ПРЕДЫДУЩИЕ ЧАСТИ ЦИКЛА "Россия в 1839 году" - размышления о многом" - В ИЛЛЮСТРИРОВАННОМ КАТАЛОГЕ "РУССКIЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE
Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
Читать опус дражайшего маркиза, доложу вам, - занятие не самое-то приятное ни для глаза, ни для ума: разброс его гуманистической мысли порою то занесет автора в длиннейший (добавлю - и в нуднейший) пересказ "Истории государства Российского" Карамзина, то, словно спохватываясь, он вспоминает, что находится прямо возле какой-либо достопримечательности, что, впрочем, никак не может помешать ему тотчас же развести на густейшем киселе философический урок, то... В общем, надеюсь, вы понимаете - через какие непроходимые мангровые леса капризов маркизова пера приходится продираться вашему Резонеру, чтобы постараться провести таки некую единую повествовательную линию, которая на деле - никакая не прямая, и даже не линия, а, скорее, крайне витиеватая, петляющая во все стороны пунктирная строчка. Между прочим, изучая исходник для сколь-нибудь внятной подачи материала XXI части нашего путешествия, я наткнулся на дискуссию маркиза в Английском клубе с некоторым "просвещеннейшим" московским аристократом, на поверку оказавшимся... всего лишь воображаемым alter ego де Кюстина, нарочно выдуманным им для пущей убедительности и доказательства победительности своих тезисов о нас, русских. Да - вот так... Первые читатели какое-то время полагали, что собеседником маркиза мог быть Чаадаев, но наиболее вдумчивые из них с негодованием отвергли эту версию... Экий, право, выдумщик этот маркиз! У них это называется "драматургический прием", а у нас - чего уж - по-простому: брехня!
Однако, нам пора продолжать любование Москвою посредством офтальмологического маркизова монохрома, который, впрочем, не всегда мешает его хозяину признавать Белокаменную за чудо.
- Москва — город панорам. Со своими пышными ландшафтами и причудливыми постройками, которые могли бы послужить моделями для фантастических полотен Мартена, она воскрешает в уме те представления, которые неведомо как сложились у нас о Персеполисе, Багдаде, Вавилоне, Пальмире — романтических столицах баснословных держав, чья история — поэзия, а архитектура — греза; одним словом, попав в Москву, вы забываете Европу... Москва — царство пейзажей. Искусство мало помогло этому городу, прихоти же строителей и сила вещей сотворили здесь чудеса. Изумительные группы зданий, массивные громады построек поражают воображение. По правде говоря, наслаждение, которое доставляет вид, Москвы, — низшего сорта: этот город не является детищем гения, и знатоки не находят в нем ни одного памятника, достойного внимательного изучения; не отнесешь Москву и к числу тех величественных пустынь, где время в тишине разрушает то, что создала природа; Москва — город, покинутый населявшими его некогда великанами — племенем, стоящим посередине между Богом и человеком; Москва— творение циклопов...
Ну, к некоторой однообразности писательской мысли де Кюстина мы давно уже привыкли, а вот сейчас я приведу вам пример удивительной его прозорливости: наванговать на двести лет вперед - это дорогого стоит!
- Москва гордится своими фабриками; русский шелк соперничает с восточным и западным. Купеческий квартал, именуемый Китай-городом, так же как и Кузнецкий мост — улица, где расположены самые лучшие модные лавки, — принадлежат к числу московских достопримечательностей. Я упоминаю о них потому, что предвижу серьезные политические следствия, какие может иметь для Европы желание русского народа перестать зависеть от промышленности других стран.
Не могу сказать, что прямо во многом схожусь с маркизом по поводу его версии различий между Петербургом и Москвою, но оценить то, как он это прочувствовал, пожалуй, смогу. Тем более, что и сам, будучи петербуржцем по рождению, но москвичом душою и корнями, давно уже топлю за Москву - особенно в контексте некоторой искусственности Петербурга и яловости его в культурном смысле: ведь едва ли не весь культурный фон столицы первой половины XIX столетия создан большей частью москвичами или приезжими.
