(статья, часть 1)
Профессия кузнеца была чрезвычайно важной в деревне. Практически каждый крестьянин не раз в году обращался в кузницу для починки сельскохозяйственного инвентаря, изготовления каких-либо предметов или утвари из металла, а также для подковывания лошадей. Однако, в традиционном крестьянском обществе всегда существовал особый взгляд на людей, которые не занимались земледельческим трудом или занимались не только им. К ним относились знахари, колдуны, ремесленники: кузнецы, гончары, плотники, печники.
Труд «специалистов» такого рода был постоянно востребован в деревнях, и по мере необходимости к ним неизменно обращались за помощью. Вместе с тем к ним традиционно относились настороженно, подчас даже с опаской. Причина такого восприятия «профессионалов» заключается в том, что в народном сознании они наделялись особой магической силой, приобретенной ими с овладением специальным, тайным знанием. Получение этого знания, считавшегося священным, связывалось, по представлениям крестьян, с установлением договора человека с потусторонними силами. Недовольные оплатой за работу или неуважительным отношением, «специалисты» могли навредить хозяевам, используя свои знания или отношения с нечистой силой.
Преобразовательная сущность, согласно мифологическому мышлению, оказывается одной из черт, определяющих божественное начало ремесла.
«Ремесленная» модель наглядно демонстрирует переход от хаоса, бесформенности (сырьевая масса: расплавленный металл, размешанная глина, бродящее тесто и т. п.) к упорядоченности, то есть к обретению формы и возможности зрительного восприятия созданного объекта. У восточных славян были известны представления о возникновении мира как о процессе, аналогичном изготовлению нити или полотна. По определению носителей традиционной культуры мир «свивается», как нить, «снуется», как основа для тканья, или «ткется», как ткань.
В народных выражениях типа «неладно скроен, да крепко сшит», «не лыком шит», «скроены на одну колодку» очевиден мотив создания человека с помощью шитья. Мотив изготовления людей с помощью швейного мастерства, а также технологических приемов других ремесел прослеживается и в сказочной традиции. В одной из сказок, например, у Бабы-Яги, воюющей с русскими богатырями, имеются в подземном царстве необычные работники, которые изготавливают для нее войско. Это — волшебные кузнецы, портные, ткачи, сапожники. Кузнец раз стукнет молотком о кувалду — солдат, еще стукнет — другой. Портной или швея «раз кольнет к себе и от себя иглой — солдат с конем», над «пялами» (пяльцами) «взмахнет иглой — выскочит богатырь» или «казак с пикою». Девушка-ткачиха «как бросит утоцину — выскочит богатырь» или «махнет челноком, так и выскочит солдат с тесаком». Сапожник «шилом кольнет, то и солдат с ружьем, на коня садится, в строй становится».
Двойственное отношение у крестьян вызывали люди, чья профессиональная деятельность была связана с огнем: кузнецы и гончары. С одной стороны, они были чрезвычайно уважаемы, а с другой стороны, эти профессионалы, как имеющие отношение к стихии огня, наделялись в народном сознании магической силой и знанием, недоступным обычному человеку, а потому считались опасными.
По сохранившимся до конца XIX – начала XX вв. представлениям, кузнец вступал в особые отношения не с лешим или водяным, а, как и гончар, с чертом неопределенной локализации. Этот персонаж был у него в подмастерьях, причем кузнец его частенько бил, а то и прогонял.
Другая роль черта в фольклорных текстах о кузнеце – роль его клиента.
В сказках нечистый выступает еще в одной роли –попутчика кузнеца, причем кузнец его нередко обманывает.
В народной среде кузнечное дело воспринималось как магическое действо: оно было связано с умением использовать силу огня при обработке одного из самых твердых материалов, а также со способностью придать металлу большую, чем природная, крепость путем закаливания в воде.
Сам кузнец в крестьянском сознании наделялся необычной силой. Предполагалось, что он владеет тайными знаниями, не доступными простому человеку. Представления о мастерстве и особом знании кузнеца отразились в народной пословице: «Не кует железа молот, а кует кузнец».
