— Слушай, мам, я же просила... — Ирина замерла в дверях с тортом в руках, не договорив фразу. Эта чёртова ваза, которую она два года прятала на антресолях, снова красовалась на комоде. Фарфоровое напоминание о том, что в этом доме её мнение — пустой звук.
— Что такое? — Мама обернулась от плиты с невинным выражением лица, будто не понимала, о чём речь. — А, ваза? Николай Петрович так любит её... Она ведь от Тамары осталась.
Ирина с грохотом поставила торт на стол. Сливки вздрогнули, но устояли — в отличие от её настроения.
— Мы договаривались, — процедила она. — Эта ваза — спусковой крючок. Стоит свёкру её увидеть, и праздник превратится в поминки.
— Ой, драматизируешь, — отмахнулась мама, помешивая что-то в кастрюле с видом генерала, выигравшего важное сражение. — Шестьдесят лет человеку исполняется, можно и уважить.
«Уважить, — мысленно передразнила Ирина. — А моё мнение уважить никто не хочет». С тех пор, как мама переехала к ним три года назад после смерти отца, их трёхкомнатная квартира превратилась в полигон тихой войны. Территория кухни была потеряна в первый же месяц. Теперь мама наступала на спальню, регулярно перекладывая вещи Ирины «туда, где им положено быть».
В кухню ворвался Димка, размахивая планшетом.
— Мам, смотри что я для деда сделал! — его глаза сияли от гордости. — Презентацию про все его рыбалки!
Ирина через силу улыбнулась сыну, разглядывая фотографии на экране. Серёжа постарался — откопал где-то архивные снимки. Даже чёрно-белые, с шестидесятых.
— Здорово, — она взъерошила волосы сына. — Только вряд ли дедушка будет смотреть. Ты же знаешь, как он...
— Будет! — с детской уверенностью заявил Димка. — Я специально музыку подобрал, как в его любимом фильме про рыбалку!
Мама, услышав разговор, многозначительно покачала головой:
— Ирочка, не настраивай ребёнка. Нормальный мужик твой свёкор, просто овдовел рано. Тебе бы посочувствовать...
«Двадцать лет прошло, — захотелось рявкнуть Ирине. — Двадцать лет он превращает каждую встречу в панихиду по Тамаре!» Но она промолчала, считая про себя до десяти, как советовал психолог. На семерке в кухню заглянул муж.
— А где мой синий галстук? — спросил он, не обращаясь ни к кому конкретно.
— В шкафу висит, левая сторона, — мгновенно отозвалась мама. — Я его погладила.
— Спасибо, Татьяна Михайловна! — просиял Сергей. — Как бы я без вас справлялся.
Ирина скрипнула зубами. Три года назад она ещё возмущалась, когда муж игнорировал её и обращался напрямую к тёще. Теперь просто молча глотала обиду, добавляя ещё один камешек в тяжёлый мешок претензий, который тащила за собой по жизни.
***
В дверь позвонили ровно в шесть. Николай Петрович, если и имел недостатки, пунктуальным был патологически.
— Дедушка пришёл! — Димка пронёсся по коридору пушечным ядром и распахнул дверь.
Свёкор вошёл, держа осанку как офицер на параде. Сергей, копия отца, с такой же прямой спиной, двинулся навстречу:
— С днём рождения, папа.
Они обнялись — коротко, сдержанно, по-мужски. Николай Петрович поставил на тумбочку коробку с коньяком и протянул Ирине букет гвоздик. Вечные гвоздики, любимые цветы Тамары. Эти цветы в их доме ассоциировались не с праздником, а с кладбищем.
— Спасибо, — Ирина взяла букет, натянуто улыбаясь. — Проходите, папа. Мы накрыли в гостиной.
Свёкор кивнул и шагнул в комнату. Его взгляд, как тепловая ракета, мгновенно нашёл цель — вазу на комоде. Его лицо застыло в странной гримасе, соединявшей боль, удивление и какое-то мрачное удовлетворение.
— Тамарина ваза, — произнёс он тоном человека, обнаружившего в толпе знакомое лицо.
