Миссионеры – суть служители Бога и слова. Они как цветущие сирень и сакура, как легкое дуновение прохладного ветерка в полуденный зной. Есть в нашей Святой Православной Церкви такие великие фигуры, которым Бог поручил просвещать народы, сидящие в стране и тени смертной. Народы с другим менталитетом, они и впрямь как будто «ходят на голове», потому что живут в другой части земли. Одно из таких имен – равноапостольный Николай, архиепископ Японский. 16 февраля Церковь вспоминает память просветителя страны восходящего солнца.
В 2025 году исполняется 155 лет со дня основания Российской Духовной Миссии в Японии, 55 лет – автономии Японской Православной Церкви и прославления в лике святых равноапостольного Николая Японского.
Святой Николай (в миру Иван Дмитриевич Касаткин) рано потерял мать, семья жила бедно. Несмотря на это, его отдали сначала в Бельское духовное училище, а после его окончания – в Смоленскую семинарию. Идти туда, кстати, пришлось пешком 150 верст (примерно 160 км), Иван не мог нанять лошадей из-за той же бедности.
Окончив с отличием семинарию за казенный счет, будущий святитель был направлен в Духовную академию в Санкт-Петербург. Учеба показала его незаурядные способности, Ивану пророчили профессорскую должность, но Бог распорядился иначе. Никогда святой Николай не задумывался о монашестве, эта мысль даже не приходила ему в голову.
Увидев объявление о возможности отправиться в Японию в качестве настоятеля посольской церкви в Хакодате, будущий святой Николай никак не отреагировал на него. Он отправился на всенощную. Но во время богослужения с ним произошла удивительная перемена, и после службы он прямиком направился к ректору Академии и уточнил, что хочет быть монахом, а не женатым священником и поедет в Японию. С сочувствием принял его просьбу Преосвященный Нектарий.
23 июня 1860 года Иван Касаткин принял монашество. Несколькими днями позже его рукоположили в иеродиакона, а после – и в иеромонаха. В конце июня он покинул Санкт-Петербург. Путь предстоял длительный.
Масштаб личности этого святого потрясает. Архиепископ Николай был человеком мягким, но железной воли, прекрасным администратором. Любезность в нем сочеталась с непреклонностью в отношении тех людей, которых он считал нужным воспитывать строгостью или наставлять. Заслужить его доверие было непросто. Человек большого ума и большой любви к Богу, Родине, пастве. Японский язык святитель изучал семь лет и сетовал, что в сутках не сто часов и что невозможно посвятить их все изучению языка. В день преподаватели сменялись для отдыха, а святой Николай продолжал учиться, потому нанимал сразу нескольких педагогов. Всего же владыка знал семь языков.
Святой Николай в дневниках жаловался на некоторых из своего окружения, выбранных им же и, по его заверению, не годных для высокого дела Миссии в Японии. Непримиримо относился святитель к лени, нерадению к святому делу проповеди, разболтанности. Горело его сердце делом Миссии. Подъял святой Николай и других овец, не сего стада на рамо свое.
«4 марта 1871. 12 часов ночи. Шанхай.
Да что же это такое? За что столько бед на мою голову? А! Некто виноват! Имей мудрость, умей выбирать людей! А не сумел выбрать хороших, так постарайся сделать дурных хорошими! Будем стараться, дай Бог успеть! Как ни думаю о том, как мне поступать с моими сокровищами, надумал пока одно: держаться ровней, избегать всевозможных замечаний и резких слов и вспышек: начнешь учить – все равно ничего не выходит; оскорбляются – не только собрат, но и слуга, и поступают еще хуже; начнешь молчать – опять скверно: думают, что сердишься, и поступают опять-таки еще хуже. Да будет слово мое от сего времени – кротость, крайняя снисходительность и любовь. Не выйдет ли проку? А там, быть может, мало-помалу можно направить одного и другого. Если же нет, то слугу можно во всякое время отправить в Россию; о. Григория – тоже в Россию – немедленно после того, как устрою о. Анатолия в Нагасаки и Забелина в Хёого. Из этих-то, кажется, выйдет прок, особенно из последнего, если только приедет».
«15/27 июня 1893. Вторник. Фукусима. Токио.
