Ольга, обычная русская женщина из Перми, никогда не думала, что окажусь в эпицентре такого культурного шока. Вечер 24 февраля 2025 года, казалось бы, рядовое родительское собрание в детском саду, куда ходит моя трёхлетняя дочка Аня, обернулся для меня настоящим потрясением. Вместо привычных разговоров о поделках и утренниках я попала в мир, где всё чужое: язык, традиции, даже запахи. Это не Афганистан, не Таджикистан — это мой родной город, но я чувствую себя здесь, как на другой планете. Большинство мам пришли в хиджабах, и я, честно говоря, в шоке. Это другая культура, и я всерьёз задумалась, не пора ли менять садик, пока моя дочка не растворилась в этом чуждом для меня мире.
Встреча, от которой мороз по коже
Всё началось с приглашения на «дружескую встречу». В детском саду №17, куда Аня ходит уже год, воспитатели обещали обсудить адаптацию детей и планы на весну. Я надела своё любимое синее платье, взяла блокнот для заметок и пошла, предвкушая обычный вечер в кругу знакомых мам. Но едва переступив порог актового зала, я замерла, как громом поражённая. Передо мной — море хиджабов. Большинство женщин были в платках, ярких, с цветочными узорами, некоторые с закрытыми лицами, только глаза видны. Я, русская женщина с короткой стрижкой и без единого платка в гардеробе, почувствовала себя белой вороной.
В зале гудели голоса, но русский язык почти не звучал. Таджикские мамы оживлённо болтали между собой, смеялись, перебирая какие-то узорчатые ткани, которые принесли с собой. Воздух пропитался запахом специй — кто-то притащил домашние лепёшки и термос с чаем, пахнущим чем-то пряным, не нашим. Воспитательница Елена Ивановна, женщина лет пятидесяти с добрыми глазами, пыталась всех собрать: «Дорогие родители, давайте начнём!» Но её голос тонул в этом гомоне, как капля в бурлящем котле. Я села в уголке, прижимая сумку к груди, и поняла: это не моё место.
Достархан вместо супа: еда как пропасть между нами
Когда собрание наконец началось, я ждала привычных тем: кто будет Дедом Морозом на Новый год, сколько скидываться на подарки. Но вместо этого Елена Ивановна заговорила о питании. Оказывается, для таджикских детей детсадовская еда — это проблема. «Блюда в ДОУ не похожи на их привычный рацион», — объяснила она, а я ушам своим не поверила. Моя Аня с радостью уплетает котлеты с пюре и запеканку с изюмом, а тут, оказывается, это «не то».
Потом слово взяла одна из мам — высокая женщина в зелёном хиджабе, которую все звали Зарина. Она встала, держа в руках огромный поднос, и начала рассказывать, как правильно накрывать достархан. «У нас дома стол — это сердце семьи, — говорила она на ломаном русском, пока её подруга раскладывала лепёшки и сушёные фрукты. — Надо много хлеба, орехов, сладостей, мясо в соусе». Я смотрела на этот поднос и думала: где же наш борщ, где сырники с вареньем? Это что, теперь и в садике будут лепёшки вместо супа подавать?
Зарина ещё показала, как они дома режут овощи — огромным ножом, прямо на столе, без доски. Дети, говорит, с малых лет учатся помогать. Я представила свою Аню с ножом в руках и чуть не поперхнулась чаем, который мне сунули из термоса. Он был горький, с какими-то травами, не то что мой любимый «Липтон» с лимоном. Это не просто еда — это пропасть между нашими мирами, и мне стало не по себе.
Язык, которого я не понимаю: дети в чужой культуре
Дальше — больше. Елена Ивановна сказала, что таджикские семьи жалуются: их дети не понимают воспитателей, потому что русский язык для них не родной. «Мы стараемся адаптировать их, но и нам, педагогам, надо учиться их культуре», — добавила она с улыбкой. Я чуть со стула не упала. Это что, теперь вместо «Колобка» будут какие-то таджикские сказки читать? Вместо «Катя и Маша пошли в лес» — «Зухра и Фатима лепят лепёшки»?
Одна мама, в чёрном хиджабе с золотыми нитями, встала и начала что-то говорить на своём языке. Её дочка, маленькая девочка с косичками, сидела рядом и кивала. Переводила другая женщина: «Она просит, чтобы воспитатели учили детей таджикским словам, так им легче». Я сидела, как на иголках. Это мой садик, моя Пермь, мой русский язык! Почему я должна подстраиваться под чужую культуру? Я хочу, чтобы Аня пела «Во поле берёза стояла», а не учила, как сказать «хлеб» на таджикском.
