Фотограф
Михаил Голдикер щурился на полоску солнечного света, пробившуюся сквозь занавеску. Фотосалон ещё спал — тяжёлые фотоаппараты, штативы, картонные фоны молчаливо ждали работы. В углу стоял стол с заваленными бумагами — заказы на снимки на документы, заявки на свадебные фотосессии, пара писем из местной газеты с просьбой сделать репортаж.
— Опять крошки на клавиатуре, — раздался голос из приёмной.
Мать. Она приходила каждое утро, проверяя, в порядке ли дела. Лидия Григорьевна была женщиной суровой, экономной и принципиальной. Всё в её мире должно было быть правильным — начиная от натёртого до блеска паркета и заканчивая «достойной невесткой» для сына. Пока с последним пунктом не складывалось.
— Я не успел убрать, — нехотя откликнулся Миша, поднимаясь со стула.
— Ты не успел убрать, ты не успел разбогатеть, ты не успел найти нормальную жену. Сколько тебе лет? Тридцать семь? — она скрестила руки. — Всё ещё играешь в фотографа.
— Мам, я работаю.
— Кто тебя уважает? Ты хоть раз видела, чтобы фотографа приглашали в приличное общество? Женщины, Михаил, любят мужчин с положением, с деньгами. А ты… — она махнула рукой.
Он отвёл глаза. Женщины. Вот уж что было неразрешимой загадкой его жизни. Он их любил. Обожал. Поклонялся. Но они… они не любили его.
— Я хороший муж, — тихо сказал он.
— Ты неудачник в любви, — резко ответила мать. — И в финансах тоже. Опять в долгах?
Он не ответил. Да, в долгах. Да, снова. Как всегда. Заработать на уютную жизнь не получалось — он был хорошим фотографом, но не умеющим копить. Деньги исчезали, как песок сквозь пальцы: то он платил за причуды своих жён, то помогал матери, то брал дорогую технику, надеясь, что вот теперь-то дело пойдёт.
— Вчера приходила одна девушка, снимок на документы делала, — сменил он тему. — Такая милая…
— Только не начинай! — мать всплеснула руками. — Опять влюбился? Ты же не знакомишься с ними, а влюбляешься! Тебе достаточно увидеть пару глаз, и ты уже фантазируешь, как живёшь с ней всю жизнь!
Он пожал плечами. Она была права. Он верил, что каждое чувство навсегда. Женился не потому что любил, а потому что боялся одиночества. Казалось, что если рядом будет женщина, мир станет целостным. Но каждый раз оказывалось иначе.
— Семья — это главное, мам.
— Семья — это ответственность, а не мечты, — строго сказала Лидия Григорьевна. — Вот найди себе женщину, которая не будет только тратить твои деньги и исчезать. Может, хотя бы тогда я успокоюсь.
Он лишь покачал головой. Хотелось верить, что когда-нибудь всё изменится. Что он встретит ту, что останется. Что дом не будет пустым, а сердце — неспокойным.
Но пока была только съёмная квартира, разбросанные фотоаппараты и мать, качающая головой. А впереди — новая свадебная фотосессия, новый снимок на документы, новая мимолётная надежда, что на этот раз всё сложится иначе.
Наташа
Миша заметил её сразу.
Она стояла в дверях фотосалона — высокая, яркая, словно вышедшая из старого кинематографа. Красное платье, подчёркивающее фигуру, алые губы, вьющиеся тёмные волосы, откинутые назад с лёгкой небрежностью. В руке она держала меховую накидку, другой рукой поправляла шляпку, будто и не решалась войти.
— Вам помочь? — спросил он, не узнавая свой собственный голос.
Наташа вскинула голову и одарила его улыбкой — широкой, самоуверенной. Такой улыбаются женщины, знающие себе цену.
— Вы фотограф?
— Да.
Она сделала шаг вперёд, оценивающе оглядела помещение, словно выбирая не место, а самого Мишу.
— Мне нужны фотографии. Для афиши. Я пою.
— Народный ансамбль?
— А вы знаете?
— Ну… да.
— Не похоже, что вы поклонник. — Её улыбка стала лукавой.
— Скорее, любитель красивых голосов.
— И женщин?
Она сказала это так, будто проверяла его реакцию. Миша почувствовал, как уши заливает жаром.
— Давайте попробуем сделать несколько кадров.
— С удовольствием.
Она села в кресло, элегантно закинув ногу на ногу.
— Говорят, фотографы умеют разглядывать души, — пробормотала Наташа, чуть наклонив голову. — Что видите?
Миша смотрел в объектив, но видел только её.
— Страсть.
— Правильный ответ, — усмехнулась она.
Он влюбился в тот момент, когда нажал на кнопку затвора.
Цена любви
— Мишенька, я так устала!