Общее впечатление, что Господь хочет быть Его истинной Вере в Японии. Везде по Церквям есть несомненно хорошие христиане; везде видны следы благодатной помощи Божией. Но жатва многа, делателей мало; их бы и достаточно, пожалуй, да плохи очень, вроде означенного Хосономе. Господь двенадцатью Апостолами просветил мир, но у двенадцати человек была сила двенадцати тысяч человек. Здесь ныне 120 катехизаторов, но у них силы – во всех вместе – нет двенадцатитысячной доли одного Апостола. Одна надежда на Господа Спасителя. Твори, Господи, волю Свою и здесь, как творишь се на Небе! Являй силу Свою и здесь, как являешь ее во всем мире! Просвети страну сию Светом Истинного Твоего учения, молитвами Пречистой Твоей Матери, Святых Ангелов, Святых Апостолов и всех Святых!»
Несмотря на железную волю, которую отмечали в святом Николае окружающие его люди, сам он видел в себе мечтательность и стеклянно-хрупкую душу:
«20 декабря 1876/1 января 1877.
Больно уж хитро закончено начало 1872 года. Эк ведь экзальтация! Она и в гроб со мной пойдет. Чувствую, что и перед самим собой выражаюсь дико, пиша дневник, а как избежишь фразы, привитой с детства, вроде оспы? Именно – фраза – мучение – и все, от чего будто бы волос должен поседеть, что – выше. Слава Богу, волос не сед. Значит, природа здравее, чем воспитание. И иди-ка воспитание в направлении природы, из нас выйдут богатыри взамен мелких теперешних людишек, что пред глазами, – не исключая и себя самого. Да-с, природа родит, – то Божье дело; воспитание или недостаток воспитания – портит, то – несчастие наше. Ну-с, что же природа тебе дала и что воспитание испортило? А природа дала мне – прямой здравый смысл, не совсем дурную натуру, – воспитание же из здравого смысла сделало парадоксальную мечтательность, из доброй натуры – тревожную, подозрительную, стеклянно-хрупкую душу».
Много скорбных минут провел святой Николай в Японии. В него бросали камни, когда он проходил по улицам в облачении, смеялись над ним. Японцы негативно относились к иностранцам. Несмотря на трудности, святой Николай в России скучает по Японии и стремится вновь возвратиться в свой мирный уголок:
«28 сентября 1879. Пятница
Та же вечная мысль о Японии и Миссии! Разогретый и расширенный душевно, я становлюсь лучше относительно Миссии: значит, и тут главное – Миссия – и вечно, и везде – одна Миссия и Япония, и не скрыться мне от них, и не найти другого – лучшего на земле, другого счастья, кроме Миссии и Японии. Так о чем же я скучал в Японии? Чего искала душа? Не убежишь от того, что приросло к ней, и счастье мое на земле, это – одно хорошее течение дел по Миссии. Оно и правда!
Не был ли я счастлив каждое утро в Японии, – счастливее даже, чем в семействе Ф. Н. (Федора Николаевича), – возвращаясь с класса Догматики в Катих (Катехизаторской школе?). Душа тоже согрета и расширена, и хотелось бы говорить и говорить, хотелось бы поразить все зло, всю ложь, неправду, католицизм, протестантизм, все, что против Христа! Да. Так, пожалуй, – для меня единое истинное счастье на земле! Дай же, Боже, мне поскорее вернуться туда и никогда уже не скучать там и не хотеть в Россию! При прочтении этих строк, когда какая досада или тоска станет одолевать в Японии, дай, Боже, всегда успокоиться и отрезвиться от недельной мысли искать счастья хоть бы во временном отпуске в России. Боже, да какое же это счастье! Напротив, не несчастье ли? Дорогой тоска смертная: здесь вот до сих пор мечусь как угорелый из угла в угол, – ни покоя, ни отдыха: ласки и любезности – не прелесть, – я наслушался их и в Японии гораздо больше, чем могу слышать в России: свидание с родными не особенно манит, вероятно, увижусь, в два дня наскучит: с друзьями, – так вот и с лучшим, когда увижусь – только и речи и мысли о Японии же. Э-эх, именно хорошо там, где нас нет!
Правда, быть может, перемена мест и лиц много значит в экономии возобновления сил, т. е. отдыха. Но в таком случае можно отдыхать и в Японии, заменяя одно место другим и одни лица другими, т. е. путешествуя по Японии по Церквам или временно уходя в горы. Пусть же никогда, с этих пор – не заскучаю в Японии по России!
