Вот Офросимова Настасья,
Её боялась вся Москва,
Была женою генерала,
Но стала грозная вдова.
Придёт в дворянское собранье,
И если мимо кто пройдет,
Да не поклонится ей в пояс,
Вопрос свой тут же задает:
«Ты кто такой, или такая?
Что головой мне не кивнёшь,
Да я с отцом твоим дружила,
А ты невеждою живёшь».
Настасьей барышень пугали,
По этикету пред старухой
Дворянки юные от страха,
Пред ней до пола приседали.
Но эта злобная старушка
В Москве любила сватовство,
И много пар она женила,
Ликуя часто торжество!
Её Толстой в « Войне и мире»
Так живописно описал,
Настасьи образ сумасбродной,
Как символ патриотки стал!
Россия помнит, как Алябьев
Женился на её снохе ,
Но здесь история другая-
Любовь и драма на Оке!
Кажется, уже по этим строкам, написанным Анатолием Чигалейчиком, можно сделать выводы, кем была героиня моего сегодняшнего рассказа, барыня Настасья Дмитриевна Офросимова. Она славилась своим эксцентричным поведением на всю Москву и далеко за ее пределами. Ее образ стал вдохновением для двух персонажей культовых произведений русской классики, Марьи Ахросимовой из «Войны и мира» и Хлёстовой из «Горя от ума». Ярких женщин в русской истории, без сомнений, было предостаточно, но такая как Настасья Офросимова была одна. Поговорим же сегодня о ней поподробнее.
Родилась Настасья Дмитриевна в 1753 году. Семья, само собой, была не из простых. Девушка приходилась племянницей московскому главнокомандующему Михаилу Волконскому и внучатой племянницей великому канцлеру Алексею Бестужеву-Рюмину. Ее отец Дмитрий Лобков в годы правления Елизаветы Петровны руководил шпалерной мануфактурой, а мать была дочерью князя и шута императрицы Анны Иоанновны Никиты Волконского. Чтобы не перечислять всех знатных родственников, скажу вкратце: Настасья Дмитриевна была в родстве с доброй половиной барской Москвы.
Девочка рано лишилась родителей. Вместе с сестрами ее на воспитание взяла бездетная и рано овдовевшая тетя Евдокия Несвицкая. Там девочки получили подходящее им по статусу воспитание и даже отправлялись на обучение за границу. Говорили, что Настасья «была ума не столь блестящего, но рассудительного и отличавшегося русскою врождённою сметливостию». К тому же ранняя потеря родителей смогла заметно повлиять на ее характер.
Выросла Настасья в женщину властную и решительную, вышедшую довольно рано замуж за боевого генерала Павла Офросимова, которого, как она сама говорила, «тайно похитила из отцовского дома к венцу». Рассказывали, что она фактически заставила его сделать ей предложение, а когда родители жениха высказали свое несогласие, увезла его и обвенчалась с ним. Муж, как и все домашние, находился у женщины в полном подчинении. На все ее упреки он отвечал стоическим молчанием. Рассказывали, как однажды, ехав в открытом экипаже, мужчина все же решился что-то возразить напавшей на него супруге. Настасья в гневе сорвала с него шляпу вместе с париком и швырнула их на мостовую, приказав кучеру ускорить ход. Приняв этот жест как справедливый, Офросимов в очередной раз стерпел такое поведение и ни слова не сказал в укор. Доходило до крайностей. Так, например, находясь с мужем в Анапе, Настасья велела генерал-поручику Бибикову приковать Офросимова к жерлу пушки. Причем «наказанный» даже не посмел что-то возразить. К счастью, приказ был тут же отменен, иначе эта история могла бы приобрести совсем другие оттенки.
Доживших до взрослого возраста детей у этой пары было пятеро: дочь Елена и сыновья Александр, Константин, Андрей и Владимир. Все мальчики, само собой, стали военными.
Повзрослев, Настасья привлекала к себе внимание всего высшего света. И виной тому было ее дерзкое и порой грубое поведение. Перед ней трепетала не только вся ее семья, но даже простые прохожие. Городских полицейских она легко могла отчитать прямо посреди улицы за пыль или грязь на дорогах. Многие знавшие Офросимову говорили в первую очередь о ее большом уме, крутом характере и откровенности. Ее называли дамой «пресамонравной и пресумасбродной». Проще говоря, с причудами были барыня. Ее даже сравнивали с легендарной Марфой Борецкой.
Настасья Дмитриевна не любила подбирать слова, свое мнение всегда высказывала прямо и откровенно. Даже если его не спрашивали. А если она на кого-то гневалась, то обязательно делала это прилюдно, подвергая человека прилюдной «порке». Никто не вызывал такого страха, как госпожа Офросимова. Генеральских жен было предостаточно, дам скверного характера - и того больше, но только она умела вызывать такого рода трепет среди жителей двух столиц. Фамилия ее стала нарицательной. Так похожих (но не годившихся ей, кончено, и в подметки) женщин стали называть, например, «Смоленская Офросимова», «Пензенская Офросимова» и т.д.