— Да-да, — засуетилась мама, выглядывая из кухни. — Я достала специально! Подумала, вам будет приятно...
«Началось», — Ирина бросила быстрый взгляд на часы. Рекорд по превращению праздника в траурное мероприятие — семь минут. Сегодня управились за две.
— Деда, я презентацию сделал! — Димка дёрнул свёкра за рукав, протягивая планшет. — Про твои рыбалки! Со старыми фотографиями!
Николай Петрович рассеянно глянул на экран:
— Потом, Дима, — и снова уставился на вазу. — Надо же, почти двадцать пять лет ей. Тамара её в Ленинграде купила, в семьдесят восьмом.
— В семьдесят девятом, — машинально поправила Ирина, заработав испепеляющий взгляд свёкра.
— В семьдесят восьмом, — отчеканил он. — Мы ездили на теплоходе, июль месяц был.
Спорить с ним было бесполезно, это Ирина выучила за пятнадцать лет замужества. Согласно семейной легенде, в тот день, когда Тамару похоронили, у Николая Петровича что-то сломалось внутри. Он продолжал ходить на работу, содержать дом, воспитывать сына. Но живым назвать его было трудно. Он существовал — где-то между миром прошлого, где Тамара всё ещё была с ним, и настоящим, которое, по его убеждению, не стоило того, чтобы в нём задерживаться.
***
Они сидели за столом, разлив по рюмкам «Арарат». Сергей поднялся с торжественным видом:
— Папа, я хочу выпить за тебя. За твою мудрость, за...
— За Тамару, — перебил свёкор, поднимая рюмку. — Она так любила накрывать на стол. Всегда говорила: «Коля, праздник должен быть красивым». Если бы она видела, какой ты сын вырос...
Ирина поймала виноватый взгляд мужа. Он знал, он чёртов сын знал, что так будет, но по привычке прогнулся под отца. Пятнадцать лет она наблюдала, как уверенный в себе, порой даже жёсткий с коллегами и друзьями Сергей превращается в послушного мальчика рядом с отцом.
— За тебя, папа, — тихо, но твёрдо повторил Сергей, не опуская рюмки.
Что-то в его тоне заставило всех замереть. Николай Петрович с удивлением посмотрел на сына, но потом неохотно кивнул:
— Ну, за меня, так за меня.
Они выпили. Мама, заискивающе улыбаясь, начала накладывать свёкру салат:
— Попробуйте, Николай Петрович, я по особому рецепту делала.
— Тамара всегда говорила, что в салат нужно добавлять немного сахара, — отозвался свёкор, не глядя на тарелку.
Вторая рюмка не заставила себя ждать, и с каждым тостом твердыня воспоминаний становилась всё неприступнее. «Как Тамара любила эту мелодию», «Тамара всегда говорила...», «Если бы Тамара видела...».
Димка сидел притихший, его планшет с презентацией лежал забытый на краю стола. Ирина видела, как постепенно гаснет огонёк в глазах сына. Это было последней каплей.
— А вы знаете, — она внезапно повысила голос, — что люди, застрявшие в прошлом, согласно исследованиям, проживают на пятнадцать лет меньше?
Над столом повисла тяжёлая тишина. Все уставились на неё — мама с ужасом, Сергей с предупреждающим прищуром, свёкор с холодным презрением.
— Ты на что намекаешь? — тихо спросил он.
— Я не намекаю, — Ирина сама удивилась твёрдости своего голоса. — Я говорю прямо. Мы каждый раз собираемся, чтобы праздновать жизнь, а не смерть. Но вы превращаете любой семейный ужин в поминки по Тамаре Сергеевне.
— Ира! — прошипел Сергей.
— Да пусть говорит, — странно спокойно отозвался свёкор. — Давно хотел услышать, что она на самом деле думает.
Мама всплеснула руками:
— Господи, Ирочка, что ты такое говоришь? Человек просто помнит жену!
— Помнить — одно, — Ирина чувствовала, как внутри поднимается волна, сметающая плотину пятнадцатилетнего молчания. — А превращать всех окружающих в заложников своего горя — другое. Вы заметили, что Димка хотел показать вам презентацию? Он неделю её делал. Специально для вас!