Оно, пожалуй, не скучал и до сих пор: но множество пережитых неприятностей, необходимость выветрить из головы кое-какие лица и сиены, нужда материальная, недостаток служебного штата – все это порядочно тянуло из Японии сюда. А здесь, дай, Господи, поскорее кончить дела и уехать в мой мирный уголок! Как все там родственно и мило душе! И как здесь все беспокойно и лишено истинного удовольствия! Устал уже здесь».
В письмах к святителю Иннокентию (Вениаминову), апостолу Сибири и Аляски, выдающемуся миссионеру, святой Николай делится своими мыслями о необходимости Миссии, о ее успехах и нуждах. Со святителем Иннокентием он познакомился в самом начале своего пути. Тот даже сшил ему рясу из бархата, потому что своя у святого Николая была очень уж негодная. При поддержке святителя Иннокентия Синод учредил Православную Миссию в Японии. Их связывали тесные духовные отношения. Святитель Иннокентий опекал и всячески помогал святому Николаю в деле Миссии.
Отрывок из письма к митрополиту Иннокентию (Вениаминову): «Раскрылись, хоть наполовину, передо мной японские книги; свободно течет, хотя и с ошибками, японская речь. Сколько возможно было, я старался преследовать и мою главную цель; успехом похвалиться не могу, но кое-что сделано; переведены на японский с китайского: четыре Евангелия, Деяния, Соборные послания, несколько Посланий апостола Павла, краткая Священная история, Православное исповедание святого Димитрия Ростовского, Катехизис для оглашенных, утренние и вечерние молитвы; с славянского: Обряд присоединения иноверных и крещения.
18 мая текущего года крещены три японца после долгого обучения их вере. Этих японцев я готовил в проповедники, но – увы! Пришел к окончательному убеждению, что на японских проповедников плохая надежда. Чтобы учить других, здесь нужно отчетливое и обширное знание христианской веры. Здесь сплошь и рядом приходится иметь дело с атеистами – мнимыми, как все атеисты на свете, но тем не менее упорно и с диалектическими тонкостями защищающими то какой-нибудь самоизобретенный жизненный дух, то Конфуциево безличное небо, то мужское и женское начало.
Если же такой атеист отрешается наконец от своих убеждений, то он хочет знать христианство во всевозможных подробностях. Возможно ли приготовить японца так, чтобы он способен был ответить на все, – японца с отсутствием всякого фундаментального образования и, главное, навыка к систематическому усвоению чего-нибудь? На нынешнее поколение, быть может, за счастливыми исключениями, которых мне еще не приходилось встречать, – решительно нельзя рассчитывать. Все, чего можно ожидать от новопросвещенных японцев, это – катехизаторства, преимущественно в среде простого народа и под непосредственным надзором миссионера.
А миссионером здесь пока я один, и то частным образом. Католичество давно уже выставило здесь фаланги своих миссионеров; протестантство не отстает от него. А Православие? Или мы боимся стать наряду с ними? Но не кстати православному бояться паписта, обожающего своего папу чуть не ввиду четвертого Лица Святой Троицы, или протестанта, готового раздвоиться в религиозных убеждениях чуть не с самим собою. У нас денег нет и людей нет! Да когда же эта, раскинувшаяся на полсвета, семидесятимиллионная Россия найдет у себя несколько тысяч рублей и несколько десятков людей для того, чтобы исполнить одну из самых существенных заповедей Спасителя? Католичество и протестантство облетели мир. Вот почти единственный уголок земли, где и Православие могло бы принести свою чистую, беспорочную лепту. Ужели и здесь Православие ничего не сделает? Нет, не может быть; даст Бог!
С этим "даст Бог" я поехал в Японию; с ним ежедневно ложусь спать и просыпаюсь; оно всосалось мне в плоть и кровь; для него я семь лет бился над японским языком, чуть не ежедневно вздыхая о том, что сутки состоят не из ста часов и что нельзя все эти сто часов употребить на изучение языка. Много раз сомнение о том, будет ли какая-нибудь польза из моих трудов, закрадывалось мне в душу, и – Боже! – не было ничего тяжелее этих сомнений! Много раз также меня манила на свое поле наука; японская история и вся японская литература – совершенно непочатые сокровища, стоит лишь черпать целыми пригоршнями: все будет ново, интересно в Европе, и труд не пропадет даром. Но наука и без меня найдет себе много сынов; пусть другие несут ей в дар свои силы; мои всецело посвящены надеждам миссионерским. Я лишь с отчаяния решился бы сделаться пасынком науки; но об отчаянии еще не может быть и речи».