Технология кузнечного дела требовала также наличия одного-двух помощников, которые одновременно являлись и учениками. Обычно знание ремесла передавалось по наследству, но, в связи с необходимостью, продиктованной спецификой кузнечного труда, мастер мог брать в подмастерья подростков и со стороны. Основные профессиональные приемы осваивались непосредственно во время работы, при наблюдении за старшим и следовании его указаниям. Вместе с тем, согласно рассказам кузнецов, ученик получал не только технические умения, но в какой-то момент во время работы ему вдруг открывалось и магическое знание. При этом оно исходило не из наставлений мастера; нередко подмастерье сам не понимал, каким образом знание входило в его сознание.
В попытках объяснить этот феномен, мотив получения магического знания приобретает мифологическое звучание через образ какого-либо видения или голоса. Так, один ярославский кузнец следующим образом передавал рассказ своего отца об этом:
«У меня отец кузнец был, только начал работать в кузнице. Топор ковали, а никак не получалось. Тут-то и услышал голоса, дескать, один одного и спрашивает: «Ковали?» — «Ковали». — «А в песок совали?» — «Совали». Вышел — никого нет. А кто подсказывал, не знаю. И дошло до него, что надо в песок совать! Вот работаешь, и предъявлением каким-то явится. А выйдешь — никого и нету». (АМАЭ, д.1416, л.32. Ярославская обл., Пошехонский р-н, 1984 г. Ж 1907 г.р.)
Знание является как голос, видение, другим каким-то путем – сам факт его явления становится важным элементом личной мифологии и профессионального самосознания кузнеца: это в глазах его и окружающих знак высшей санкции на занятие ремеслом.
Взаимоотношения с подмастерьем-чужаком обыгрываются в фольклоре, где подмастерью, пришедшему неизвестно откуда, приписывается статус нечеловеческого существа. Этот черт-подмастерье внешне никак не отличим от человека. Конфликты (и, соответственно, идентификация его как “черта”, а затем изгнание) начинаются, когда он начинает затмевать своими умениями старого мастера, так что возникает угроза его профессиональной монополии. Нечеловеческий статус чужака в этом случае служит поводом к его изгнанию.
Впрочем, в конце XIX – начале XX вв. о подобных сюжетах практически не рассказывали как о реальных происшествиях, они сместились в область сказочной прозы.
Каждый кузнец имел и тщательно берег свои секреты:
“Секреты раньше они таили. Были секреты. Они как-то определяли: или они плуг тебе сделают на 25 пудов, или на 30 – как ты определишь пуды-то?” (Ярославская обл., Пошехонский р-н).
“У кажного е на ремесле свае заклинание, – утверждает, вероятно, по собственному опыту, полесский пастух. – И у кузнеца” (Гомельская обл. и р-н, с. Грабовка).
Любой мастер без труда мог отличить свою работу от чужой. При этом в отношениях между кузнецами прослеживались четко установленные этические нормы, не позволяющие, в частности, переманивать клиентов. Когда в кузницу приходил новый посетитель, мастер, увидев чужую работу, по негласному обычаю отправлял пришельца к тому, кто его обслуживал раньше.
“Пришел к другому кузнецу, не к тому, к кому ходил обычно, – косульник вострить. А он выкидывает: – не буду, говорит, вострить. Иди, где раньше тебе вострили. Обычай какой-то…” (Ярославская обл., Пошехонский р-н, с.Юдино).
Простые люди были уверены, что у кузнецов есть и специальные заклинания. Однако и сам кузнец, помимо использования иррациональных приемов и профессионального чутья, должен был владеть силой и быть ловким.
В традиционном сознании образ кузнеца и кузнечный труд были мифологизированы. Об этом свидетельствуют сохранившиеся в фольклорных произведениях — сказках, обрядовых песнях и приговорах, заговорах — мотивы перековывания кузнецом грубого голоса в тонкий, старого человека на молодого, а также выковывания брачных уз, судьбы или жизни вообще.