Офросимову боялись, но ее и уважали. Женщина обладала настолько высоким авторитетом, что могла заниматься сводничеством, подбирала выгодные пары и организовала множество браков (кстати, весьма удачных). Матери даже приводили к ней входящих в возраст дочерей, чтобы Офросимова давала им свое благословение. Что, конечно, придавало ей еще больший вес и почитание в обществе.
К ней шли за решением бытовых вопросов, жаловались на тяготы жизни и, на удивление, женщина действительно многим помогала. Ее слово было как приговор, и никаких возражений она не терпела.
На балах и собраниях Офросимова садилась только на самые заметные места. А в театре сидела она не в ложе, а в первом ряду партера вместе с генералитетом. При этом и внешность ее была довольно примечательной: если в юности Настасью еще признавали привлекательной, то с годами она превратилась в высокую, тучную старуху, больше напоминавшую мужчины, даже с порядочными усами. Лицо у неё было суровое, смуглое, с чёрными глазами. Проще говоря, типичная злая ведьма.
Елизавета Янькова, современница нашей героини, писала: «Бывало, сидит она в собрании, и Боже избави, если какой-нибудь молодой человек и барышня пройдут мимо неё и ей не поклонятся: „Молодой человек, поди-ка сюда, скажи мне кто ты такой, как твоя фамилия?“ — „Такой-то“.— „Я твоего отца знала и бабушку знала, а ты идёшь мимо меня и головой мне не кивнёшь; видишь, сидит старуха, ну и поклонись, голова не отвалится; мало тебя драли за уши, а то бы повежливее был“.».
Современники оставили о ней еще ряд воспоминаний. Что-то из них - настоящие события, а что-то - не больше чем выдумки и анекдоты. Но, думаю, через них как раз и можно сделать выводы о характере женщины. Ведь почему-то именно ее делали главным лицом этих историй.
Например, поэт и критик Пётр Вяземский писал: «Настасья Дмитриевна Офросимова была долго в старые годы воеводою на Москве. В московском обществе имела она силу и власть. Силу захватила, власть приобрела она с помощью общего к ней уважения. Откровенность и правдивость её налагали на многих невольное почтение, на многих страх. Она была судом, пред которым докладывались житейские дела, тяжбы, экстренные случаи. Она и решала их приговором своим. Молодые люди, молодые барышни, только что вступившие в свет, не могли избегнуть осмотра и, так сказать, контроля её. Матери представляли ей девиц своих и просили её, мать-игуменью, благословить их и оказывать им и впредь своё начальническое благоволение».
Писатель Михаил Пыляев говорил: «Настасья Дмитриевна Офросимова была старуха высокая, мужского склада, с порядочными даже усами; лицо у неё было суровое, смуглое, с черными глазами; словом, тип, под которым дети обыкновенно воображают колдунью».
Историк Дмитрий Свербеев в мемуарах вспоминал о Настасье Дмитриевне: «Обращаясь нахально со всеми членами высшего московского и петербургского общества, детей своих держала она в страхе Божием и в порядке и говорила с любовию о их беспрекословном к ней повиновении: „У меня есть руки, а у них щеки“». И ведь действительно многие рассказывали, что в гневе женщина могла надавать своим сыновьям пощечин, совсем не переживая, что они уже взрослые самостоятельные люди.
У Свербеева, к слову, с Офросимовой была отдельная история. Он рассказывал, что когда вернулся из заграницы в 1822 году и отправившись на бал в Благородное собрание, он сразу же приметил на скамейке между колонн Настастью Дмитриевну с дочерью. Понимая, что угодить ей точно будет не просто, молодой человек старался держаться как можно дальше и делал вид, что не замечает, как через весь зал она громко кричала: «Свербеев, поди сюда!». Но спрятаться не удалось. Вскоре к нему подошел дежурный старшина и попросил его подойти к Офросимовой. Несколько раз уклонившись от приглашения, Свербеев все-таки прошел к тому месту, где сидела женщина. Та, ни минуты не церемонясь, сразу же принялась его отчитывать: « Что это ты с собой делаешь? Небось, давно здесь, а у меня ещё не был! Видно, таскаешься по трактирам, по кабакам, да где-нибудь ещё хуже, оттого и порядочных людей бегаешь». Закончив отчитывание молодого человека, она в прощающем тоне сказала, что завтра ждет его на обед. И это был не вопрос. Заканчивая беседу, она под руку со Свербеевым стала гулять прямо по центру зала, причем зигзагами, что, само собой, мешало танцующим. На робкие возражения спутника женщина лишь отвечала, что ей «везде дорога». И правда, остальные гости немедля расступались, видя ее перед собой.
Наконец, публицист Михаил Гершензон описывал одно из немного запоминающихся событий, связанных с Настасьей Дмитриевной,: «В 1822 году Офросимова, бывши в Петербурге, собиралась ехать назад в Москву; по этому поводу А. Я. Булгаков через брата предупреждал содержателя дилижансов между Петербургом и Москвою, Серапина, чтобы он оказал старухе всевозможное снисхождение,— „ибо она своим языком более может наделать заведению партизан вреда, нежели все жители двух столиц вместе. Жалею заранее о бедном Серапине“».
