Услышав приближающиеся шаги, Никитка живо закрыл глаза и прикинулся спящим. Скрипнули половицы, баба Вера подошла к кровати, постояла несколько секунд, вздохнула чуть слышно. Подоткнула со всех сторон ватное одеяло и тихонько вышла из комнаты.
— Спит, — сказала приглушённо дочери, Никиткиной мамке. — Идём до кухни, там поговорим.
О чём баба Вера собирается говорить с мамкой, Никитка не знал, но всей своей детской душой чувствовал, что разговор будет важный. Потому и притворился спящим, чтобы подслушать.
В последнее время как-то неладно у них всё, это мальчик тоже понимал, чай не маленький, осенью в школу пойдёт. Раньше мамка весёлая была, смешливая. Буквам Никитку обучила, он теперь не хуже второклассника читать умеет. По вечерам в доме игры, пыль до потолка, бабушка только браниться успевала на дочь с внуком.
Потом дядя Вася стал в гости к ним приходить. Хороший дядька, Никитке он нравился. Пряники с конфетами приносил, а когда даже и пирожные. Велосипед старый починил, теперь мальчик аж до самой речки на нём гоняет. На лошадях колхозных Никитку катал. Это было так здорово, особенно в галоп, когда ветер в ушах свистит. А некоторых коней, тех, что поспокойнее, дядь Вася морковкой разрешал угощать. Лошади мальчишке очень нравились, а больше всех Алмаз, огромный, как гора и с такими глазами умными.
Мамка поначалу отчего-то краснела, когда дядь Васю видела, а потом нормально, улыбаться стала и даже в клуб два раза с ним ходила. И так радовалась, глядя, как они вдвоем с Никиткой мужскими делами занимаются, прям светилась. И Никитка радовался, потому что уже скумекал, что скоро у него будет папка, как у всех пацанов, даже лучше. Дядь Вася, он вон какой, рукастый, да сильный. Его даже кони слушаются.
Одна лишь баба Вера почему-то не радовалась, каждый раз при виде дяди Васи брови хмурила и в дом уходила.
А месяц назад появился этот Георгий Петрович. Всегда серьёзный, хмурый такой, в белой рубашке и на машине, от одного взгляда на которую глаза слепит. И вся их жизнь как-то вдруг изменилась. Дядя Вася приходить совсем перестал, не стало слышно мамкиного смеха и только бабушка ходила довольная, дорогому гостю радовалась, да пирогами его встречала.
А сегодня вот какой-то важный разговор затеяла. Никитка на цыпочках пересёк комнату и уселся на корточки у дверного проема.
— Ты, Любка, не артачься, — вполголоса говорила баба Вера. — Петрович - мужик справный. И при должности, и при деньгах. А что в возрасте, то не страшно. Радоваться должна, что на тебя такой человек внимание обратил. Хоть поживёшь по-людски, без нужды, свет белый увидишь. Сыно́чка, опять же, легче поднять будет.
— Да не могу я, мама! — в голосе женщины слышалось отчаяние. — Не к душе он мне, разве можно так. А Никитка мой ему вообще не нужен.
— Сейчас не нужон, потом нужон будет, — стояла на своем баба Вера. — Привыкнет со временем. И ты привыкнешь, куда денешься. Поезжай говорю, мальчонка пока со мной пусть останется. Потом заберёте, как притрётесь.
— Да как же... — начала было протестовать Люба, но мать перебила её.
— Ты пойми, дочь, я ведь для тебя как лучше хочу. Ты ж ничего в жизни не видела. Как родила в семнадцать от сокола залётного, так и сидишь в этой дыре вместе со мной, старухой. Ну что тебе здесь светит, Васька конюх? Вместе коням хвосты крутить будете, хороша жизня. В общем, будет, как я сказала. Всё, разговор окончен.
Бабка поднялась, громыхнув табуреткой и Никитка по-быстрому шмыгнул в постель, под одеяло, и закрыл глаза.
В комнату вошла мама, тихонько, на цыпочках. Никитка скорее почувствовал, чем услышал. Легла на свою кровать у окна и долго ворочалась. А потом мальчику почудились всхлипы. Мамка плачет? Вмиг оказался рядом, нырнул под одеяло, уткнулся в грудь носом.
— Ты чего не спишь, пострелёнок? — мама тихонько рассмеялась.
Обняла обеими руками, прижала к себе. И так спокойно стало Никитке, так легко на душе, что через минуту он уже безмятежно спал.
А с утра мальчика опять обуяло беспокойство. Неужели мамка бросит его, уедет с этим противным Петровичем? Кабы спросить, да боязно. Никитке казалось, что если не говорить вслух, то ничего плохого не случится.