Свёкор перевёл взгляд на внука, который смотрел на бабушку широко раскрытыми глазами, явно не понимая, что происходит.
— Мне не нужны никакие презентации, — отрезал Николай Петрович. — И указания, как мне жить, тоже.
— О, я могу предсказать, как вы будете жить дальше, — Ирина откинулась на спинку стула. — Вы будете продолжать хоронить жену снова и снова, пока не похороните заодно отношения со всеми живыми. Включая внука.
— Ирина! — Сергей ударил ладонью по столу с такой силой, что подпрыгнули рюмки. — Немедленно прекрати!
— А ты всегда затыкаешь меня, когда речь о твоём отце, — она повернулась к мужу. — Вечно защищаешь его — даже когда он превращает нашу жизнь в бесконечные поминки по Тамаре!
— Не смей, — голос свёкра стал ледяным, — говорить о ней в таком тоне.
— А в каком тоне можно говорить о ней? — Ирина уже не могла остановиться. — В благоговейном? Знаете, я её никогда не видела, но уверена — она бы ужаснулась, увидев, во что вы превратили её память. В культ! В повод портить жизнь близким!
Николай Петрович медленно поднялся, лицо его побелело:
— Я ухожу. Сергей, спасибо за... праздник.
— Папа, останься, — Сергей тоже встал. — Ирина не хотела...
— Именно это я и хотела! — выкрикнула Ирина. — Хоть раз сказать правду! Мы все пляшем вокруг его чувств, а как насчёт чувств ребёнка, который неделю готовил для деда подарок?
Димка вдруг соскользнул со стула и бросился прочь из комнаты. Через секунду хлопнула дверь его комнаты.
В гостиной повисла звенящая тишина.
— Доигралась? — процедил Сергей. — Теперь и ребёнок расстроен.
— Нет, это вы все доигрались, — Ирина чувствовала, как к горлу подступают слёзы. — Пятнадцать лет делаете вид, что так и должно быть. Что Тамара важнее, чем все мы — живые.
Свёкор, уже надевавший в прихожей пальто, вдруг замер. Что-то странное промелькнуло в его взгляде — не обида, не гнев, а что-то похожее на удивление. Словно он впервые увидел что-то очевидное.
— А что в той презентации? — неожиданно спросил он.
Сергей моргнул, сбитый с толку сменой темы:
— Димка собрал фотографии твоих рыбалок. От самых старых до последних.
Николай Петрович стоял в дверях, как человек, забывший, зачем пришёл. Потом медленно снял пальто и повесил обратно на вешалку.
— Позови его, — сказал он Сергею. — Пусть покажет.
Ирина с недоверием смотрела, как свёкор возвращается к столу. Мама, воспользовавшись моментом, шепнула ей:
— Зачем ты так? В такой день...
— А когда? — так же шёпотом огрызнулась Ирина. — Когда можно сказать правду в этой семье?
Сергей вернулся с Димкой, глаза которого были красными от слёз. Мальчик настороженно посмотрел на взрослых, крепко прижимая к груди планшет.
— Ну, показывай, — неожиданно мягко произнёс свёкор, указывая на стул рядом с собой.
Димка бросил недоверчивый взгляд на мать, потом на деда, но сел и включил планшет. На экране появилось название: «Дедушка и его большая рыба. История в фотографиях».
— Тут музыка должна быть, — пробормотал Димка, нажимая на иконку звука.
Полилась мелодия — та самая, из старого советского фильма про рыбаков, который свёкор смотрел по десять раз в год. Лицо Николая Петровича дрогнуло.
Фотографии сменяли одна другую: молодой Николай Петрович с огромной щукой, он же с друзьями у лодки, первая рыбалка Сергея... Димка сопровождал показ комментариями, явно заученными заранее:
— Это самая большая щука, которую ты поймал — шесть килограммов двести грамм. А это когда папка первый раз поехал с тобой...
Свёкор смотрел молча, его лицо оставалось непроницаемым. А потом вдруг на экране появилась фотография, которой Ирина раньше не видела — выцветшая, семидесятых годов. На ней молодая светловолосая женщина протягивала термос, стоя у лодки. Она улыбалась — широко, открыто, глядя прямо в камеру.
