В этой статье я хотела бы обратиться к истории Новой деревни, района Москвы, в котором с 1914 г. проживала семья Барановых.
Ранее я писала, что один из моих прапрадедов по материнской линии Баранов Василий Дмитриевич и его жена Евдокия Васильевна были уроженцами Белевского уезда Тульской губернии.
Однако семеро их детей родились в столице.
КРАТКОЕ ОПИСАНИЕ РАЙОНА
Новой деревней назывался рабочий поселок, существовавший во второй половине XIX века между современными улицами Рогожский вал, Новорогожская, Старообрядческая и шоссе Энтузиастов. Поселок возник на землях Новой Андроновки, которая располагалась с двух сторон от современного шоссе Энтузиастов, и Коломенской (Рогожской) Ямской слободы, часть которой позже занял Нижегородский вокзал.
Таким образом, под Новой деревней можно подразумевать участок, на севере доходящий до бывшего завода «Серп и Молот», на юге - до Нижегородской улицы, на востоке - до Рогожского кладбища, на западе до Рогожского вала.
Какими же были нравы её жителей во второй половине XIX века?
Отлично описано это в «Очерках и рассказах Старого знакомого» Н.И. Пастухова (1879).
ОЧЕРКИ РОГОЖСКОЙ (1879)
«Рогожская, с пятью своими улицами, расположена на одном из семи холмов московских. В своем прошлом она известна постоялыми дворами, которые, с их длинными лубочными навесами, принимали под сень свою тысячи извозчиков, направлявшихся с товарами и седоками в губернии: Владимирскую, Нижегородскую и в отдаленный Сибирский край. Дома эти принадлежали ямщикам и были по большей части деревянные, но время от времени заменялись каменными и сдавались в аренду дворникам из разных губерний. Дворники, для привлечения постояльцев, держали у себя красивых женщин, под видом кухарок и своих родственниц, приторговывали спитым чаем, развешенным по фунтам, и главным образом сбывали его троичным извозчикам¹, а эти последние развозили его по дальним уездам, и, конечно, те и другие зарабатывали этой торговлей немалую копейку. Сами владельцы постоялых дворов ничем не занимались, а жили припеваючи.
Первая Рогожская улица переименована самими обывателями в Тележную, так как она, несколько десятков лет тому назад, с одного конца до другого была заставлена, в течение целого года, телегами и санями, приготовленными для продажи. Еще и до сих пор москвичи за покупкой этих экипажей обращаются на Тележную улицу, но уже телеги и сани не загораживают собой улиц, а стоят убранными на дворах. На всех перекрестках и углах пяти улиц Рогожской стояли деревянные лавчонки, в которых продавалась всякая снедь, хомуты, шлеи, деготь и русский сапожный и картузный товар; но при этом лавочки приторговывали и спитым чаем, который где-нибудь за бочкой дегтя стоял в лубочных коробах. Покупателями этого чая были те же троичные извозчики, ямщики.
В настоящее время в Рогожской появились колониальные магазины, ренсковые погреба, лавки с панскими и галантерейными товарами, модные мастерские, — словом, в Рогожской можно найти все то, за покупкой чего обитатели её в прежние времена отправлялись в торговые ряды Китай-города. О парикмахерских жители этого благословенного уголка Москвы не помышляли, ибо никто из них не брился и стригли друг друга сами. Теперь и там появились эти заведения, и бритва делает свое дело. Трактиров тоже не было: их считали за дьявольское навождение, а пили чай в домах; даже и теперь, в сравнении с прочими местностями, Рогожская имеет наименьшее количество этих заведений, но зато вместо двух-трех кабаков, из числа которых один почему-то назывался «Хивой», Рогожская обзавелась чуть ли не сотней их.
Название свое Рогожская получила, как гласит предание, от Рогожского кладбища, этого приюта поповщинского согласия², и большинство жителей еще и по сей день принадлежит к этому согласию, что видно из того, что, кроме самого Рогожского кладбища, в Рогожской есть две открытых молельни: одна из них находится на Вороньей улице, в доме Мешечникова, а другая — на Малой Андроньевской улице. Из числа старообрядцев есть даже такие фанатики, которые со страстной субботы и до Вознесенья Господня не выходят из своих жилищ на улицу, чтобы не осквернить уст своих христосованием с мирянами.
