С вида Люська была обычной рыжей, на чей-то вкус, может быть, даже неказистой, маленькой дворняжкой. Но это только на первый взгляд. По незнанию. На самом деле Люська была караульной собакой.
Жила Люська при караульном помещении в/ч 83400, что близь поселка Линкайчай Радвилишкисского района Советской Социалистической Литвы. Аккуратная Люськина будочка впритык к тамбуру караулки стояла.
Сколько лет Люська служит в карауле, история умалчивает. А порядок караульный известен: одна смена караульных на постах, вторая - дежурит в караулке, третья - здесь же в спальном помещении "лежа отдыхает (спит)". Каждые два часа смены "по кругу" меняются. Каждые два часа Люська впереди разводящего или начальника караула или его помошника обходит периметр охраняемого обьекта, караульных на постах "меняет".
В шесть часов вечера особенно напряженно. В караулку прибывает новый состав караула. Люське надо успеть вместе с новым и старым разводящими расставить на посты первую смену нового состава караула и снять последнюю старого. Кроме этого, надо успеть сводить специальных посыльных из нового состава в столовую воинской части, получить ужин на весь караул. В Советской Армии дисциплина суровая, караул кушает одновременно со всеми Вооруженными силами Союза Советских Социалистических Республик... и Люська тоже. В восемь часов вечера... А кто не успеет, тот вполне может и опоздать...
Караульная собака Люська не была излиха эмоциональной или глупо-игривой, или прилипчиво-ласкучей и уж тем более униженно-угодливой. Она смотрела на окружающий мир спокойными, добрыми, понимающими глазами...И всегда, всегда, в любое время дня и ночи искренне готова была подарить каждому знакомому сколько угодно своего ласкового собачьего тепла.
Генка Агапитов служил в в/ч 83400 в Отдельном мотострелковом взводе охраны. То есть в подразделении специально созданном для несения караульной службы на "Люськином" охраняемом обьекте. Не то чтобы каждый день, но реально чаще других подразделений - "через день на ремень" - в армии шутят.
Хорошо знакомы были Генка и Люська по службе. Кроме прочего Генка был сержантом, поэтому чаще в караул ходил не постовым, а разводящим или помошником начальника караула, что само по себе сближало отношения. А еще Генка состоял художником части и частенько в караулке, вокруг Люськиной будочки фактически, что-то оформлял или обновлял в смысле наглядной агитации - дескать "Враг не дремлет" и " Болтун находка для шпиона".
Если дверь в Генкину художку, расположенную ровно посередине пути из караулки в столовую, случалась открытой, то Люська неизменно заглядывала на секундочку оставить чуток своего ласкового собачьего тепла. В столовую, понятно, надо было ходить еще и утром за завтраком, а в обед вместе с посыльными и Люськой обязательно шел разводящий или помначкар забрать письма на почте. Письма в армии - святое.
У столовой сержант напоминал посыльным:
- Там сегодня Шура Гордеев поварит. Пусть сам для Люськи посмотрит, - и уходил с Люськой на почту. У посыльных кроме термосов для горячего еще и специальная переноска с маленькими кастрюльками - для сахара, там, подливы, масла... Две кастрюльки Люськины - для каши и косточек.
На почте солдатами-почтальонами "командовала" гражданская - милая, добрая Лайма. Взрослая тетенька. Старая даже, можно сказать. Целых двадцать семь лет ей тогда, кажется, было. Но почему-то очень близко подружились Лайма с Генкой. Как иногда говорят - показались друг-другу, что ли. "За жизнь" часто приятно разговаривали. Ну и новая вывеска на почте "золотом" и ультрамарином по стеклу тоже руками Генки, по просьбе Лаймы, делалась.
Дружила Лайма и с Люськой:
- Лаба дена, Люська, - говорила Лайма, выглянув из-за почтовой стойки. Добрый день по-литовски значит. Люська понимающе смотрела на Лайму добрыми глазами. В многонациональной Советской Армии Люська понимала всех.
Люська - собака караульная. А караул не от скуки придумали. Доводилось Люське задерживать нарушителей, посягавших на ее охраняемый обьект.
Черной вьюжистой февральской ночью скучающий у пульта охраны в караулке помначкар Генка Агапитов едва со стула не упал, подпрыгнув сидя. Оглушительно вдруг "взорвались" динамики охранной системы "Клен", на пульте вспыхнул "глазок" участка, где замкнулась цепь. Кто-то до колючей проволоки внешнего периметра дотронулся. И почти одновременно зазвонил телефон скрытой связи оттуда. Караульный Вадим Короленко прокричал в переносную трубку:
- Гена, давай ко мне! Тут кто-то есть!
- Караул, в ружье! Дежурная смена за мной! - Генка схватил с пирамиды свой автомат, гаркнул в темноту комнатушки, где "лежа отдыхал (спал)" начальник караула:
- Подьем! Тревога! - и, не надев шинель и шапку, побежал к месту тревоги.
Сквозь плотную метель, даже в свете фонарика, с трудом различался копошащийся в снегу и колючих проволоках человек.