Наташа растянулась на диване, раскинув руки, словно умирающая героиня в драме. На ней было тонкое платье, волосы растрёпаны, губы накрашены так, будто по ним только что прошёлся поцелуй.
— Репетиции выматывают… Да и костюмерша просто сволочь, представляешь? Сказала, что мои туфли не подходят к костюму!
Миша медленно поднял голову от плёнки, которую обрабатывал в ванной.
— Какие туфли?
— Ну вот эти, что ты мне купил месяц назад… — Наташа вытянула ногу, демонстрируя лакированный каблук. — Говорит, слишком простые. А мне ведь надо выглядеть на сцене!
— Наташ… — он потёр глаза. — Ты знаешь, у меня сейчас совсем впритык с деньгами…
— Ну конечно! — она резко села. — Вечно у тебя впритык, Миша! Может, тебе работу нормальную найти?
— Я фотограф.
— Да-да, я помню. "Настоящий художник"… Только художники не могут позволить своей жене туфли, так?
Он глубоко вдохнул.
— Я куплю их тебе. Чуть позже.
— Но концерт через неделю!
— Я разберусь.
Он работал без выходных.
Фотографии на паспорта, свадебные съёмки, даже согласился на репортаж о заводском собрании — лишь бы наскрести денег. Он возвращался домой поздно ночью, когда Наташа уже спала, раскинувшись на кровати, и уходил рано утром, пока она ещё не открывала глаза.
Но туфли он купил.
— Вот.
Наташа вскрыла коробку и радостно выдохнула:
— О-о-о, Мишенька! Это же именно те, что я хотела!
Он улыбнулся.
— Рад, что тебе нравится.
— Но теперь к ним нужно платье.
— Платье?
— Ну, конечно! Я же не могу выйти в новом великолепном обмундировании и старом тряпье!
— Миша, любимый, давай устроим вечеринку?
Он устало посмотрел на неё.
— Когда?
— Сегодня.
— Наташ… я весь день на ногах. Можно просто… отдохнуть?
— Ну да, конечно. Как всегда! Ты вообще когда-нибудь отдыхать умеешь?
— Я работаю, чтобы у нас всё было.
— Ну и работай! А я не собираюсь сидеть тут, как монашка!
Наташа хлопнула дверью и ушла в ночь.
Она приходила с шумными компаниями, смеялась, кружила гостей в танце, а он сидел в углу, обхватив голову.
— Ну, улыбнись, мой художник! — Наташа подлетела к нему, опустилась на колени и принялась тормошить его за плечи. — Ты что, не рад? Весь вечер такой угрюмый!
— Я просто устал…
— Всё время устаёшь. Неинтересный ты какой-то стал, Миш.
Она поцеловала его в щёку и тут же вскочила, кружа в вихре музыки.
Миша смотрел на неё и медленно понимал: он потерял себя в этой любви.
Конец иллюзий
— Миша, нам нужно поговорить.
Эти слова всегда звучат одинаково. Они предвещают что-то необратимое.
Миша замер в дверях, устало поставив на пол сумку с фототехникой. Вечер был длинным: он снимал свадьбу, на которой даже незнакомые люди выглядели счастливее его самого.
— Говори.
Наташа сидела на диване, нога на ногу, в новом халате из атласа. Она нервно постукивала пальцами по колену.
— Я… я не могу больше так.
Он тяжело опустился на стул.
— Что значит "так"?
— Миш, ты хороший. Но ты скучный.
Он прикрыл глаза.
— Ты знаешь, как мне тяжело сейчас с деньгами. Я пашу без выходных. Я стараюсь для нас.
— Вот именно! Ты всё время работаешь! Мы не путешествуем, не ходим в рестораны, не живём красиво!
— Зато ты ходишь в салоны, покупаешь платья, устраиваешь вечеринки, пока я работаю.
Наташа вспыхнула.
— Ну не могу же я ходить, как серая мышь! Я артистка! Мне нужно блистать!
Миша промолчал.
— Я встретила другого человека.
Он поднял глаза.
— Кого?
— Андрея. Он метрдотель в хорошем ресторане. Мы давно общаемся… И он… он понимает меня.
Миша вцепился пальцами в подлокотник.
— То есть он может оплачивать твои туфли и платья, так?
— Миша, не будь мелочен. Дело не в этом. Он даёт мне перспективу. Он сказал, что скоро откроет свой ресторан, и я буду его музой!
Она смотрела на него без сожаления. Без вины. Только с лёгкой тенью раздражения.
— Я ухожу.
Он кивнул.
— Когда?
— Сегодня.
Наташа встала, изящно поправила халат и направилась в спальню собирать вещи.
Миша остался сидеть на месте.
Внутри него что-то сломалось.
Но где-то в глубине души прозвучала новая мысль:
"Женщинам нельзя верить. Но я всё равно попробую снова."
