Всё-таки насколько более сдержанными были когда-то люди! Набившие оскомину скандалы с мордобитием и руганью в высшем законодательном органе страны сто лет назад считались немыслимыми. Журналисты уверяли: Российская империя может гордиться тем, что на заседаниях Госдумы не происходило, как в парламентах других стран, рукопашных схваток. Например, за пять лет работы III-й Думы к помощи полиции для выдворения депутатов не пришлось прибегать. Весь ущерб от пятилетней депутатской деятельности составил «до десяти пюпитров от стука по ним кулаками», сообщала «Петербургская газета» в 1912 году. Осенью того же года состоялись выборы в последнюю, IV Государственную Думу, просуществовавшую до 1917 года.
Избирателям того времени обычный для нас вопрос: «Пойдете ли голосовать?», мог показаться очень странным. Ведь это право было доступно далеко не каждому и подчеркивало солидный, благонадёжный статус гражданина. Студенты, военнослужащие, кочевые народы, евреи, лица, не знающие русского языка — все они не могли быть избирателями. Женщины и совершеннолетняя молодежь до 25 лет имели право голосовать только на земских выборах, и то не лично, а передоверяя свои голоса. Имущественный ценз отсеивал из рядов выборщиков тех, кто не имел определенного уровня доходов, жилья, денег, земли и т.д.
Депутатами последней в истории Российской империи Госдумы, избранной сто лет тому назад, стали шесть представителей Таврической губернии — незаурядных людей из разных сословий и с весьма пёстрым прошлым.
Тюрьма и… психиатрия
К тому моменту, как 32-летний Андрей Фаддеевич Бурьянов стал депутатом, он не понаслышке знал, что такое тюремная камера: два года отсидел в крепости по «политическим» статьям — за принадлежность к социал-демократической партии и участие в партийной конференции. Андрея Бурьянова, выходца из крестьянской семьи, уехавшего в Харьков и ставшего токарем по металлу, интересовало улучшение народного образования, здравоохранения, изменение жизни рабочих.
Соратники упоминали, что человеком он был вспыльчивым, нервным, проявлял неожиданное упрямство даже там, где в этом не было нужды. 1916 год для депутата Бурьянова был отмечен… двумя уголовными делами: за оскорбление отца и оскорбление матери. Сейчас закон не охраняет настолько строго почтительность отпрысков к своим родителям, а тогда по этой статье можно было «загреметь» на принудительные работы в исправительных арестантских отделениях на срок от года до полутора лет. Правда, до назначения наказания дело не дошло, оно было прекращено, поскольку обе стороны помирились.
Возможно, ссора с родителями — не вина сложного характера депутата и его взрывного темперамента, а следствие болезни. Весной 1917 года он лег в отделение для душевнобольных Харьковской губернской больницы, которое местные жители звали Сабуровой дачей. Кстати, спустя два года в стенах этой лечебницы оказался знаменитый поэт Велимир Хлебников. Несмотря на то, что психиатры Сабуровой дачи большую часть пациентов выпускали если не окончательно излечившимися, то вполне способными дальше нормально жить и работать, Андрей Бурьянов такого облегчения не получил. Об этом свидетельствует его обращение в Думу, он писал, что болен, и обязанности свои выполнять не может. Известно, что осенью 1917 года Бурьянов еще находился в пределах Таврической губернии. Что с ним стало дальше — пережил ли Гражданскую войну, голод, репрессии, неизвестно.
Николай Матвеевич Панкеев был, можно сказать, думским старожилом: в 1912 году он второй раз стал депутатом. А до этого был земским и городским гласным, восемь лет проработал мировым судьей и был даже городским головой города Алёшки — тогда тот входил в Таврическую губернию. Николай Панкеев будто всю жизнь доказывал кому-то, что человек не обязан всю жизнь идти по намеченной единожды дороге. Он окончил артиллерийское училище, но, видимо, понял, что военная карьера не его призвание. Но за плечами были уже коммерческое училище и техникум. Экономист, агроном, собственник лесопилки и мельницы, домовладелец, рачительный хозяин, отец шестерых детей — вот каким был Панкеев. Николаю Матвеевичу, кстати, принадлежал законопроект «О пользовании проточными водами Крыма», сегодня его бы назвали борьбой за чистоту рек. Панкеев защищал законопроект об отмене смертной казни, ратовал за появление школ в украинских сёлах, где дети учились бы на родном языке.