К Рогожской примыкает так называемая Новая деревня, расположенная за Рогожской заставой, в районе 7-го квартала Рогожской части. В прежнее время деревушка эта состояла из нескольких домиков, а теперь, по открытии Нижегородской и Курской железных дорог, она уже имеет несколько улиц, главными обитателями которых состоят служащие на упомянутых дорогах, так как станции этих дорог находятся недалеко от Новой деревни.
Между домиками деревни, то там, то тут, торчат лачужки, принадлежащие изгнанным с Рогожского кладбища читалкам, которые по народному сознанию не могли вынести заключенной в стенах кладбища жизни и предались мирским суетам и заблуждению. Новая деревня служит отчасти главным пристанищем для нищей братии и всякого рода беспаспортного пролетариата, занимающегося поденной работой по загрузке и выгрузке из вагонов товара. Этот оборванный люд проникает и в обывательские дома и считается там первым гостем. Под именем обывателей разумеются те читалки, о которых было сказано ранее. У них-то в ночное время идет дым коромыслом: попойки, песни и пляски продолжаются до белой зари, а затем вся ватага пролетариата выходит на добычу. Улицы Новой деревни, хотя она и находится в районе города, и по сей день в ночную пору остаются неосвещенными, и проходить по ним вечером далеко небезопасно.
Служащие на железных дорогах отправляются на свои квартиры, в Новую деревню, группами, из опасения быть ограбленными подонками, о бдеяниях которого ходят здесь очень нерадостные слухи. Мне рассказывал один служащий на железной дороге о своей встрече с оборванцем.
«Иду я, вечерком, говорил он, — путем-дорогой на свою квартиру, как вдруг, неподалеку от трактира «Древность», останавливается передо мной человек и, низко поклонившись мне, говорит:
— Здравствуйте, Яков Львович!
— Что вам угодно? спрашиваю я.
— Позвольте мне вашу шубу...
— На что она вам?
— В баню только сходить… Я вам ее доставлю.
— По телу у меня пробежали мурашки, продолжал мой знакомый: — я стал в оборонительное положение, приготовив на всякий случай свои кулаки, и сказал оборванцу: — Вы кто такой?
— Поденщик³, ответил тот.
— Убирайтесь прочь, а то я вам голову размозжу или закричу караул.
— Ну, здесь караула не докличешься… с самоуверенностью отвечал любитель чужих шуб и сделал еще шаг ко мне, но, заслышав стук проезжавшего рядом экипажа, скрылся в ночной темноте.
Бывали случаи, что подобного рода приятели, высмотрев у кого-нибудь деньги, нападали с оружием в руках.
Один из этих случаев стал известным всей Москве.
Около трактира «Древность» проходил вечерком зажиточный купец Розонов, имевший в Новой деревне свой дом. Заслышав, что в одной из лачужек происходит какой-то неистовый крик, он наклонился к окну поглядеть, что там происходит. В это время из-за угла того домика вывернулся человек и чем-то ударил купца по затылку так сильно, что тот упал без чувств. Разбойник обшарил у него в карманах, вынул из них четыре тысячи рублей и скрылся. Но недолго пришлось ему погулять с этими денежками: полиция схватила его и упрятала в тюрьму; он оказался мещанином Сергиевского посада.
Но перейдем снова к Рогожской. Ни один из уголков Москвы не подвергался так часто опустошительным пожарам, как Рогожская, дома которой обыкновенно строились без брандмауэров.
Там пожары уничтожали целые улицы и редко при тушении их не участвовали все пожарные части города. Еще до сего времени, как свидетели этих страшных катастроф, кое-где стоят там обгорелые остовы каменных зданий, владельцы которых не в состоянии отделать их; продать же эти здания им невозможно, так как они зачастую принадлежат десяткам наследников, которые вечно ссорятся друг с другом.
Главным скупщиком сгоревших домов, с находящейся под ними землей, является известный всем пройдоха.
Человек этот, в прежнее время занимаясь извозом, таскался по разным губерниям и, наконец, приютился на одной из фабрик знаменитого вельможи, после смерти которого приобрел значительный капитал; в настоящее время он уже успел забрать в свои руки до двадцати домов. Купив сгоревший дом, он вместо одного этажа кладет три, ставит на голой земле, без всяких фундаментов, новые корпуса и собирает со своих жильцов жидовские проценты.