Снова на дне
Миша сидел на кухне, перед ним остывала чашка чая. Часы на стене равнодушно отстукивали секунды.
— Ну что, допрыгался?
Мать стояла у стола, скрестив руки. В её голосе не было злости — только усталость.
— Я… — он не знал, что сказать.
— Ты что? Опять поверил, что любовь — это навсегда? Опять решил, что женщина решит все твои проблемы?
Миша молчал.
— Знаешь, что меня больше всего бесит, сынок? — Мать устало села напротив, подперев голову рукой. — Ты умный, добрый, порядочный… но ты слепой. Ты снова отдал всё, что у тебя было, а взамен получил шиш с маслом.
Он горько усмехнулся.
— Остался ещё и с долгами.
— О, это я уже поняла. — Мать покачала головой. — Ты хотя бы понимаешь, что если бы не я, тебя давно бы вышвырнули на улицу?
— Понимаю.
— Хорошо, что понимаешь. Долги за квартиру, за платья, за эти чёртовы туфли… Ты хоть осознаёшь, насколько ты был глуп?
Миша посмотрел на руки.
— Осознаю.
— Только толку-то…
Она вздохнула, налила себе чай и добавила:
— И что теперь? Будешь сидеть, как мокрая курица, или наконец-то начнёшь жить головой?
Миша посмотрел на неё.
— Я попробую снова.
Мать всплеснула руками.
— Господи, да что же это за проклятие такое!
Света – иллюзия семьи
Миша встретил её в парке. Это было странно — он редко гулял по паркам. В тот день он снимал репортаж для местной газеты: турнир по теннису среди любителей.
— Вы фотограф?
Голос был спокойным, уверенным.
Он поднял голову. Перед ним стояла стройная женщина в белой теннисной форме, с высокой, аккуратно собранной причёской.
— Да.
— Хорошие кадры получаются?
— Думаю, да.
— Можно взглянуть?
Он показал ей дисплей камеры. Она кивнула.
— Вы умеете ловить моменты.
— Стараюсь.
Она посмотрела на него внимательнее.
— Вы не играете в теннис?
— Нет.
— Жаль. Это дисциплинирует.
Она говорила спокойно, без флирта. Совсем не так, как Наташа.
— Светлана.
Она протянула ему руку.
— Миша.
Так началось их знакомство.
— У тебя не было детей?
— Нет.
— Странно. Ты выглядишь, как человек, который любит семейный уют.
Света сидела напротив него в кафе. Чёрный кофе, строгий взгляд.
— Люблю.
Она оценивающе посмотрела на него.
— Я разведена. У меня сын. Петька, пять лет.
— Думаю, это не проблема.
— Тогда, может, сходим в парк вместе? Познакомишься с ним.
— Буду рад.
Петька оказался смышлёным, серьёзным мальчиком.
— А ты не обидишь маму? — спросил он, когда Света отошла за мороженым.
— Нет, конечно.
— Папа обидел.
Миша не знал, что ответить.
— Я не такой.
— Ну ладно.
И Петька взял его за руку.
Через полгода они поженились.
Света выглядела идеально: строгий костюм, гладко убранные волосы, лёгкая улыбка. Она была из тех женщин, которые не тратят слова зря.
— Теперь у тебя семья, Миша. Ты должен думать не только о себе.
Его сердце сжалось.
«Я всегда думал не только о себе».
Но он промолчал.
Цена комфорта
— Миша, ты забрал Петьку из сада?
Голос Светы был ровным, но холодным, будто она не спрашивала, а констатировала факт.
Миша устало вытер руки о полотенце. Он только что вернулся из фотостудии, где весь день снимал корпоративных работников — безликие лица, натянутые улыбки.
— Да, конечно. Мы даже успели погулять в парке.
— Отлично. Он поужинал?
— Я приготовил макароны с сыром, но он сказал, что хочет пиццу.
Света сжала губы.
— Ну, конечно. Тебе проще потакать, чем объяснить ребёнку, что еда должна быть нормальной.
— Я просто хотел, чтобы он поел без капризов.
— Понимаю.
Она сняла пиджак, повесила на стул и устало посмотрела на мужа.
— Кстати, мне нужен новый спортивный костюм.
— Свет… — Миша провёл рукой по лицу. — Ты знаешь, что у нас сейчас с финансами не очень.
— Знаю. Но мне он нужен.
— Давай немного подождём?
Она молча посмотрела на него.
— Знаешь, Миша, я думала, что ты мужчина, который сможет обеспечивать семью.
Он замер.
— А я и обеспечиваю.
— Ты фотографируешь людей на документы. Это не обеспечивать, это перебиваться.
— Я работаю с утра до ночи!
— Но зарабатываешь мало.
Всё просто. В её глазах он не тянул.