Потом показали видео: дети в группе лепят из теста что-то похожее на их лепёшки, а воспитательница пытается выговорить «нони точикй». Я смотрела и думала: моя дочка в этом участвует? Её учат не нашим традициям, а чему-то, что мне чуждо, как другая планета?
Хиджабы и платки: где я оказалась?
Но больше всего меня поразили эти женщины в хиджабах. Большинство мам были в платках, и я не могла отвести глаз. У нас в Перми, конечно, встречаются мигранты, но чтобы так — целая толпа, да ещё в садике! Они переговаривались между собой, смеялись, поправляли свои яркие ткани, а я чувствовала себя, как в гостях у незнакомцев, где все говорят на непонятном языке.
Зарина рассказала, что у них дома девочки с детства носят платки. «Это наша вера, наша чистота», — сказала она, а я вспомнила, как Аня бегает с распущенными волосами, в платье с единорогами. Это что, теперь и ей платок надевать? Одна мама даже принесла дочке в садик такой же зелёный хиджаб, как у неё самой, и девочка гордо его натянула на голову. Елена Ивановна похвалила: «Какая красота!» А я сидела и думала: это не моя красота, это не мой мир.
На переменке я подошла к другой русской маме, Свете, с которой мы обычно болтаем о детях. «Свет, ты как?» — шепнула я. Она только руками развела: «Оля, я в шоке, это как будто не садик, а рынок в Душанбе». Мы переглянулись, и я поняла: я тут не одна такая.
Истории из группы: как дети меняются
После официальной части начались рассказы. Зарина похвалилась, что её сын Рустам уже учит младших ребят, как здороваться по-таджикски: «Салом!» Елена Ивановна кивала: «Это помогает интеграции». А я думала: интеграции кого с кем? Моей Ани с их культурой?
Потом воспитательница показала фото: дети в группе сидят вокруг стола, накрытого как этот их достархан. Вместо пластиковых тарелок — какие-то глиняные миски, вместо ложек — хлеб, которым они что-то зачерпывают. Аня там, в уголке, смотрит с удивлением, держа в руках лепёшку. Я чуть не заплакала: моя девочка, которая обожает мультики про Машу и Медведя, теперь в этом чужом мире!
Света шепнула мне: «Мой Ваня домой пришёл, сказал “салом” вместо “привет”. Я чуть чашку не уронила». Ещё одна мама, Лена, добавила: «А моя Катя спросила, почему у нас дома не так стол накрывают». Это что, теперь и дома мне лепёшки печь, чтобы не отставать?
План побега: менять садик или терпеть?
Собрание закончилось, а я вышла на улицу, как будто из другого измерения. В голове крутилось одно: это не мой садик больше. Я хочу, чтобы Аня росла в русской культуре — с нашими сказками, нашими песнями, нашими сырниками, а не с этим достарханом и хиджабами.
Дома я рассказала мужу, Андрею. Он, мужик простой, токарь на заводе, только руками развёл: «Оль, это что, теперь и в садике Таджикистан?» Мы полночи обсуждали, что делать. Андрей предложил: «Давай найдём другой садик, где всё по-нашему». Я уже утром обзвонила подруг: одна посоветовала частный сад в центре, где только русские дети, другая — садик в соседнем районе, где «мигрантов поменьше».
Но пока я не решилась. Каждый день, отводя Аню в группу, я вижу этих мам в хиджабах, слышу их «салом» и чувствую, как сердце сжимается. Вчера Аня принесла домой рисунок: круглый стол, лепёшки, люди в платках. «Мам, это достархан», — сказала она с улыбкой. А я чуть не расплакалась: моя малышка, моя русская девочка, уже в этом чужом мире.
Голоса из зала: что говорят другие мамы
Не я одна в таком шоке. Света, с которой мы сдружились, уже написала заявление в другой садик. «Оль, я не хочу, чтобы Ваня рос в этом», — сказала она, пока мы стояли у подъезда, прячась от ветра. Её сын, весёлый карапуз с кудряшками, теперь вместо «спасибо» говорит что-то на таджикском — подхватил от новых друзей.
Лена, другая мама, пока терпит, но тоже на нервах. «Катя теперь просит платок, как у девочек в группе. Я ей бантик завязала, а она плачет», — пожаловалась она мне по телефону. Ещё одна женщина, Надя, что живёт через дом, шепнула: «Я слышала, они в садике хотят таджикские праздники вводить. Это конец».
Даже соседка баба Нина, что сидит на лавочке у подъезда, вмешалась: «Оль, в наше время такого не было. Садик был наш, русский, а теперь что творится?» Её слова, как эхо, звучат у меня в голове каждый раз, когда я вижу эти хиджабы у калитки садика.