- Свобода, царящая в Москве, иллюзорна, однако невозможно отрицать, что жители этого города движутся, действуют и мыслят по собственной воле, не дожидаясь чужого приказа. В этом Москва разительно отличается от Петербурга... Москва как бы похоронена в глубине России. Отсюда — печать самобытности, лежащая на ее постройках, отсюда — свободный вид, отличающий ее обитателей, отсюда, наконец, — нелюбовь царей к этому городу, сохраняющему независимость. Цари... избегают Москвы. Несмотря на все его недостатки, они предпочитают Петербург, ибо испытывают потребность постоянно сообщаться с европейским Западом. Та Россия, какую создал Петр Великий, не умеет ни жить, ни учиться, полагаясь на самое себя. В Москве русская знать не смогла бы уже через неделю узнавать все дрянные парижские анекдоты и быть постоянно в курсе всех европейских сплетен, касающихся светского общества и литературных однодневок. Подробности эти, как ни жалки они на наш вкус, более всего интересуют русский Двор, а следственно, и всю Россию...
И всё-таки, и всё-таки... Москве удалось влюбить в себя де Кюстина! Давайте вместе почитаем следующую выдержку. Фразы маркиза неожиданно начинают играть позолотою поэзии, а изящество мысли вдруг становится союзно с предметом, к которому оно обращено - Москве!
- ... Выйдя за ограду Новодевичьего монастыря, я постарался отдалиться от толпы, чей шум начал мне докучать. Тьма уже окутала купола церквей, когда я принялся осматривать один из красивейших кварталов Москвы — города, где нет недостатка в живописных видах. Идя по улице, вы не замечаете ничего, кроме стоящих на ней домов, но ступайте на широкую площадь, поднимитесь на горку, даже совсем невысокую, откройте окно, выйдите на балкон или террасу — и вашим глазам предстанет новый, огромный город, раскинувшийся на холмах, между которыми пролегают пашни, пруды, даже леса; город-деревня, окруженный полями, зыблюшимися, словно море, которое, в свой черед, даже в непогоду издали всегда напоминает равнину. Москва — город, созданный для мастеров жанра, архитекторам же, скульпторам и создателям исторических полотен здесь не на что смотреть и нечего делать. Группы зданий, затерянные среди огромных просторов, образуют множество прелестных и смелых передних планов для величественных пейзажей, которые сообщают древней столице России неповторимый облик, ибо в мире нет другого города, который, разрастаясь, сохранял бы всю живописность сельской местности. В Москве столько же проселочных дорог, сколько и улиц, столько же вспаханных полей, сколько и холмов, застроенных домами, столько же запустелых оврагов, сколько и шумных площадей. В двух шагах от центра города вы можете увидеть деревенские дома на берегу пруда и в окружении лесов: взору вашему предстают то величественные монастыри со множеством устремленных в небо соборов и колоколен, то дома на холмах, то колосящиеся поля, то почти совсем пересохшая из- за летнего времени река; переведите взгляд чуть подальше — и вы увидите острова городских построек, столь же необычных, сколь и разнообразных, увидите театры с античными перистилями, а рядом деревянные дворцы — единственные творения национального архитектурного гения, пригодные для житья, причем все это будет наполовину скрыто от вас зеленью; не забудьте также, что над поэтической декорацией, которую я только что описал, царит древний Кремль с его зубчатыми стенами и изумительными башнями, чьи верхушки напоминают заснеженные вершины вековых дубов. Этот славянский Парфенон правит Москвой и охраняет ее; он подобен венецианскому дожу, восседающему среди сената.
Вот - да, да, сударь! Вижу, вы не зря провели время в России - наконец-то, хоть и с великим скрипом и весьма своеобразно, но вы начинаете проникать в суть увиденного, утоляя жажду, всматриваться в чашу, сквозь которую видно истинное дно. Только не переусердствуйте с этим - уже через каких-то 12 с небольшим лет покинет этот мир величайший писатель, вглядывавшийся в Россию слишком пристально, и то, что он сумел разглядеть в ней - поразило его и свело в могилу ранее отпущенных ему лет. Впрочем, о чём я?!
- Прогуливаясь по Москве без цели и без провожатых, я полагаюсь на случай, и он меня еще ни разу не подвел. Разве может наскучить город, где в конце каждой улицы, позади каждого дома открывается неожиданный вид на город, возведенный, кажется, не людьми, а духами, город в кольце кружевных, зубчатых, изрезанных стен, венчаемых множеством сторожевых площадок, башен и шпилей, — одним словом, на Кремль — крепость с поэтической наружностью и историческим именем… Кремль постоянно влечет меня к себе, как влечет нас все, что живо поражает наше воображение; однако прошу вас не забывать, что эту обнесенную оградой гору, на которой беспорядочно громоздятся памятники, не следует рассматривать с близкого расстояния. Утонченного вкуса, иначе говоря, умения отыскать единственную совершенно точную форму для выражения оригинальной мысли, русским недостает, но когда великаны берутся за подражание, они создают копии, не лишенные очарования; плоды рук гения величественны, творения силача велики по размерам, но и это не пустяк. Для меня Кремль — это вся Москва. Знаю, что я не прав, но не желаю слушать возражений моего разума: мне интересна только эта державная цитадель, исток империи и сердце города.