Он приходил домой поздно, уставший, с дрожащими руками. В студии не хватало света, старый объектив капризничал, заказов было много, но денег — мало.
— Ты опять опоздал.
Света сидела на диване, скрестив ноги.
— Работал.
— Конечно. Только какой от этого толк?
Он устало сел рядом.
— Ты знала, кем я работаю, ещё до свадьбы.
— Я думала, ты развиваешься. Но ты топчешься на месте.
— Я стараюсь.
— Недостаточно.
Петька сначала тянулся к нему.
— Дядя Миша, ты научишь меня фотографировать?
— Конечно! Будешь моим ассистентом.
Они смеялись, играли, даже вместе делали кадры на детском утреннике.
Но потом Петька начал слушать мать.
— Почему ты не купил мне новый рюкзак?
— Мы купим его чуть позже.
— Мама сказала, что ты просто не умеешь зарабатывать.
Миша замер.
Петька смотрел на него, изучающе, словно впервые задумался: а может, мама права?
Это был маленький, но ощутимый укол в сердце.
Миша понимал: он снова теряет семью.
Разговор без шансов
Миша вернулся домой поздно.
В квартире было темно, только из спальни пробивалась полоска света. Он поставил сумку с камерой в угол, стянул с шеи шарф и хотел было зайти на кухню, но остановился.
В спальне шёпот.
Женский смех.
Глухой мужской голос, низкий, уверенный.
Миша застыл.
Спина мгновенно покрылась холодным потом.
Он открыл дверь.
Света лежала на кровати, полураздетая. На краю кровати сидел мужчина — высокий, крепкий, в спортивных штанах и футболке. Лицо смазалось в глазах от удара адреналина, но Миша узнал его сразу.
Баскетболист. Один из тех, кого он снимал на турнире.
— Ты рано. — Света подтянула простыню к груди, даже не пытаясь выглядеть виноватой.
— Что… что это?
Мужчина лениво повернул голову, разглядывая Мишу так, будто перед ним был не муж, а назойливый комар.
— Ты же всё понимаешь. — Света посмотрела прямо в глаза. — Ты слабый, Миша. Ты не мужчина.
Он сделал шаг вперёд, но баскетболист даже не напрягся — наоборот, слегка усмехнулся.
— Лучше не начинай, фотограф.
Миша посмотрел на Свету.
— Я работал. Ради нас. Ради тебя.
— Ты работал ради себя. Ради своих глупых мечт. Я живой человек, мне нужен комфорт, уверенность в завтрашнем дне. Ты не можешь мне этого дать.
Она встала, запахнув халат.
— Я ухожу.
Миша молчал.
— Оставлю тебе счета за квартиру, раз уж ты тут остаёшься. Всё равно платил за всё ты.
— Света…
— Это не обсуждается.
Баскетболист лениво потянулся.
— Давай быстрее, у нас столик забронирован.
Света кивнула и вышла в коридор.
Через пять минут хлопнула входная дверь.
Миша сел на край кровати.
Свет от лампы резал глаза.
Он снова остался ни с чем.
Без иллюзий
Миша сидел в пустой квартире.
На столе стопкой лежали счета — за аренду, за коммуналку, за продукты, которые он покупал на двоих, пока Света готовилась уйти к другому.
Он не злился. Не чувствовал ни боли, ни обиды. Было странное, тихое опустошение.
"Я снова оказался никем."
Он подумал, что должен бы плакать, разбивать посуду, кричать в потолок. Но ничего этого не было.
Он просто понял.
Любовь — это не спасение. Она либо есть, либо её нет.
Света не любила его. Ей был нужен удобный мужчина. Финансовая страховка. Временный ресурс.
Как и Наташе.
Как, может быть, и многим другим.
Но если любовь настоящая, если она есть — её не нужно завоёвывать, покупать, доказывать. Она просто есть.
А если её нет — хоть ты вывернись наизнанку, хоть работай сутками, хоть купи все туфли и платья в мире… Всё равно однажды тебе скажут: "Ты не мужчина."
И уйдут.
Он взял счета, посмотрел на них, затем отложил.
Работать.
Снова работать.
Только теперь — не ради кого-то, а ради себя.
Цена ошибок
— Ну что, герой-любовник, наигрался в семью?
Миша сидел в кухне у матери. Перед ним стояла чашка горячего чая, но он не пил.
— Мам… давай без этого.
— А как? Ты снова с долгами, снова обобран, как липка. И что? Она хоть что-то оставила тебе?
Он молча покачал головой.
— Квартиру, конечно, она съёмную не забрала, но за коммуналку платить тебе.
Миша провёл рукой по лицу.
— Мы не делили имущество, мам. У нас не было своего.
— Ну и что? Всё равно в минусе остался. Ты как-то специально выбираешь женщин, которым нужно одно: выжать тебя досуха и уйти к другому.
