На скале
Эти места - просто песня. Поют ее весенние птицы, ветра в кронах, щели в скалах, говорливая река, а вместе сними и душа поет.
И под эту песню шагается веселее - так и хочется бежать, раскинув руки, навстречу скалам, тайге и холмистым просторам.
Тропа приводит нас к уже знакомой видовой точке. Под ногами разверзается стодвадцатиметровая пропасть - сначала резким обрывом, а к реке выполаживается. За рекой распростерлись всхолмленные лесные дали. Лес синеет, нахмуривается и к горизонту сливается с серыми непогожими облаками. Справа река, делая изгиб, прячется за холмом. На склоне этого лесистого холма приютился деревенский домик, дальше всех забравшийся от своих бревенчатых односельчан.
И что это за село! Побывав там однажды, уже лишь при одном только слове Кын начинаешь слышать потрескивание дров в печке, лай собак и скрип полозьев по снегу, ну а если дать волю фантазии, то может даже послышаться шум весенней суматохи на причале, предвещающий скорое отбытие барок в дальние края.
Если пройти далее, можно обнаружить петляющую между стволов, в том числе поеденных прошлогодним лесным пожаром, тропинку, которая аккуратно подведет к еще нескольким открытым площадкам, может быть, не таким просторным, но не менее интересным за счет выпирающих скал и нависающих снежных надувов и карнизов. Полтора километра - такова длина скалы Великан, по вершине которой мы теперь бродим. Правильней ее даже называть не скала, а боец - боец Великан. Многие скалы на Чусовой зовутся бойцами, потому что когда-то во время сплавов о них нередко разбивались барки.
В лесу
Лучше, чем просто находиться в этом диком, застрявшем в прошлом столетии уголке, может быть разве что найти новую для себя тропу - к тому же кольцевую тропу - и мы идем дальше. Стоит ступить в сторону, как проваливаешься по колено в снег. Ну а пробираться по этой древней, захламленной валежником тайге - то еще приключение. Как-то нам это довелось, и тогда она, здешняя тайга, строила всевозможные преграды и препятствия, будто противясь нахождению тут человека, и лишь хорошенько исхлеставшись ветками мы смогли выбраться обратно на тропу.
На ветках, валежинах и выскорях к началу марта слоями наросли огромные снежные папахи. Каждый новый слой - шире предыдущего. Чем дальше углубляешься в лес, тем причудливей становятся эти существа, стражи лесной тишины.
А тишина здесь особенная. Такую нужно непременно послушать, и я укладываюсь на рюкзак, разваливаюсь на тропе - снег подо мной приминается какое-то время - и все замирает.
Где-то далеко в дебрях с еле уловимым шумом зарождается ветер. Он крадется по кронам, усиливается, разгоняется и вот уже бежит в нашу сторону, наводя в лесу свои порядки. Вот скрипнул ствол старой ели. Ухнула, свалившись с ветки, снежная шапка. Засвистели, завыли щели в скалах. Ветер растормошил лес и быстро унесся, растворился вдали, и снова стало тихо вокруг. Так тихо, что даже слышно, как невесомая стайка снежинок сорвалась с веточки и опустилось на снежный покров.
Тропа пошла на спуск, показались домики. Мы снова выходим к реке, прямо напротив скалы Печка, и возвращаемся под Великан.
На реке
Не зря Великан именуется так. Вот ты идешь по реке, и выглядывает из-за поворота гигантская скала, и ты уже сейчас восторгаешься ее несравненным величием. Но погоди, вот река поворачивает, и только теперь Великан предстает во всей его мощи, распростершись на полтора километра, нависая стодвадцатиметровой стеной над рекой. Каменные пласты тут как будто бы осели, прогнулись под гнетом времени, как бревенчатый деревенский дом, а на вершине хмурится густая тайга, как седые брови мудрого старца.
Чусовая так близко прижимается к скале, что правого берега будто и вовсе нет. Жмется, упирается в скалу, пытаясь пробить себе наиболее удобный путь, и, говорят, в этих попытках она даже вырыла под скалой глубоченный омут. Так или иначе, сейчас поверхность реки покрыта прочным льдом, припорошена мягким снегом. По нему ездят снегоходы, идут лыжники. На нем первого марта я пишу большими буквами ВЕСНА, хотя весна еще не скоро наступит в этих краях. На этом прочном льду я лежу и представляю, как подо мной, под толщей льда бежит вода.
Дальше мы все-таки повстречали небольшую полынью. Она сама себя выдала - мурлыкающей, убаюкивающей мелодией в застывшем безмолвном царстве. Садишься у полыньи, склоняешься над ней, слушаешь. Мысли улетают, голова тяжелеет... Мимо проносятся снегоходы, ледоходы, барки и столетия... Может, сказки про водяных и русалок не такие уж и сказки?