Мифологизированная картина возникновения жизни под ударами кузнечного молота изображается в сказке, где обычно фигурируют волшебные кузнецы: «Сорок кузнецов, как ударят сорок раз — и родятся тотчас сорок военных солдат, вооружены и на бой готовы». Функцией этих кузнецов является создание необычной воинской силы, защищающей сказочное государство от «чужих».
Продуцирующая символика кузнеца отразилась и в русской поговорке о рождении детей: «Был бы коваль да ковалиха, будет и этого лиха!» В этом плане показательно также, что в народных говорах слово «ковач» применялось для обозначения самца любого животного.
В фольклоре овладение кузнечным мастерством подчас осмысляется как необходимость для воплощения в жизнь судьбы «настоящего» героя. Так, в волшебных сказках встречается мифологический образ мужичка с ноготок с бородой с локоть, который насильно заставляет молодых героев «молотовничать», то есть учиться кузнечному ремеслу
Этот мотив в сказке, по-видимому, связан с архаическими обрядами переходного характера, санкционирующими повышение социовозрастного статуса индивида. Научение же сказочного героя искусству «молотовничания» дает ему возможность проникнуть в тридевятое царство, где не дозволено быть простому человеку, и познать то, что неизвестно никому.
Сказка о Лихе одноглазом рассказывает о любопытном кузнеце, который, благодаря хитрости и своему мастерству, оказывается способен победить персонифицированный образ Горя, пожирающего, как и Смерть, людей, и тем самым спасти свою жизнь.
Владение магическими знаниями и силой в крестьянском сознании нередко объяснялись связью кузнеца с демоническими существами. До начала ХХ века сохранялись представления о том, что кузнец вступал в особые отношения с нечистой силой. Народная пословица гласит: «Умудряет Бог слепца, а черт кузнеца».
В народе профессия кузнеца приписывалась инородцам и иноверцам, прежде всего цыганам. Демонологизация кузнечного дела объясняется соотнесенностью профессионального орудия труда горна с адским пеклом.
В одной из русских легенд кузнец называет черта «земляком». Увидев в церкви изображение черта в сцене страшного суда, он «намалевал» себе в кузнице такого же и всякий раз, приходя работать, приветствовал нечистого: «Здорово, земляк!» Это доброжелательное отношение кузнеца к черту обеспечивало благополучие в его работе.
Еще один типовой фольклорный сюжет о кузнеце касается его взаимоотношений с клиентом (тоже приезжим!). В Указателе сюжетов мифологическох рассказов он числится под названием “Кузнец подковывает лошадь чертям”. Характерный рассказ на эту тему был записан в 1926 году Марией Торэн в Вятской губернии:
“Кузнец из Муши сам рассказывал матери Аринки такой случай. К нему постоянно приезжают подковывать лошадей. Иногда он, подковывая, видит, что это не лошадь, а человеческие… лошадь такая всегда страшно неспокойная. Вот раз подъехала к нему тройка. Мужик – ямщик-то – знакомый, а лошадей-то таких он у него не видел. Стал кузнец ковать, да и видит, что ноги-то человеческие, да и узнал у одной лошади ноги мужика из своего села, который запился. Кузнец ни жив ни мертв, лошадь брыкается, шипит, свистит, ямщик хохочет, да хлопает в ладоши и посматривает на кузнеца. Тот и не помнит, как подковал. Этот случай он вспоминал постоянно…” (Вятская губ., Советский р-н, д.Кукарка, 1926 г.).