Он ничего не ответил.
— И что теперь?
Миша посмотрел в окно.
— Работать.
— И?
Он чуть заметно усмехнулся.
— Я, наверное, дурак. Но я всё равно хочу семью.
Мать покачала головой.
— Тебя не исправишь.
Больше никакой любви. Только работа.
Фотосалон, в котором он работал, больше не казался ему тесным. Он стал убежищем.
Миша перестал фотографировать паспорта и свадебные клятвы, от которых сводило зубы. Теперь он брался за более дорогие заказы: частные фотосессии, каталоги для магазинов, репортажи для глянцевых журналов.
Деньги шли медленно, но он впервые ощущал себя хозяином своей жизни.
Без жены. Без вечных просьб "Мишенька, купи".
— Ты изменился.
Старый друг, журналист Аркадий, пришёл к нему в студию за снимками.
— Ты раньше был… мягче.
— Я стал умнее.
— Теперь не веришь в любовь?
Миша задумался.
— Верю. Просто понял, что она не должна быть сделкой.
— Слушай, но ты же всё равно ищешь кого-то, правда?
Миша пожал плечами.
— Если встречу — хорошо. Если нет — я справлюсь.
Он больше не строил иллюзий.
Теперь он не искал спасения. Он просто жил.
Катя – идеал, который не удержать
— Вы фотограф?
Голос был мягкий, добрый, без тени кокетства.
Миша обернулся. Перед ним стояла женщина — простая, светловолосая, в аккуратном синем платье и с тёплым, чуть смущённым взглядом.
— Да.
— Мне нужны снимки… для мамы.
— Портрет?
— Да, но не студийный. Настоящий. Такой, где я… живая.
Миша кивнул.
— Пойдёмте в парк.
Катя не была похожа на его прошлых женщин.
Она не требовала роскоши, не капризничала, не играла в загадочность. Она говорила просто, но каждое её слово было честным.
— Я работаю на фабрике. Ткацкий цех.
— Тяжело?
— Да. Но это честный труд.
Её ладони были чуть шероховатыми, а волосы пахли лавандовым мылом.
— Я люблю простые вещи. Чай с вареньем, вечерние прогулки, тёплый плед.
— А я люблю фотографировать.
Катя улыбнулась.
— Тогда мы подходим друг другу.
Он впервые не боялся возвращаться домой.
Катя ждала его с ужином, не с упрёками.
— Ты устал? Садись, ешь, я напекла пирог.
Она не требовала подарков, не жаловалась на его заработок.
— Главное, чтобы ты был рядом.
Она не пыталась переделать его.
И он влюбился.
Так, как никогда раньше.
Разные корни
— Мишенька, я не знаю…
Катя осторожно поставила перед ним тарелку с борщом.
— Что не знаешь?
— Москва — не мой город.
Миша отложил вилку.
— Ты же сама хотела попробовать здесь жить.
— Хотела. Но всё чужое. Все бегут, как заведённые. Все куда-то торопятся, говорят быстро, смотрят мимо. Мне тут душно.
— Ты привыкнешь.
Катя вздохнула.
— А если не привыкну?
— Миша, это же смешно!
Мать сидела у окна, аккуратно чистя яблоко.
— Ты мог бы найти себе нормальную, столичную девушку, а не… эту.
— Эта — моя жена.
— Не спорю. Но, прости, она простая. Слишком простая.
— И что?
— Тебе с ней интересно?
Миша сжал зубы.
— Она добрая. Она настоящая.
— Но она не отсюда. Она тоскует по своему селу. Думаешь, она останется?
Он не ответил.
Катя скучала.
Она часто смотрела в окно, как будто ждала чего-то.
— Тебе грустно? — спрашивал он.
— Немного.
— Я могу что-то сделать?
— Ты уже делаешь. Но… мне бы к родителям съездить.
— Катя, сейчас сложновато с деньгами…
Она кивала.
— Я понимаю. Я подожду.
Но в её голосе слышалось нечто, от чего у Миши начинало холодеть внутри.
Она не ругалась. Не требовала. Не устраивала сцен.
Но с каждым месяцем он чувствовал, как её сердце медленно, но верно тянет назад.
Звонок из Иваново
Миша варил кофе, когда зазвонил телефон.
— Привет, Миш.
Катя.
Он улыбнулся, вытирая руки о полотенце.
— Привет, любимая. Как ты? Как родители?
— Хорошо…
Она замолчала, и что-то внутри него напряглось.
— Катя?
— Миш, я…
Она сделала глубокий вдох.
— Я больше не вернусь в Москву.
Он замер.
Кофе на плите закипал, но он не двигался.
— Что?
— Прости, но я поняла: это не моё. Я здесь — дома. А там я всегда была чужой.