Близился август, была куплена школьная форма для первоклассника, новые ботинки и ранец. Всё новое, красивое. Только Никитку обновки совсем не радовали. Потому что мамкин отъезд уже был решён окончательно, об этом знали абсолютно все и от мальчика тоже не скрывали. Баба Вера даже поговорила с внуком, объяснить попыталась, что так нужно. Что так будет лучше и для него, и для мамы.
— Папка у тебя появится, — втолковывала внуку. — Подарки покупать будет, на машине катать. Заживёте.
— Не нужны мне его подарки, — шмыгал носом Никитка. — И машина не нужна. Я лошадей люблю, пусть лучше дядь Вася моим папкой будет.
— Чего бы понимал, — злилась баба Вера. — Лошадей он любит. Вонь одна от лошадей этих.
А мамка Никитке вообще ничего не говорила, только обнимала чаще, да в подушку по ночам всё так же плакала.
Тогда Никитка решил сам с дядь Васей поговорить, по-мужски. Сел на велик и поехал на реку, где тот всегда рыбу удил.
— Ты чего на мамке жениться не стал? — спросил напрямки, усевшись рядом.
Мужчина помолчал недолго, не отрывая взгляда от поплавка, потом ответил:
— Понимаешь, брат, сложно всё, непросто. Мама твоя другую жизнь выбрала и наверное правильно сделала. С Георгием Петровичем ей всяко разно лучше будет.
— А ты почём знаешь, как лучше?! — мальчик вскочил, подбоченился по-взрослому. — Ты её спрашивал?!
Вопрос остался без ответа, мужчина молчал, опустив голову.
— А про любовь говорил?! — продолжал свою гневную речь Никитка. — То-то, не говорил! А мамка между прочим каждую ночь ревёт. Потому что не нравится ей этот Петрович, просто бабке перечить не хочет.
Выпалил всё на одном дыхании, приземлился снова на траву, вздохнул.
— Эх вы, взрослые. Сами дурные, а потом маетесь. И мамка мается, и ты. Одно слово, дурные.
Поднялся, махнул рукой, сел на велосипед и домой отправился, продолжая бурчать под нос.
"Дурные, как есть дурные. Неужели непонятно, как лучше, а как нет?"
Настал день, когда мамка должна была уехать насовсем. Никитка сидел на крылечке, насупленный, и смотрел, как Георгий Петрович, брезгливо сморщившись, грузит в машину старый потрёпанный чемодан. К мальчику он даже не подошёл, бабе Вере кивнул сухо и стоял у калитки в ожидании, пока женщина попрощается с сыном и матерью.
— Я тебя заберу скоро, — шепнула мамка Никитке на ухо. — Обещаю.
Как он старался держаться, изо всех сил. Мужчина ведь, а мужчинам плакать не положено. И всё равно разревелся, горькими слезами, в голос. Бабка едва смогла оторвать его руки от материнской шеи и потащила в дом.
— Поезжай, Любка, — махнула рукой дочери. — Нечего тут сырость разводить.
Дверь ещё не успела закрыться, как послышался цокот копыт. Никитка вмиг перестал реветь, замер, прислушался и снова выскочил на крыльцо.
Это был дядя Вася. На Алмазе, самом крупном и самом красивом из колхозных жеребцов. Подлетел к калитке, ухватил женщину, посадил перед собой и умчался быстрее ветра.
— Батюшки! — заблажила баба Вера. — Ты что же творишь, ирод такой! Да чтоб тебе пусто было, окаянный!
Но тот, кому эти слова предназначались, уже не слышал их. Далеко унёссся Алмаз, лишь ветер свистел в ушах наездников. Слышали бабкин крик только Никитка, улыбающийся во весь рот, да Петрович, ругающийся на чем свет стоит. Потом несостоявшийся жених достал чемодан из багажника, забросил со всей силы во двор, сел в машину и был таков.
— Дура, — баба Вера плюнула в сердцах и приземлилась на крыльцо рядом с внуком. — Как есть дура.
— Ба, да ты не горюнься, — попытался утешить бабушку мальчик. — Дядь Вася хоть как лучше, чем Петрович. И мамку он любит. И папка из него выйдет очень замечательный.
— Да делайте, как знаете, — баба Вера махнула рукой и ушла в дом.
"Злится бабка, — догадался Никитка. — Ничего, отойдёт. Вот увидит, как они хорошо, дружно заживут и отойдет. Эх, взрослые. Сложно, сложно... Да просто всё на самом деле. Нужно только приглядеться и увидеть, как лучше."