27 мая 1928 года ивановский «Рабочий край» напечатал письмо Максима Горького, пришедшее в редакцию из Сорренто. Для провинциальной газеты подобная публикация была сродни сенсации. Ведь имя писателя той весной было на слуху у всех. Во-первых, чуть ли не на государственном уровне отмечалось 60-летие Горького. А во-вторых, Алексей Максимович наконец решил вернуться в Советскую Россию из заграницы.
20 тысяч незнакомцу
Прежде чем процитировать то письмо, расскажу о предшествующих событиях. В Иванове жил некто А. Хапаев – 15-летний парень, ученик фабрично-заводского училища. Он мечтал о славе. Возможно, именно для этого он и переехал в областной центр из Кинешмы.
Юный Хапаев сначала публиковал заметки в кинешемской районке, а позже стал околачивать коридоры областных редакций. Правда, в Иванове малограмотные опусы не печатали. Видимо, о творческих сложностях юнкор написал в Италию Горькому. Алексей Максимович откликнулся: ободрил, пообещал помочь с работой в государственном издательстве и прислал 200 рублей. Если пересчитывать на нынешний курс – получится около 20 тысяч.
Казалось бы – хорошая, душевная история. Но проблема была в том, что Хапаев жаждал популярности. И смолчать о полученном письме он не смог. Более того 200 рублей «жгли карман» – юноша потратил их на новый костюм, остроносые замшевые ботики и дорогие сигареты, хотя прежде не курил. О хвастовстве и пижонстве Хапаева узнали в ивановской молодежной газете. И «Юный текстильщик» вместо того, чтобы написать фельетон о малолетнем «пижоне», решил нравоучать Максима Горького. Редакция напечатала открытое письмо:
«Дорогой Алексей Максимович, вы портите подростка. Двести рублей пролетят у него, как кошмарно-сладкий сон и оставят на память о себе тяжелую голову и разбитую учебу».
Зачем шельмуются эти мальчики
Пролетарский классик не заставил себя ждать. Интересно, что почтовая пересылка Иваново-Сорренто-Иваново заняла тогда всего три недели. Горький заступился за подростка:
«[Открытое письмо в «Юном Текстильщике»] озаглавлено: «Как Хапаев обманул Горького». Этот заголовок, обличающий мальчика в «обмане», – не обоснован и несправедлив. Хапаев предложил мне помочь ему. С моей точки зрения, всякий человек заслуживает помощи, а особенно заслуживает ее наша молодежь, в наши дни, и тем более заслуживает ее мальчик, который уже в 13 лет начал печатать «заметки» в газете. Допускаю, что таких мальчиков – немало, – тем более заботливо и бережно следует относиться к ним. Разумеется, помощь деньгами – ничтожная помощь, однако я сам был 13-летним мальчиком и мне очень хорошо известно, что значит вовремя полученный пятачок. Называть «обманщиками», «кандидатами в аферисты», «пройдохами» мальчиков «около-хапаевского возраста» – как пишет «Юный текстильщик» – это преступно. За что шельмуются эти мальчики?».
Примечательно, что Горький прислал ответ не в молодежную газету, а в «Рабочий край». Видимо, заметка задела писателя, и он не хотел делать тираж своему обидчику. К тому же многих рабкраевцев Алексей Максимович лично знал, кому-то в свое время помогал не меньше, чем Хапаеву.
Копия Хапаева
«Юный текстильщик» не только перепечатал у себя письмо, но и разместил свою ответную реплику. Ивановские комсомольцы обвиняли живого классика в том, что он передергивает факты и «облыжно обвиняет» редакцию. Более того, из публикации стало известно, что добротой Горького пользуется не один Хапаев. Так, в газете сообщалось о Маркове из Владимира (тот получил с Капри 100 долларов) и Аркадии Северном-Вдовине из Иванова.
Про Северного можно рассказать отдельно. (К советскому шансонье, памятник которому установлен в нашем городе, этот персонаж не имеет отношения). Юноша жил в Иваново-Вознесенске, видимо, совсем недолго. Однако в местных редакциях его успели запомнить. «Юный текстильщик» писал Горькому:
«Северный-Вдовин – чуть ли не всем газетам известный навязчивый халтурщик из «юных литераторов», тоже вам жаловавшийся и тоже получивший от вас помощь, – копия Хапаева. <...> Его занятие – писание безграмотных стихов про любимую и про трактор».