— Катя…
— Не говори ничего, пожалуйста.
Голос её дрожал.
— Ты хороший. Ты лучший мужчина, которого я встречала. Но я не могу жить в месте, которое не люблю. Я не могу быть счастливой там.
— Я же твой дом.
Тишина.
— Нет, Миш. Ты мой родной человек. Но дом — это другое.
Он понял.
И на этот раз — не пытался бороться.
Он не поехал за ней.
Он просто отпустил.
Любовь — это свобода
Миша сидел у окна, медленно помешивая ложкой остывший кофе.
Катя не вернулась.
И на этот раз он не злился, не винил себя, не искал ошибок.
Он просто принял.
Катя не предала его, не использовала, не бросила ради кого-то другого. Она просто не могла быть счастливой рядом с ним.
"Любовь — это не клетка."
"Если человек хочет уйти, его нельзя удержать."
Раньше он пытался удержать женщин: Наташу — деньгами, Свету — терпением, Катю — заботой.
Но если любовь настоящая, она не требует оков.
Катя выбрала дом.
Он выбрал её счастье.
И впервые за долгое время ему не было больно от расставания.
Марина – опасная связь
— Фотограф?
Голос был низким, чуть насмешливым.
Миша поднял глаза.
Перед ним стояла женщина, каких он раньше видел только в дорогих журналах. Высокая, хищная, одетая с иголочки. В безупречно сидящем костюме, с идеально уложенными волосами и тонким ароматом дорогих духов.
— Да.
Она склонила голову набок, изучая его так, словно выбирала вино в ресторане.
— Мне нужна частная фотосессия.
— Портретная?
— Деловая. Я не просто красивая. Я ещё и бизнес-леди.
Она улыбнулась — тонко, без тепла.
Во время съёмки она держалась уверенно, позируя без лишних указаний.
— Вам часто приходилось работать с такими, как я?
— С богатыми женщинами?
— С опасными.
Он усмехнулся.
— Вы так себя позиционируете?
— Нет. Так меня видят мужчины.
Она приблизилась, почти вплотную, и тихо добавила:
— Но ты можешь попробовать меня разубедить.
Миша не помнил, как это случилось.
Марина ворвалась в его жизнь, как шторм.
В первый же месяц их знакомства она водила его в дорогие рестораны, возила на выставки, бронировала номера в пятизвёздочных отелях.
Он смотрел на себя в зеркале и не узнавал: рядом с ней он вдруг оказался в дорогом костюме, с часами, которые стоили больше, чем он зарабатывал за три месяца.
— Ты удивлён? — спросила она однажды.
— Скорее… не привык.
— Привыкай. Со мной — только так.
Миша думал: "Наконец-то стабильность."
Он ещё не знал, чем она за неё заплатит.
Золотая клетка
— Мы летим в Италию.
Миша оторвался от ноутбука.
— Когда?
— В пятницу.
— Марин, у меня съёмки…
— Отмени.
Он нахмурился.
— Я не могу. Это работа.
Марина подошла, провела пальцами по его щеке и мягко, но твёрдо сказала:
— Ты больше не фотограф для всех подряд. Ты — мой муж.
Она смотрела на него так, будто вопрос был решён.
И он понял: его мнение не имеет значения.
Она контролировала всё.
— Этот пиджак выбрось, он дешевит тебя.
— С кем ты говорил по телефону?
— Я не хочу видеть этих людей у нас дома.
Она решала, что он носит, с кем встречается, как проводит время.
А если он пытался возразить — лишь усмехалась.
— Миша, милый, не притворяйся сильным. Ты же не умеешь.
Он привыкал.
Как привыкают к тесной обуви или неудобному креслу: сначала больно, потом терпимо, а потом уже кажется, что так и должно быть.
Но хуже всего было на людях.
— Мишенька, подай мне бокал, будь лапочкой.
— Вот он.
Марина взяла бокал, не глядя, и улыбнулась гостям:
— Смотрите, какой у меня милый муж-щенок. Всегда послушный.
За столом засмеялись.
Миша сжал зубы.
Дома она была холодна.
Она не ждала его, не спрашивала, как прошёл день.
— Устал?
— Да.
— Неудивительно. Ты всегда устаёшь.
Она целовала его в щёку и уходила в свою комнату.
Они не ссорились. Но это было даже страшнее, чем ссоры.
Миша понял: он снова потерял себя.
Побег из клетки
Миша стоял у окна, глядя на город, который больше не чувствовал своим.
Раньше он мечтал о стабильности, о жизни без долгов, о женщине, рядом с которой не нужно было бы считать копейки.
Теперь у него была эта жизнь.
Костюмы по мерке. Ужин в лучших ресторанах. Каникулы на лазурных берегах.
И полное ощущение пустоты.