Удивительно, но имя и дела этого незаурядного человека почти позабыты, зато фамилию Панкеевых прославил племянник Николая Матвеевича, Сергей Панкеев — «человек-волк», вошедший в историю мировой психиатрии. Детские страхи Сергея, превратившиеся со временем в навязчивое состояние, боязнь волков, стали предметом исследования Зигмунда Фрейда. Знаменитый психиатр посвятил «человеку-волку» книгу «Из истории одного детского невроза».
Неблагонадёжный прогрессист
Интересно, говорил ли кто-нибудь крестьянскому мальчику Мишке из Мелитопольского уезда, что будущее его будет необычным, что когда-нибудь он окажется среди тех, кто может создавать новые законы? Мальчик рос, и когда его сверстники, научившиеся читать и писать, решили, что им этого хватит, пошел в народное училище. Ему пришлось отбывать воинскую повинность, и из армии Михаил Сидорович Лащухин вернулся лишь в 32 года. Возможно, он в своём селе был живым примером того, как образование помогло выйти в люди: служил Михаил Сидорович помощником волостного писаря, потом письмоводителем земского начальника, его выбрали членом правления ссудно-сберегательного товарищества. И ко всему этому у него был не такой уж маленький кусок собственной земли, в переводе на современные мерки, около 21 гектара, а его имущество — инвентарь и постройки, оценивались в тысячу рублей.
Когда Лащухин стал депутатом, то принялся работать в тех комиссиях, которые занимались вопросами, затрагивающими жизнь крестьян — переселением, освоением и распределением земель, продовольствием, народным образованием. О том, что стало с Михаилом Лащухиным после 1917 года, ничего неизвестно. Революция застала его «на рабочем месте», в Петрограде, и почти каждый день, до самого роспуска Думы, он аккуратно являлся туда. Что случилось с ним дальше, неизвестно.
На фотографии ялтинца Владимира Винберга, которая была опубликована в карманной книжке «Наши депутаты», посвящённой народным избранникам IV-й Думы, видны, все до одного, 75 прожитых им лет. Штабс-капитан в отставке, закончивший лесной институт и получивший должность военного лесничего, в 29 лет был впервые избран, как бы сейчас сказали, представителем местного совета — ялтинским гласным. В том же году Винберг стал членом ялтинской уездной управы, а позже без малого десятилетие, с 1869 года, Владимир Карлович возглавлял Таврическую губернскую земскую управу.
Ему было дело до всего: от виноградарства в Ялтинском уезде, обустройства больницы, необходимости преподавать в народных школах татарский язык — до отмены такого позорного явления, как практика телесных наказаний. Это благодаря ему Сакская грязелечебница стала собственностью Таврического земства, именно Владимир Винберг счел необходимым при земстве учредить библиотеку «Таврика» с литературой о Крыме и Таврической губернии — и она существует до сих пор.
Владимир Карлович был сторонником прогрессистов, считающих, что обществу необходимы перемены. Впрочем, он сам не только это декларировал, но не боялся открыто выступать за свои убеждения. Кто бы мог подумать, что у этого солидного пожилого мужчины с длинной белоснежной бородой репутация «неблагонадёжной личности»? Знакомства он водил с не только со сливками общества, но и с такими отъявленными вольнодумцами, как, к примеру, народовольцами Софьей Перовской и Петром Теллаловым, Моисеем Диковским. Причём им он помогал активно, и даже хлопотал за них, устраивая в учреждения, в которых сам председательствовал. С участником покушения на императора Александра II Михаилом Тригони Владимир Карлович даже дружил. Винберг в 1881 году не побоялся спрятать в своем имении «Саяны» под Гурзуфом смертельно больного туберкулезом народовольца Ивана Каковского. Ничего удивительного, что к Винбергу нагрянула полиция. Имение обыскали, а владельца привлекли к дознанию и посадили в Симферопольскую тюрьму. Это случилось как раз после убийства императора Александра II, устроенного «Народной волей».