Находились ли те, кто мог достойно ответить излишне прямолинейной женщине? Таких было немного, но все же. Офросимова помимо прочего очень не жаловала модником и при любом удобном случае старалась их задеть. Кого-то она разносила в пух и прах до такой степени, что оскорбленному человеку приходилось ехать домой менять образ. Но когда дело дошло до известного франта Асташевского, тот резко ее оборвал, дав понять, что ее мнение ему не интересно. Офросимова, конечно, была в шоке, но и дар речи не потеряла: «Вот сердитый какой! Того и гляди, съест!». Но и тут мужчина парировал. «Свинину не ем»,- сказал он и ушел заниматься своими делами. Офросимова же не нашла достойного ответа.
Любила она и сама собирать разного рода сплетни. Точнее, даже считала, что обязана быть в курсе всех дел. Так на балах она спокойно подходила даже к незнакомцам и допытывала, что же нового и интересного они могут рассказать. Выражение «ничего не знаю» не воспринималось всерьез, Офросимова только сильнее наседала и просила «не скрытничать».
Решала она не только дела бытовые и семейные, но и государственные. Например, все знали о казнокрадстве со стороны одного сенатора. Знали, но молчали - доказательств-то нет, да и государь тому вроде как благоволит. И тут Офросимова в антракте одного из спектаклей встала во весь рост, повернулась к императорской ложе, где сидел тот самый сенатор вместе с Александром I, и пригрозила первому пальцем. Тот почему-то испугался а покинул театр немедленно. А вот монарха этот момент заинтересовал. Пытаясь выяснить, что сподвигло женщину на такой поступок, он добрался до корня проблемы, и ладного сенатора сместили.
Глядя на эти истории, можно понять, что хоть Настасья Офросимова и была женщиной твердого характера и умела внушать страх, для кого-то она была чуть ли не шутихой. Ее не всегда воспринимали всерьез, а порой и вовсе намеренно старались вызвать ее негодование, чтобы в очередной раз взглянуть на то, как она будет себя вести. Ведь это же отличный повод для новых историй! Причем не только в анекдотичных заметках встречается образ нашей героини, но и во вполне себе серьезных книгах.
Главным произведением в жизни московского поэта Фёдора Иванова считается трагедия о Марфе-Посаднице, характер которой был списан именно с Настасьи Офросимовой. Также, как я уже писала, Настасья Дмитриевна не могла не быть запечатлела в самых известных литературных произведениях своего времени. Ее можно встретить в образе Анфисы Хлёстовой («Горе от ума»), Марьи Ахросимовой («Война и мир»), Маремьяны Набатовой («Вести, или живой убитый»). Причем каждый автор видел в образе Настасьи Дмитриевны что-то свое: как писали исследователи, «Толстой хотел найти красоту и поэзию — нашёл. Грибоедов хотел найти пошлость и безобразие — тоже нашёл».
В 1817 году скончался Павел Офросимов. Последние годы своей жизни он и вовсе отошел от светской жизни и, по воспоминаниям, напоминал «живой скелет». Говорил он только о еде и все время возмущался, что ему мало дают. Когда Офросимова овдовела, то переехала из Москвы в Петербург, чтобы присматривать за своими сыновьями. А им, между прочим, уже было больше 30 лет.
Прожила эта грозная женщина весьма приличный срок для того времени и скончалась в 1826 году. До 73 лет она оставалась в разуме и продолжала держать в страхе добрую часть населения.
Но все же за несколько лет до ее кончины уже упоминаемый мною Гершензон писал: «В декабре 1820 года её разбил паралич; она и в самой болезни грозно правила домом, заставляла детей по ночам дежурить около себя и записывать исправно и вечером рапортовать ей, кто сам приезжал, а кто только присылал спрашивать о её здоровье. Три недели спустя она вдруг, как тень, является на бал к Исленьевым,— это было на Рождестве,— и заявляет, что прогнала докторов и бросила лекарства: отложила леченье до Великого поста. Она умерла только пять лет спустя, 74 лет,— подобно мужу, „ухлопала себя невоздержанностью в пище“; перед смертью с большой твердостью диктовала дочери свою последнюю волю, даже в каком чепце её положить, и раздала много денег и наград».
Как мы видим, даже понимая, что конец близок, она не желала проявлять к кому-то милосердия. Офросимова даже в лежачем положении успевала критиковать собственных врачей, которые, по ее словам, позволяли себе излишнюю черствость. Доставалось и дворовым, и родственникам, и друзьям женщины.
И все же Настасья Офросимова попрощалась с этим светом. Похороны были пышными. Гроб шла провожать вся знатная часть Москвы: и чиновники, и дворяне, и даже представители монаршей семьи. То ли из чувства уважения, то ли из желания убедиться, что это действительно случилось,- не понятно. Экипажи растянулись на две версты, а шляпа каждого кучера была подвязана черной лентой. Даже ушла Настасья Офросимова красиво.