И можно уловить даже фрустрацию и подавленность художника. Хотя работы мне все равно кажутся гениальными, в них как-будто кульминация вглядов Моне, того самого "глаза", который так хвалили, и которым он так гордился, которому учил других. Тут же и его любимый сад, о котором он заботился, растил, в котором творил до конца жизни.
Фотография Моне в его саду перед домом.
Моне становился всё более подавленным и менее продуктивным, и Жорж Клемансо, бывший премьер-министр Франции и врач, настоятельно призвал своего друга рассмотреть возможность операции по удалению катаракты. Однако, испуганный судьбой своих коллег-художников Оноре Домье и Мэри Кассат, чьи операции не увенчались успехом, Моне был категорически настроен избегать операции любой ценой. Он утверждал:
Я предпочитаю максимально использовать своё слабое зрение и даже отказаться от живописи, если это необходимо, но хотя бы немного видеть те вещи, которые я люблю.
В 1922 году Моне проконсультировался с другим офтальмологом, Шарлем Кутела. Поскольку Моне всё ещё не решался на операцию, Кутела прописал ему применение мидриатиков в надежде, что это позволит большему количеству света проникать через катарактальную линзу. Менее чем через неделю Моне с воодушевлением написал Кутела:
Это всё просто замечательно. Я давно не видел так хорошо, настолько, что жалею, что не обратился к вам раньше. Капли позволили мне писать хорошие вещи, а не плохие картины, которые я упорно создавал, видя лишь туман.
Положительный эффект от капель был недолговечным. В конце концов Моне согласился на операцию на правом глазу, которая была проведена в начале 1923 года. Поскольку ему приходилось лежать ровно на спине, с мешками с песком по бокам, чтобы предотвратить любое движение, Моне вскоре это наскучило. Склонный к пререканиям, нетерпеливый и полностью неподчиняющийся каким-либо инструкциям, он превратил послеоперационный период в кошмар для себя и своего хирурга.
Привыкание к очкам стало еще одной трудностью для Моне, который жаловался на цианопсию (видение всего с голубоватым оттенком) и на то, что объекты кажутся искривленными. Кроме того, благодаря возможности видеть "настоящие" цвета своих последних работ, он начал уничтожать полотна, созданные в дооперационный период. В 1924 году был привлечен еще один офтальмолог, Жак Мавас. После получения последних тонированных линз Zeiss Моне наконец заявил, что "очки Маваса [были] идеальными". Однако его удовлетворение вновь оказалось недолговечным, и в свете сохраняющейся цианопсии Мавас в конечном итоге полностью закрыл левый глаз Моне черной линзой, что привело к субъективному улучшению симптомов. В 1925 году, восстановив остроту зрения на правом глазу до 6/9 с коррекцией +10.00/+4.00 × 90, Моне более примирился с результатами операции и, наконец, возобновил работу. Он подправил некоторые свои дооперационные работы, насколько это позволяли друзья и родственники. Кроме того, он завершил проект с водяными лилиями, который теперь хранится в Музее Оранжери в Париже.
Лилии Моне в Музее Оранжери. Огромные полотна шириной 2 метра и длиной до 17 метров!
Послеоперационные работы Моне лишены кричащих цветов и грубой манеры нанесения краски; они напоминают его картины до 1914 года. Нежные цветовые схемы с акцентом на мягкие оттенки синего и зеленого перекликаются с его более ранними изображениями прудов и садов. Это подкрепляет точку зрения о том, что поздние работы Моне были результатом катаракты, а не сознательного эксперимента с более экспрессионистским, абстрактным стилем.
В статье ипользованы переведенные мной материалы публикации The effect of cataracts and cataract surgery on Claude Monet, Anna Gruener.