Он жил в квартире, которая принадлежала Марине. В доме, где всё было роскошным, но ничего не было его.
И он сам перестал быть собой.
— О чём задумался?
Марина вошла в комнату, небрежно бросив дорогую сумочку на кресло.
— О том, что ухожу.
Она замерла, затем хмыкнула.
— Что?
Миша повернулся к ней.
— Я ухожу.
Марина склонила голову, изучая его.
— Ты шутишь?
— Нет.
Она усмехнулась.
— Куда ты пойдёшь, Миша? К своей нищете? К своим несчастным съёмным квартирам и заказам за копейки? Ты без меня — никто.
Он посмотрел на неё спокойно.
— А с тобой — не я.
Марина прищурилась.
— Ты правда решил уйти?
— Да.
Она пожала плечами.
— Что ж. Мне скучно со слабыми мужчинами.
— А мне скучно быть твоей игрушкой.
Он развернулся, взял свою сумку.
— Прощай, Марина.
Она не остановила его.
Дверь закрылась.
И впервые в жизни он ушёл сам.
Без страха. Без сожаления. Без желания вернуться.
Выбор себя
Миша вышел на улицу, вдохнул холодный вечерний воздух.
На душе было пусто, но не тяжело.
"Я больше не боюсь одиночества."
Он вспоминал прошлые отношения — Наташу, Свету, Катю. Каждый раз он цеплялся за любовь, надеялся, что она сделает его счастливым.
Но любовь не спасает, если в ней плохо.
С Мариной у него было всё — кроме себя самого.
И теперь он знал:
"Я не буду с женщиной, если мне плохо."
Пусть лучше один, но настоящий, чем рядом с кем-то, кто превращает его в тень.
Он больше не искал любви, чтобы заполнить пустоту.
Теперь он искал себя.
Юля – случайная любовь?
— Она хорошая девушка, Миша.
Мать смотрела на него поверх очков, держа в руках аккуратно сложенную газету.
— Тихая, умная, работает врачом. Не то что твои…
Она осеклась, но Миша понял, о ком идёт речь.
— Мам…
— Что "мам"? Ты же всё равно один. А Юля – женщина с головой. Ей не нужны твои деньги, она не сбежит в Иваново и не уйдёт к баскетболисту. Она просто нормальная.
Он устало потер переносицу.
— Ты что, решила мне жену выбрать?
— Ты сам выбираешь – и что?
Миша усмехнулся.
— Ладно. Познакомь меня с ней.
Юля была… обычной.
Строгое каре, тёмно-синий кардиган, спокойный, немного усталый взгляд.
— Врач-педиатр – это сложно?
Она улыбнулась.
— Сложно, но я люблю детей.
Они сидели в кафе, беседа шла ровно, без всплесков.
Юля не кокетничала, не пыталась его зацепить, не играла в недоступность.
Она просто была.
— Ты не похожа на женщин, которых я знал.
— А ты не похож на мужчин, с которыми я встречалась.
— Это плохо?
Юля чуть пожала плечами.
— Не знаю. Пока вроде неплохо.
И она снова улыбнулась.
Без тени насмешки.
Без подтекста.
Просто по-настоящему.
Ровная любовь
Юля вставала в шесть утра.
— Работа.
Она тихо варила кофе, собиралась, гладила халат, завязывала волосы в низкий хвост.
Миша ещё лежал в постели, сонно наблюдая, как она двигается по квартире.
— Почему так рано?
— Дети болеют не по расписанию.
Она уходила, а он снова засыпал.
Юля была идеальной женой.
— Ты поел?
— Да.
— Вещи погладила, рубашки в шкафу.
— Спасибо.
Они говорили спокойно, размеренно.
Миша понимал: так выглядит стабильность.
Без ссор, без сцен, без упрёков.
Но и без огня.
— Я привык страдать.
Однажды он сказал это вслух, даже не думая.
Юля подняла голову от книги.
— Что?
— Ничего. Просто… странно, когда всё так ровно.
Она закрыла книгу.
— Тебе плохо?
— Нет. Просто… кажется, чего-то не хватает.
Юля смотрела внимательно.
— Страсти?
— Может, да.
Она кивнула.
— Ты привык к женщинам, которые тебя ломали. А я тебя не ломаю.
Миша вздохнул.
— Ты хорошая.
— Но ты не знаешь, хочешь ли этого.
Он не ответил.
Он не хотел разрушать то, что наконец было спокойным.
Но он не был уверен, что это счастье.
Счастье без страданий?
Миша сидел на балконе, глядя в вечерний город.
Юля была на дежурстве, как всегда. В квартире — идеальный порядок, в холодильнике — готовый ужин, в голове — тишина.
Никаких ссор. Никаких скандалов.
"Я привык страдать. Но, может, спокойствие — это тоже счастье?"