Навязчивый графоман переписывался с Горьким на протяжении нескольких лет, и в общей сложности выцыганил у писателя «транши» на 400 рублей. Вот характерное письмо Северного за 1928 год:
«Я получил ваши 150 рублей. Такие неожиданные, такие необходимые для меня 150 рублей. Я две недели отдыхал, я расплатился с хозяйкой <…>. Ах, как горячо я взялся за работу. И как многое мне удалось. (Завтра я вам вышлю небольшую повесть, написанную за два дня). Прошел месяц, как у меня вышли деньги, и я покинул стол с любимой работой, снова хожу по редакциям и каждый раз при отказе глубоко на кого-то обижаюсь. <…> Очень тяжело. Дорогой учитель! Вы можете мне помочь, помогите. Я тайно вас глубоко ценю и люблю – и писателя, и человека. Мне некому обратиться более. Может быть, вы сможете меня как-нибудь устроить через ваших знакомых в Москве куда-нибудь на какую угодно работу. Спасите меня. Я вас никогда не забуду. Я тоже хочу работать, учиться и жить».
Интересно, что Горький поддерживал Северного даже после «открытых писем» в ивановской печати. Прервалась эта корреспонденция в начале 1930-х, когда Северный попытался продать ленинградской газете письма от «Буревестника». Только тогда Алексей Максимович перестал отвечать.
Можно ли спорить с гением
Открытое письмо «Юного текстильщика» было направлено не против благотворительности Горького, а против бесталанных «прилипал» к нему:
«И вот, когда растет кадр таких жалобщиков и попрошаек, мы решили сказать свое слово. Не о Хапаеве, а о «хапаевщине», которая вас, Алексей Максимович, вводит в заблуждение, которая пакостит понятие о литературной взаимопомощи в среде многочисленного у нас молодняка, которая разбазаривает дорогие средства, могущие идти с большей пользой. <...> Ей-ей, лучше бы вся ваша просьба шла организованней, с большей нутряной проверкой».
Редакция молодежной газеты считала, что имеет право спорить с Горьким уже потому, что по возрасту она ближе к 15-летнему Хапаеву и лучше знает проблемы поколения. «У нас не так скучно и безыдейно, чтобы ныть».
«Юный текстильщик» предложил устроить заочный суд:
«На одной стороне будет сидеть Максим Горький, уважаемый всеми человек, большой отцовской доброты, со всей индивидуальной помощью непроверенным подросткам... На другую сядем мы – молодые парни из редакции, заявляющие, что надо помогать не вдруг, что вообще индивидуальная денежная помощь подросткам (даже хорошим подросткам), вещь вредная, <...> что помощь подросткам (в том числе и подросткам, несколько испорченным жизнью), надо проводить как-то более организованно. На чью, вы думаете, сторону станет вся наша молодежь? На нашу, Алексей Максимович, не глядя на большущий и всеобщий ваш авторитет».
Газета предложила читателям поучаствовать в споре. Правда, отозвались только четыре юнкора. Характерны их заголовки: «Алексей Максимович ошибся», «Вы нам дороги без такой помощи», «Нельзя так обвинять редакцию», «Ошибочно обвинили редакцию».
Сам Горький на второе письмо «Юного текстильщика» отвечать не стал. Не написал он и статью, которой обещал откликнуться на всю эту историю – видимо, что-то смутило Алексея Максимовича. Подросток Хапаев получил еще несколько писем от литератора с советом осваивать рабочую специальность. Известно, что Горький наводил справки о юноше у ивановцев, с которыми находился в доверительной переписке.
Проследить дальнейшую судьбу Хапаева сложно. Но отмечу, что в годы Великой Отечественной Войны в авиационной газете «Красный сокол» печатался А.В. Хапаев. Инициалы и год рождения такие же, как у героя описанной нами истории. Да и родом он из Кинешмы. Военкор Хапаев дослужился до подполковника, имел боевые ордена, написал несколько книжек про летчиков. И если это тот же самый Хапаев, то давнишняя помощь Горького мальчику приобретает совсем иной вес. Невольно вспомнишь слова пролетарского классика: «Около хорошего человека потрешься, как медная копейка о серебро, и сам потом за двугривенный сойдешь».
Текст Николая Голубева