Глава 5: Память, выжженная пламенем
951 год мира Этерион
Мы вошли в город через трещину в скале, которую местные называли «Зевом Пожирателя». Воздух здесь был густым, как смола, и каждый вдох обжигал горло пеплом. Стены тоннеля покрывали фрески, изображающие падение рас: Аэтериане, превращённые в стекло, Силвани, задушенные собственными лесами, Драконары, пожираемые их же пламенем. Элиндор шёл впереди, Серп Люмиса в его руке светился тускло, будто звезда, затянутая дымом. Его плащ, некогда белый, теперь был пропитан чёрной сажей, а трещины на коже пульсировали, словно жилы Бездны.
— Здесь, — он указал на колонну с барельефом бога Ноктюрна. — Его жрецы спрятали артефакт, поглощающий души. Если мы уничтожим его…
Он не договорил. Его голос прервался, будто кто-то сжал горло. Я понял — Серп требовал платы.
Мы спустились в Зал Шёпотов — библиотеку, где вместо книг стояли сосуды из чёрного стекла. Внутри каждого мерцала душа, пойманная Умбрами. Элиндор поднёс Серп к ближайшему сосуду, и клинок завибрировал, вытягивая из него синеватую дымку.
— Стоп! — из тени вышла Маринка Аквария, её жабры трепетали от ярости. — Ты не понимаешь, что делаешь! Эти души… они не враги!
Элиндор повернулся, и в его глазах мелькнуло что-то чужое — узкая щель, как у змеи.
— Они топливо для Ноктюрна. Я очищу их.
Маринка схватила его за запястье, но тут же отдёрнула руку: кожа на её пальцах почернела, будто обуглилась.
— Ты сам стал тенью, Элиндор. Серп пожирает тебя.
Он засмеялся — звук был сухим, как треск ломающихся костей.
— Я давно мёртв. Но я заберу их всех с собой.
Когда Элиндор разбил первый сосуд, зал наполнился криками. Души, высвобожденные из плена, метались между колоннами, их лица искажались от боли. Но вместо того, чтобы уйти в иной мир, они слились в единую массу — Тень Воспоминаний, чудовище с сотнями глаз и ртов.
— «Ты отнял у нас покой… Отдай свой!» — заревело создание, и его голос был голосом Лирель, Вулкана, даже его собственной матери.
Элиндор замер, Серп дрожал в его руке. Тень ударила когтистой лапой, отшвырнув его к стене. Камни треснули, но он поднялся, кровь стекала по подбородку, смешиваясь с чёрной жижей из трещин.
— Я… не… ваш… раб! — он вонзил Серп в пол, и световая волна прокатилась по залу. Души взвыли, а Тень распалась на части, но вместо того, чтобы исчезнуть, они впились в него, как иглы.
Маринка бросилась к нему, вытаскивая из сумки Жемчужину Безмолвия. Вода из родников Нерейда обволокла Элиндора, гася тени, но Серп взревел, отвергая исцеление.
— Отпусти его! — крикнула она, но клинок уже не слушался. Он тянул Элиндора вперёд, к алтарю в центре зала, где лежал чёрный кристалл — Сердце Ноктюрна.
— Ты… не… понимаешь… — Элиндор хрипел, его голос смешивался с рёвом Серпа. — Это единственный способ…
Он ударил клинком по кристаллу. Мир взорвался.
Свет и тьма слились в вихре, вырывая из Элиндора воспоминания. Я увидел правду: Лирель не погибла случайно. Она добровольно отдала душу Умбрам, чтобы спасти Элиндора от проклятья, наложенного богом света Люмисом. Всё это время Серп вёл его не к мести, а к жертве, которую он должен был принести, чтобы разорвать цикл.
— Нет! — Элиндор упал на колени, Серп выскользнул из его руки. — Она… она…
Маринка подбежала к нему, но он оттолкнул её. Его тело начало рассыпаться, трещины пожирали плоть, превращая её в пепел.
— Возьми Серп, — прошептал он. — Уничтожь его… пока он не нашёл нового носителя.
Когда Маринка подняла клинок, Элиндор уже исчез. На месте, где он стоял, осталась лишь горстка пепла и обгоревший кусок ткани. Серп Люмиса всё ещё светился, но теперь в его свете можно было разглядеть лицо Лираэль — печальное, но умиротворённое.
Мы вышли на поверхность, где первый луч рассвета пробивался сквозь пепельное небо. Маринка смотрела на Серп, её пальцы сжимали рукоять так, что костяшки побелели.
— Он ошибался, — сказала она. — Серп — не оружие. Это напоминание.
И она бросила серп в Озеро Забвения, воды которого поглотили клинок без следа. Но я знал — это не конец. Где-то в глубине, среди ила и теней, Серп Люмиса ждал нового хозяина.
А ветер нёс пепел Элиндора над лесами, смешивая его с пылью забытых битв. И где-то в этой пляске частиц всё ещё звучал его шёпот:
«Прости…»