Он вспомнил Наташу — её требовательность, капризы, бесконечные вечеринки.
Вспомнил Свету — холодную, расчётливую, унижающую его перед сыном.
Вспомнил Катю — её тоску, нежность и печальное "Миш, я больше не вернусь".
И Марину, рядом с которой он потерял себя.
Юля не делала ему больно. Она не изменяла, не давила, не требовала невозможного.
Но почему же он сидит здесь и ощущает пустоту?
"Я должен быть счастлив. У меня наконец есть то, чего я всегда хотел."
Но где-то глубоко внутри жила пауза.
Будто он снова играет роль.
Будто чего-то не хватает.
Рио-де-Жанейро – другой мир
Миша никогда бы не поехал в Бразилию, если бы не один странный заказ.
Известный российский бизнесмен захотел провести там семейную фотосессию. Оплачивалось щедро.
Юля кивнула:
— Конечно, езжай. Почему нет?
Никаких эмоций. Никаких «я буду скучать».
Просто одобрение, будто речь шла о командировке в соседний город.
И Миша понял: ему нечего терять.
Рио оказался другим миром.
Воздух тёплый, густой, пахнущий солью и пряностями.
Люди улыбались. Танцевали прямо на улицах. Здесь никто не спешил, никто не смотрел мрачно, никто не жил так, будто несёт на плечах груз вины за чужие ожидания.
Здесь было просто.
И здесь он встретил Марию.
— Você é fotógrafo?
Она спросила это легко, беззаботно.
Женщина с бронзовой кожей, глазами цвета тёмного рома и тёплой улыбкой.
— Sim.
Миша удивился, что вспомнил португальское слово.
Она рассмеялась.
— Você fala português?
— Um pouco.
— Хочешь сделать мне фото?
Она говорила так, будто между ними не было границ.
— Хочу.
Она танцевала.
Не для него. Для себя.
Он смотрел в объектив и впервые за долгое время чувствовал настоящий интерес.
Мария была свободна.
И он впервые задумался: а я?
Выбор без колец
Мария смеялась.
Она кружилась на фоне заката, разбрасывая руками невидимые искры радости, и Миша не мог оторвать от неё взгляд.
— Ты слишком серьёзный, fotógrafo.
Он усмехнулся.
— Привычка.
— Плохая привычка.
Она протянула ему руку, легко и непринуждённо.
— Танцуй.
— Я не умею.
— Как и жить для себя?
Миша замер.
Она смотрела прямо в душу — без требований, без ожиданий.
Просто видела его.
Раньше в этот момент он бы уже искал кольцо, мысленно представлял будущую жизнь, пытался привязать женщину к себе, чтобы не быть одному.
Но сейчас не хотел.
Не потому что не чувствовал ничего к Марии.
А потому что наконец чувствовал себя.
"Может, я больше не хочу жениться?"
Он улыбнулся, взял её за руку и сделал шаг вперёд.
Без обещаний.
Без страхов.
Просто ради момента.
Просто жить
Раньше Миша верил, что любовь – это решение всех проблем.
Он искал её, бросался в неё, держался за неё, как утопающий.
Сначала Наташа, потом Света, Катя, Марина, Юля…
Каждый раз он думал, что теперь-то всё будет правильно. Что жена – это ключ к счастью.
Но в Рио, наблюдая за Марией, за её лёгкостью, свободой, её неспешностью в чувствах, он впервые понял: он больше не пуст.
И ему больше не нужно спасение.
Перед отъездом он купил огромный букет.
— Entregar para Maria.
Продавец улыбнулся:
— Com amor? (С любовью?)
Миша задумался.
И кивнул.
— Com liberdade. (С свободой.)
Он улетел в Москву без сожалений.
Он больше не пытался заполнить пустоту браками.
Теперь у него была жизнь.
И он впервые просто жил.
Москва встретила его серым небом и привычной суетой.
Но что-то изменилось.
Не в городе. В нём.
Фотостудия больше не казалась тесной.
Снимки больше не были просто работой.
Он фотографировал с удовольствием. Не ради денег, не ради кого-то, а потому что любил это.
Теперь у него были клиенты, хорошие заказы.
Он впервые не нуждался в женщине, чтобы чувствовать себя цельным.
Мать, как всегда, встретила его со своим вечным прищуром.
— Ну? Как там в твоей Бразилии?
— Жарко.
— Женился хоть?
Миша усмехнулся.
— Нет.
Она подозрительно нахмурилась.
— А что, нашёл кого-то?
Он вспомнил Марию — её лёгкость, её танец, её смех.
— Да.
— Так что ж ты тут?
Он посмотрел в окно.
— Просто живу, мама.
Она покачала головой.
— Ну, наконец-то.
Он больше не искал женщину, чтобы спастись.
Теперь он не нуждался в спасении.
Теперь он просто жил.