- Так! Вадим! Ты свое дело сделал, теперь продолжай патрулировать пост. А вы - это уже подоспевшей дежурной смене - держите этого на мушке и в свете фонарей. Не дайте уйти. Сейчас я его оттуда достану.
Через специальный вход у караулки Генка пробрался в периметр внешнего кольца и между рядами колючей проволоки - километра с полтора будет - добежал до виновника происшествия. Им оказался маленький щупленький, почти невесомый древний дедок. Обессилевший и вконец замерзший. В клочкастой засаленой фуфайченке - почему-то нараспашку поверх простенькой рубашки и в огромных валенках, понятно почему полных снега. Где за рукав, где за шкирку, где подмышкой, Генка торопливо поволок деда в караулку. Люська держалась рядом со стороны поста и временами тявкала на чужака
Начкар прапорщик перекинулся с задержаным парой фраз по-литовски:
- Говорит, местный. Заблудился. Свет караулки увидел...Ладно, контрик подьедет,. разберется.
"Контрик" - это майор из особого отдела в/ч 83400, контрразведчик Гена Тушин. Еще одно совсем уже "секретное" прозвище - "Гена-шпиен".
Майор Тушин в части известен был тем, что любил целыми днями в трико-"бутылками" и кителе на голое тело удить карасей в озерке слева от Генкиной художки или в специальном бетонном пожарном водоеме прямо перед входом в нее. А еще был известен неистребимой любовью к задушевным разговорам с солдатиками:
- Ну что это за жизнь, а?! Тезка!? Караси не ловятся, шпионы тоже...Нет, ты скажи!? Как дальше жить честному человеку?.. - и вдруг буднично так ввернет равнодушно глядя на поплавок:
- А что? Лабусы в последнее время на русских оккупантов не жаловались, что ли?
Ага. Вроде как да, до этого жаловались, а теперь что-то не слыхать...Нет, брат. Шалишь. Болтун находка для "Шпиена"...
А "лабусы" - это шуточное прозвание литовцев от "лаба дена".
Гена-"контрик" "прилетел" в караулку, как тут и был. И не вытянутом трико, а по форме весь, с ним два автоматчика из "тревожного" подразделения. Шелкнул наручниками:
- Задержанного в машину - и откуда столько "стали" в голосе взялось! Глянул подозрительно на литовца начкара:
- Слышь, прапор!? А ты ни о чем с "этим" здесь не пошептался?..Смотри у меня! Следом "уедешь"...
Как бы там ни было, а первой нарушителя обнаружила караульная собака Люська. Ночь. Метель - глаз не откроешь. Вадим сначала услышал, а потом увидел - Люська на кого-то за проволокой обеспокоенно тявкает.
Как уже было сказано, сколько Люська служит в карауле, неизвестно. А солдату срок службы два года. Пришло Генке время уезжать домой. Далеко-далеко...
Глядя в сторону и кусая губы, беззвучно плачет Вилга, а Генка не знает куда деть свои глаза. Ну почему, почему, почему, когда подружились, было так легко, чисто и счастливо, а теперь непонятно и трудно?
Генка ощущает за собой вину предательства...
Проводить Генку пришла милая добрая Лайма. Притащила две сумки домашней еды в дорогу и теперь ревет в голос рядом с Вилгой. Она взрослая тетенька, ей двадцать семь, кажется. Лайма - уму непостежимо, как она смогла обьяснить собаке, уговорить оставить свою караулку! - привела на вокзал Люську. Люська смотрит на Генку прощаясь. И от этого жеста Лаймы, и от все понимающих добрых собачьих глаз тоже клонит разрыдаться.
Зачем ты уезжаешь Генка? Они же тебя любят, любят...
Но судьбе и этого показалось мало. Двери вокзала вдруг широко распахнулись и - как там у Пушкина:"Золотом как жар горя, тридцать три богатыря" - в зал ожидания Радвилишскисского ЖД вокзала ворвались запыхавшиеся все тридцать три военнослужащих 213-го Отдельного мотострелкового взвода охраны в/ч 83400. Младшие сослуживцы Генки. Они незаконно покинули расположение части. Они совершили преступление. Их накажут. Но они ночью бежали три километра от части до города и еще сколько через город до вокзала. Они старались успеть до прибытия и отправки Генкиного поезда - и успели за несколько минут. Они просто хотели еще раз проститься со своим другом - и простились...
Вот и верь после этого брехне о жестокой и бесчеловечной "дедовщине" в Советской Армии. Генка и был для всех этих обступивших его сейчас тридцати трех солдат тем самым "дедом".
...На глазах у Генки уходили домой солдаты четырех призывов, сам Генка уже из пятого. И со всеми прощались там, в части. А чтобы вот так!? И от этого порыва сослуживцев тоже было впору расплакаться:
- Вы че, пацаны?! Родные мои...
Генка опустился на колени перед Люськой, приподнял ее за переднии лапы, ткнулся лицом в теплый, ласковый собачий мех:
- Хороший ты человек, Люська...И люди вокруг хорошие...Простите, простите...