— Это бабушка Тамара, — с гордостью пояснил Димка. — Папа нашёл фотку в старом альбоме. Бабушка привозила тебе горячий чай в термосе, когда ты на зимней рыбалке был.
Николай Петрович издал странный звук — не то смешок, не то всхлип. Его рука, лежавшая на столе, сжалась в кулак, потом разжалась.
— Она не любила рыбалку, — вдруг произнёс он хрипло. — Боялась воды. Но каждый раз приезжала на берег с термосом. Говорила: «Рыбаки — самые мёрзнущие люди на свете».
— Правда? — Димка с восторгом уставился на деда. — А что она ещё говорила?
И вдруг, к изумлению всех за столом, Николай Петрович рассмеялся. Это был короткий, ржавый смех, словно дверь со скрипом открылась после долгих лет.
— Много чего, — он потрепал Димку по волосам — жест, которого Ирина никогда раньше не видела. — Она звала меня Капитаном Неведимкой, потому что я мог часами сидеть неподвижно с удочкой. Говорила, что русалки меня утащат, если я не буду откликаться, когда она зовёт.
— Капитан Неведимка? — Димка захихикал. — Это как из мультика?
— Нет, она сама придумала, — и вдруг свёкор поднял взгляд на Ирину. В его глазах было что-то новое — усталость, осознание и странная решимость. — Ты права. Хотя и сказала это... слишком резко. Тамара ненавидела похороны. Всегда говорила: «Праздновать нужно жизнь, Коля, праздновать жизнь».
Ирина не нашлась, что ответить. Сергей сидел, приоткрыв рот, словно стал свидетелем явления призрака. Мама растерянно переводила взгляд с одного на другого.
— Наливай, сын, — свёкор протянул рюмку. — Выпьем за жизнь.
***
Поздно вечером, когда Димка уже спал, а Николай Петрович, непривычно разговорчивый и даже улыбающийся, уехал на такси домой, Ирина и мама мыли посуду. Сергей ушёл провожать отца, но явно задерживался — наверное, говорил с ним в машине.
— Я никогда не видела его таким, — тихо произнесла мама, протирая тарелки. — Он рассказывал о ней... по-другому.
Ирина кивнула, загружая бокалы в посудомойку:
— Он вспоминал живого человека, а не икону. Впервые за пятнадцать лет.
Они помолчали. Потом мама осторожно поставила китайскую вазу на стол:
— Знаешь, я лучше уберу её. Ты была права, она...
— Оставь, — неожиданно для себя сказала Ирина. — Пусть стоит. Только теперь она не будет алтарём. Просто красивая ваза.
В прихожей хлопнула дверь — вернулся Сергей. Он вошёл на кухню с растерянным видом:
— Знаешь, что отец сказал? Что Димка — копия Тамары. Те же глаза, тот же смех. И что он не замечал этого раньше.
Ирина улыбнулась, вспомнив, как преобразился свёкор, рассказывая внуку байки о бабушке — не с надрывом, а с теплотой.
— Иногда нужно разбить витрину, защищающую реликвию, чтобы наконец увидеть саму реликвию, — задумчиво произнесла она.
В кухне повисла тишина, нарушаемая только звоном посуды. В эту тишину Сергей вдруг сказал:
— Прости. За то, что затыкал тебя. За то, что не понимал.
Ирина посмотрела на мужа, потом на маму, которая делала вид, что увлечена вытиранием вилок:
— Это семейный праздник, в конце концов. Самое время для прощения.
Она вдруг вспомнила фотографию, где молодая Тамара улыбалась, протягивая термос, — живая, настоящая, а не бесплотная святая, какой её представляли все эти годы. И подумала, что сегодня случилось что-то важное: они наконец-то похоронили призрак и воскресили память.
Понравился вам рассказ? Тогда поставьте лайк и подпишитесь на наш канал, чтобы не пропустить новые интересные истории из жизни.
НАШ ЮМОРИСТИЧЕСКИЙ - ТЕЛЕГРАМ-КАНАЛ.