Миссионер всегда поймет миссионера. Равноапостольный Николай поддерживал дружеские отношения с другими видными миссионерами, в том числе и святителем Макарием (Невским). Отрывок из письма к митрополиту Макарию:
«Российская Духовная Миссия в Японии. Токио. 30 ноября 1906 года.
Ваше Высокопреосвященство "порадовались, что я возвратился в Японию". Но я никогда и не думал отлучаться из нее и как далек от этой мысли, скажу откровенно, что я беспритворно огорчился, когда узнал, что меня сделали архиепископом, именно огорчила меня мысль, что придется на время оставить Миссию, чтобы отправиться на Собор, тогда как викарию не предлежала эта обязанность. Теперь-то, правда, я успокоен тем, что будет на кого оставить Миссию; викарий едет сюда, и я с истинным удовольствием побываю в Отечестве, после 26 лет разлуки с ним. А что касается до "покоя", то я, читая Ваши строки об этом, сгорел со стыда только от одной мысли, что Ваше Высокопреосвященство могло подумать обо мне это. "На покой" миссионеру, когда у него хоть крошка силы еще есть – служить своему делу! Это для меня представляется до того несообразным, что я и в мечтах никогда не пытался примеривать себе "покойный" халат.
Ваше Высокопреосвященство изволите писать: "...хотелось бы умереть на той борозде, на какой Промыслом Божиим я поставлен и пахать, и сеять". – Вот Ваши собственные мысли о "покое", – мои совершенно совпадают с Вашими. И да даст нам Господь по мыслям нашим!»
Иногда мы строим планы и думаем, как оно должно быть или будет, Господь же решает все иначе, так, как мы не могли бы себе представить и лучше. Иван Касаткин не мог себе вообразить, какое ждет его поприще и что жизнь будет именно такая. Эта невероятная перемена, произошедшая с ним, откровение Божие, помогло ему повернуть штурвал своей судьбы на сто восемьдесят градусов. И как видим, решение было верное, он смог понять волю Божию о себе, потому как не всякому Господь дает такое определение – просвещать другие народы светом Евангелия. Это очень трудно. Для этого необходимы железная воля и самодисциплина, великая вера, недюжинные таланты и ум, мудрость. И потому такой трудный, в чем-то скорбный путь был для святителя Николая Японского единственно спасительным. Выбери он другой, возможно, не смог бы принести столько доброго плода для Господа.
Но Господь каждому дает силы и таланты, каждому именно для той миссии, которая возложена на него. И страшно не понять или не знать, в чем твое назначение или еще хуже – отклониться на другой путь, потому как именно делая то, что созвучно воле Божией, спасение получить становится проще. Не легче, а именно проще – нам будет помогать Сам Господь. Тогда и путь, пусть тот, что будет тернистым и лежать через пустыню или тайгу, будет для нас добрым, как и для святителя Николая Японского чужая земля, вначале такая недружелюбная, смогла стать еще одним родным местом на земле.
Скончался равноапостольный Николай 16 февраля 1912 года. Перед смертью владыка несколько раз в бреду произнес слово: «Воскресение». В четверть восьмого утра большой храмовый колокол известил о кончине владыки.
На похороны собралось множество народа, а император Мэйдзи личным указанием разрешил похоронить его в пределах города Токио и прислал венок. Такого не удостаивался ни один иностранный миссионер.
Равноапостольный Николай стал апологетом православной веры в Японии. За пятьдесят лет служения владыки на земле Японии он собрал паству численностью более 30000 человек. После него остались 1 собор, 8 храмов, 175 церквей, 266 общин, 1 епископ, 34 иерея, 8 диаконов, 115 катехизаторов.
Так, путь святого Николая Японского словно путь православного самурая, но который поражает не мечом, а силой слова Евангелия и увлекает на тот путь тех, чье сердце откликнулось.