Пусть так, сударь. Всё одно - вы попались, и чувство это останется с вами до самого конца: Москва не отпускает от себя. Вспомните старого москвича Ивана Ивановича Дмитриева - прослужив какое-то время в столице, он вернулся в неё навсегда - чтобы более уж не расставаться. А эти московские оригиналы - Фёдор Иванович Толстой "Американец", старый князь Юсупов, Василий Львович Пушкин, Нелединский-Мелецкой, отказавшийся возвращаться в поруганную Москву после Наполеона... Князь Пётр Андреевич Вяземский любил Москву истово - как женщину, как матушку и любовницу одновременно. Кстати, вот его-то поэтическим посвящением Москве мы нынче и завершим текстовую часть!
Твердят: ты с Азией Европа,
Славянский и татарский Рим,
И то, что зрелось до потопа,
В тебе ещё и ныне зрим.
В тебе и новый мир, и древний;
В тебе пасут свои стада
Патриархальные деревни
У Патриаршего пруда.
Строенья всех цветов и зодчеств,
А надписи на воротах —
Набор таких имён и отчеств,
Что просто зарябит в глазах.
Здесь чудо — барские палаты
С гербом, где вписан знатный род;
Вблизи на курьих ножках хаты
И с огурцами огород.
Поэзия с торговлей рядом;
Ворвался Манчестер в Царьград,
Паровики дымятся смрадом, —
Рай неги и рабочий ад!
Кузнецкий мост давно без кузниц —
Парижа пёстрый уголок,
Где он вербует русских узниц,
Где он сбирает с них оброк.
А тут, посмотришь, — Русь родная
С своею древней простотой,
Не стёртая, не початая,
Как самородок золотой,
Русь в кичке, в красной душегрейке,
Она, как будто за сто лет,
Живёт себе на Маросейке,
И до Европы дела нет.
Всё это так — и тем прекрасней!
Разнообразье — красота:
Быль жизни с своенравной басней;
Здесь хлам, там свежая мечта.
Здесь личность есть и самобытность,
Кто я, так я, не каждый мы,
Чувств подчинённость или скрытность
Не заморозила умы.
Нет обстановки хладно-вялой,
Упряжки общей, общих форм;
Что конь степной, здесь каждый малый
Разнуздан на подножный корм.
У каждого свои причуды
И свой аршин с своим коньком,
Свой нрав, свой толк и пересуды
О том, о сём и ни о чём.
Москва! Под оболочкой пёстрой
Храни свой самородный быт!
Пусть Грибоедов шуткой острой
Тебя насмешливо язвит,
Ты не смущайся, не меняйся,
Веками вылитая в медь,
На Кремль свой гордо опирайся
И, чем была, тем будь и впредь!
Величье есть в твоём упадке,
В рубцах твоих истёртых лат!
Есть прелесть в этом беспорядке
Твоих разбросанных палат,
Твоих садов и огородов,
Высоких башен, пустырей,
С железной мачтою заводов
И с колокольнями церквей!
Есть прелесть в дружбе хлебосольной
Гостеприимных москвичей,
В их важности самодовольной,
В игре невинных их затей.
Здесь повсеместный и всегдашний
Есть русский склад, есть русский дух,
Начать — от Сухаревой башни
И кончить — сплетнями старух.
И давайте уж заключим музыкальным позитивом - цыганской величальной "За дружеской беседою" и романсом "Не уезжай, ты мой голубчик". Что за Москва без цыган? "Соколовская гитара до сих пор в ушах звенит..." И чье сердце не дрогнет и не покатится к чертям после их голосов и искрометных плясок? Оригинал Нащокин, тот же Толстой-"Американец" - так и вовсе избрали своими спутницами цыганок... Эхххх!!!!..
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
ЗДЕСЬ - "Русскiй РезонёрЪ" ИЗБРАННОЕ. Сокращённый гид по каналу