Пошехонская жительница (1901 г.р.) вспоминает байки местного кузнеца, который рассказывал как о реальном случае: “Приехал (какой-то человек) ковать лошадь. Подковал – спасибо не сказал, засмеялся и ушел. Кузнец говорил: “Кую – не лошадь, а бабья нога”. Когда он отошел, спасибо не сказал, значит, не человек был. И пропал. “Ковал,–говорит кузнец,– лошадь, а очутилась не лошадь”. Это в Сосновце было, 12 километров”. Тут же готово и объяснение: “Черти на бабах ездят. И им надо ковать… Кузнец пришел и говорит жене: “Лошадь ковал, лошадь сивая была. А очутилась – бабья нога!” (Ярославская обл., Пошехонский р-н, с.Юдино, д.Есипово).
В мифологических рассказах кузнец выступает как «знающий», то есть обладающий магическим знанием. Так, согласно поверьям, он мог опознать среди местных жителей ведьму: в народе считали, что черти для езды вместо лошадей использовали, помимо самоубийц, утопленников, удавленников, умерших от опоя, и ведьм и подковывали их у кузнецов. Вот в такой-то ситуации кузнец и мог узнать по ноге кого-либо из деревенских женщин. Рассказ кузнеца об этом вполне мог послужить реальному обвинению в колдовстве и привлечь названную женщину к наказанию, потому как, согласно поверьям, «на бабах», что значило «на ведьмах» черти ездили ещё при жизни онных, а не только после смерти.
Кузнец и черт — довольно устойчивая пара персонажей в русских сказках, легендах и быличках.
В повествованиях так же отмечается, что лошадь не дает себя подковать, и не всякий кузнец может с ней справиться. Крестьяне также полагали, что если клиент ушел от кузнеца, не сказав ни слова, не поблагодарив за работу, не расплатившись, то это был не человек, а черт.
Истории о невозможности подковать лошадь служили своеобразным оправданием для неудачливого кузнеца: если с лошадью никак не справиться, то утверждали, что она чертова, да и не лошадь вовсе. Однако в народе считали, что настоящий профессионал, который обладает магическим знанием и специальными приемами, должен справиться и с демонической, и с обычной, но норовистой лошадью. Вот одно из описаний необычного мастерства кузнеца:
«С приметам кузнецы ковали. Мне дядя рассказывал: «Возил я лошадь к трем кузнецам. За ногу не могут взять: дикая. Привел к четвертому. Тот говорит:
— Ко мне не к первому ведешь?
— Нет, к четвертому.
Провел кузнец рукой от головы лошади до ног. И все ноги она дала, не сопротивлялась: знал что-то кузнец. С приметам!»»(АМАЭ, д.1416, л.76. Ярославская обл., Пошехонский р-н, с. Юдино, дер. Братское, 1984 г.)
Наряду с благосклонным отношением кузнеца к черту в фольклоре в большей степени представлены мотивы соперничества и противоборства этих двух персонажей. В тамбовском поверье Илья Пророк выступает в роли кузнеца, который кует громовые стрелы и поражает ими чертей: поэтому черти не любят кузнецов, а молния никогда не ударяет в кузницу.
Распространенным в фольклоре является мотив «кузнецы бьют молотами плененных чертей». В сказках и мифологических рассказах кузнец нередко обманывает и прогоняет черта.
Зная нелюбовь к себе, черт старается с помощью своих необычных умений перехитрить кузнеца и поставить в безвыходное положение на грани смерти, и только при обещании перестать издеваться над ним и относиться к нему с уважением он спасает кузнеца от неминуемой казни. В легендах и сказках черт-подмастерье иногда знает кузнечное дело лучше самого хозяина. Он может выполнять работы, вероятность которых допустима только с точки зрения мифопоэтического сознания: перековывает старых на молодых, калек на здоровых, уродливых на красавцев.
Использования литература:
1. Щепанская Т.Б. Мужская магия и статус специалиста (по материалам русской деревни конца XIX–XX вв.) // Мужской сборник. Вып.1. Мужчина в традиционной культуре. Сост. И.А. Морозов, Отв. ред. С.П.Бушкевич. М., 2001.
2. Русская мифология.Энциклопедия. — М.: Эксмо; СПб.: Мидгард, 2007
#статья
#статьи
#славянская_мифология
#кузнец
#кузница