Мне приходилось быть на многих рогожских пожарах и видеть весь ужас их; но последний пожар долго останется у меня в памяти. На Вороньей улице горел трехэтажный каменный дом Т.Т.Волкова, имевший 52 окна на улицу и вмещавший в себе несколько сот небогатых жильцов. Все коридоры и лестницы этого дома были деревянные. В доме сначала вспыхнул коридор второго этажа и пламя быстро обняло лестницы коридоры других этажей. Жильцы, при пятнадцати градусах мороза, в темную ночь, вынуждены были спасаться полураздетыми; немногим из них довелось выбежать в двери сквозь пылавшие коридоры; некоторые из этих бедняков спускались по лестницам быстро прибывшей на место пожарной команды, другие же прямо бросались из окон на мостовую, получая увечья; один из жильцов третьего этажа даже спустился по водосточной трубе, и глазеющая на пожарище толпа народа встретила его рукоплесканиями. Один только человек со светло-серыми глазами, стоявший около меня, прислонясь к фонарному столбу, не обращал внимания на людей: он впился глазами в горевший дом и, как бы от избытка душевного удовольствия, потирал руки; стон и отчаянные вопли, погорельцев, кажется, не долетали до его ушей. Личность эта заинтересовала меня.
— Скажите, пожалуйста, кто этот господин? спросил я соседа.
— Который?
— А вот, что у фонарного столба стоит.
— Вы разве его не знаете? Этот человек всем известен.
— Да кто он?
— Скупщик сгоревших домов, Тимоша. Видите, как он от радости потирает руки? Он только и бывает веселым на подобных иллюминациях, сказал купец.
— Чему же тут радоваться?
— Подите вот! Кому горе, а ему хаханьки. Такой уж человек зародился. Теперь он стоит и думает: как только сгорит этот домик, так, дескать, я его и подтибрю забезценок, — вот в чем его радость!
— Откуда он?
— Это здешний волк... Глядите, как потолок-то рухнул! вскричал купец.
— Вижу. Никак в целом доме ни одного брандмауэра нет? сказал я.
— Какие тут брандмауэры! Одни только деревянные перегородки были… Вот три года обязывали подписками хозяина дома, чтоб он, вместо деревянных, чугунные лестницы сделал; тот отделывался одними обещаниями, и вот видите, какая беда-то случилась.
— Не знаете ли, дом застрахован или нет?
— В тридцати тысячах. Жильцов только жаль, — все небось у них погорело.
— Батюшки, родненькие мои, девчонка-то моя сгорела!....
вопила какая-то женщина, бегая по пожарищу.
— Где же она была у тебя? спросил мой сосед.
— Там, батюшка, в третьем этаже. Старушку-то, мать, успела вывести, а ее, сердечную, не успела, — сама-то вся обожглась. Ох, горе-то какое! голосила женщина.
Крики и стоны жильцов погорельцев, сливаясь с голосами пожарных, передававших своим товарищам приказания начальства, оглашали воздух. Треск горевших бревен и громадное зарево с огненным столбом, поднимавшимся все выше и выше, довершали ужас пожара.
Над горевшим зданием носилась стая голубей, лишившихся своих гнезд.
— Смотрите-ка, Сидор Петрович, столб-то какой огненный стоит! говорила одна борода другой.
— Ну, что ж, пускай стоит, отвечал тот.
— Уж не к войне ли это, или к мору какому?
— Эх, ты, Илья Александрович до старости дожил, а ума не нажил, — разве не видишь, что это от мороза?
— Чайку бы теперь попить не мешало, — прозяб очень.
— До чая ли тут!... Вон и Грабастов трактир занимается. Пойдем, дома небось все перепугались.
Был уже второй час ночи; пожар стал утихать, но громадное зарево его все еще освещало Москву. На другой день труп сгоревшей девочки был отыскан под пеплом, в подвальном этаже.»
— — — — —
¹ троичные извозчики - извозчики на “тройках”
² поповщинское согласие - старообрядчество, староверы, раскольники
³ поденщик - отличительное название временного рабочего в Российской империи, занятого подённым трудом, подённой работой (подёнщина)
• Знали ли Вы ранее о Новой деревне в столице?
• Проживал ли там кто-нибудь из Ваших предков?
Делитесь в комментариях ниже!