В камере Владимир Карлович пробыл около полутора месяцев, после чего его отпустили под залог и гласный надзор полиции. На это время ему запрещалась государственная деятельность, общественная и педагогическая службы, и многое другое. В любое время в дом поднадзорного могла войти полиция, сделать обыск, забрать то, что полагала нужным… Так Владимир Карлович прожил три года. Но не зарёкся служить обществу. Девять лет спустя его избрали мировым судьей, но не утвердили как неблагонадёжного. А вот председателем Ялтинской земской управы в 1902 году он всё-таки стал, а десять лет спустя был избран депутатом Думы.
Пожалуй, и в конце своей жизни Владимир Винберг не изменил своим убеждениям. Он увидел, каких кровавых жертв потребовала революция, был свидетелем того, как последний островок старого мира — Крым, стал частью новой страны. Он по-прежнему считал своим долгом помогать тем, кто в этом нуждался — и в 1921 году был арестован по подозрению в попытке вывоза из Крыма человека, которого новая власть считала врагом. Окончания следствия 84-летний «неблагонадежный» бывший депутат не дождался: умер от свирепствовавшего в тюрьме сыпного тифа.
Щедрый человек
Пётр Петрович Шредер, предки которого поселились в Крыму еще в конце XVIII века, воплощал все те качества, которые так ценили немецкие колонисты: практичность, надежность, исключительную законопослушность, стремление улучшать то, что возможно рационализировать. Шредер имел свидетельство купца 2-й гильдии, но занимался сельским хозяйством — не только земледелием, но еще разводил птицу, свиней, крупный рогатый скот, имел хутор и экономию в Мелитопольском уезде Таврической губернии.
Пётр Петрович придерживался тех верований, из-за приверженности к которым его предки были вынуждены покинуть родину. Протестантская секта меннонитов проповедовала отказ от насилия, смирение и покорность, второе пришествие Христа. Смирение помноженное на немецкое трудолюбие как нельзя лучше устраивали власть, колонии-поселения меннонитов считались образцовыми. Поэтому в их жизнь практически не вмешивались, не препятствовали открытию собственных школ и даже училищ. Пётр Шредер был председателем правления Общества для содержания Крымского менонитского центрального училища. Он активно занимался благотворительностью — его имя можно найти в перечне жертвователей нескольких обществ. В Думе он предпочитал заниматься вопросами вероисповедания, сельского хозяйства, народного здравия и переселенческой деятельности. Как сложилась его судьба после революции, неизвестно.
…К феодосийцу Соломону Самойловичу Крыму, как ни к какому другому человеку, подходит слово «щедро». Его семья, обладавшая немалым состоянием и высоким положением в обществе, дала Соломону Крыму прекрасный старт для любого начинания. Он был наделён недюжинными способностями к наукам, в совершенстве владел, кроме караимского и русского, крымскотатарским, английским, немецким и французскими языками. Стремился совершенствоваться в полученной профессии агронома, на практике в своём имении воплощал все новейшие достижения в садоводстве и виноградарстве, писал об этом книги и статьи, входил во все существовавшие в Крыму общественные организации, связанные с сельским хозяйством. Соломон Крым был известен как краевед, а в тот год, когда его избрали в IV-ю Думу ( а он успел ранее побывать депутатом и I-й), он стал членом Императорской Таврической Ученой Архивной Комиссии. Дружил с Айвазовским, и после смерти художника стал его душеприказчиком, позаботившись, чтобы картинная галерея стала собственностью города. Соломон Крым помогал Карадагской научной биостанции, основал в Феодосии пастеровскую станцию и первую публичную библиотеку.
С роспуском последней в истории царской России Госдумы, Соломон Крым вернулся на полуостров, ставший последним оплотом прежней жизни. Он по-прежнему был одним из влиятельнейших людей здесь, и не отказался от мечты, к которой шёл несколько лет — основанию в Крыму университета. Вскоре после его открытия, в ноябре 1918 года, Соломон Крым возглавил правительство Крыма, которое за 5 месяцев своего существования даже успело выпустить собственные деньги. После смены правительства Соломон Самойлович навсегда покинул родину.
Наталья Дрёмова, Крымский познавательный журнал "Полуостров сокровищ".