Уголовное дело, в котором юную потерпевшую пытались сделать обвиняемой.
Проходят годы и десятилетия, но преступления и преступники в России и в мире совершенно не меняются. Как и то, что жертвы преступлений вместо сочувствия нередко подвергаются всеобщему осуждению.
Эта история случилась много лет назад, но вполне могла бы произойти и в наши дни.
Апрель 1900 года. Город Лодзь в Царстве Польском, входившем в состав Российской империи. Здесь проживает более 300 тыс. человек, причем поляки составляют чуть менее половины населения. Остальные это евреи, немцы и русские.
А еще это крупнейший текстильный центр. В городе расположены многочисленные фабрики, а тысячи и тысячи частников трудятся на дому.
Те, кто не желают горбатиться за гроши, залезают в долги, покупают ткацкий станок и работают на себя. Станок вещь дорогая, себя он окупит, если только использовать его без простоев. Нередко его приобретали два лица трудоспособного возраста – один трудился днем, другой ночью.
Так было в небольшом деревянном домике в исторической части Лодзи, разделенном на две съемные комнаты. В одной поселилась вдова Уршуля Соколовская со своей дочкой Марыней. В другой – бездетный вдовец Вильгельм Шмидт. Сарай во дворе они приспособили под общую мастерскую.
Довольно быстро между двумя одинокими взрослыми людьми завязались отношения. Вот только о свадьбе не могла быть речи. Полька-католичка и немец-лютеранин не собирались менять веру. Почти три года они прожили во грехе, безостановочно трудясь на совместно купленном ткацком станке.
В доме появился достаток. Но все изменилось, когда пани Соколовской стукнуло 37 лет, герру Шмидту – 35, а Марыне вот-вот должно было исполниться 14.
Фотографий героев нашей истории нет, но мы покажем, как выглядели люди Российской империи из 1900 года:
Марыня уже не была ребенком, но и до зрелости ей было далеко. В ней угадывалась будущая красавица: светлые волосы, большие карие глаза и лёгкая улыбка, отражавшая то ли наивность, то ли проблеск женственности. Она мечтала о любви — не страстной, не обжигающей, а нежной, возвышенной, как в романах, которые читала по вечерам при свете тусклой лампы.
И не подозревала, что близкий человек мечтает о ней самой! Только не так романтично…
Вильгельм Шмидт следил за Марыней, сначала сдержанно, украдкой, но со временем его интерес перерос в открытую, жгучую одержимость и похоть. Девочка сводила его с ума. К ее матери он полностью охладел, между любовниками-компаньонами начались скандалы.
Сама девочка воспринимала сожителя матери, как любимого отчима. Нередко делилась с ним своими проблемами. Однажды, когда мама засиделась за ткацким станком допоздна, Марыня поведала Вильгельму о студенте, который снял комнату на их улице. Молодые люди успели перекинуться словами и познакомиться. Девичий голос выдавал, что юное создание безумно влюбилось в заезжего кавалера.
Марыня даже не догадывалась о буре, бушующей в душе Шмидта. Впервые в жизни он почувствовал настоящее, жгучее чувство ревности. Сам потом признается в этом одному из своих друзей за кружкой пива.
В следующие дни он вконец потерял покой и самообладание. Взрослый мужчина не мог есть, не мог спать, не мог нормально работать. Мысли о Марыни не давали ему покоя, а образ неведомого студента, укравшего ее внимание, вызывал глухую ненависть.
И вот настал роковой день.
Пани Уршуля рано утром уехала к родственникам в другой город, оставив дочь наедине с Вильгельмом. Марыня должна была подменить мать за ткацким станком. Шмидт, который заканчивал ночью смену, знал, что девочка одна в доме. И никто больше не придет.
Внутри него клокотал ураган эмоций, и он не мог больше ждать. Вошел в соседскую комнату, закрыв за собой дверь, и, шагнув к Марыни, схватил ее за плечи.
- Я люблю тебя, — его голос дрожал от напряжения. — Всем сердцем, всей душой… Ты не понимаешь, Марыня, я не могу без тебя! Ты должна быть моей!
Девочка испуганно попятилась. В глазах ее появилось что-то, что напугало даже одержимого мужика - неподдельный ужас.
- Отпусти меня! — её голос дрожал, но в нем звучала решимость.
Но он не слышал. Шмидт был ослеплен желанием, отчаянием и злостью. Он протянул к ней руки.
- Ты не можешь отвергнуть меня…Не сопротивляйся, а то я возьму тебя силой…
Марыня инстинктивно схватила нож. Маленький, кухонный, но острый. Он был у нее в руках, когда она почувствовала, как ладони еще недавно дорогого человека полезли под ее платье.
И тогда она ударила. Изо всех сил. В область сонной артерии…
Шмидт застыл. На его шее пульсировал ярко-алый поток, но он все же успел вырвать нож из ее рук. Замахнулся, лезвие мелькнуло в воздухе, оцарапав девочке плечо, потом запястье. Он не видел, куда бьет. Мир вокруг затуманился. Педофил пошатнулся и рухнул на пол.
Когда в дом ворвались соседи, услышавшие девичьи крики, Марыня стояла посреди комнаты, дрожа, прижимая окровавленные руки к груди. Вскоре появилась полиция. Врачи осмотрели её раны, но они оказались незначительными. Шмидту уже ничем нельзя было помочь.
Весть о случившемся разнеслась по городу с невероятной скоростью. У дома круглосуточно дежурила толпа зевак. Одни жалели девочку, другие перешёптывались, бросая на нее осуждающие взгляды. Как обычно, пошли толки, что «сама спровоцировала», а то и «соблазнила отчима».
Несмотря на все обстоятельства дела, Марыне было предъявлено обвинение в убийстве сожителя матери. О попытке надругательства известно только с ее слов, даже платье не порвано. И диалог, представленный выше, также записан в деле со слов потерпевшей.
А вдруг она все подстроила, избавилась от мужчины из-за ревности к матери, а то и в сговоре с матерью, чтобы заполучить половину драгоценного ткацкого станка. Тем более у Вильгельма нет родственников. Многие жители Лодзи думали именно так, узнав о громком преступлении из газет.
Девочке нет 14 лет, на каторгу, как взрослых душегубов, не сошлют, но согласно законам Российской империи вполне могут упечь в исправительное учреждение (тюрьму) для несовершеннолетних сроком до 5 лет.
Как ни странно, ее спасли друзья-собутыльники Вильгельма Шмидта, которые поведали следователю о том, что мужчина буквально сходил с ума по юной особе и мог говорить о ней часами. Марыню Соколовскую оправдали, вот только ей вместе с матерью пришлось переехать в другую часть города.
Соседи не желали жить на одной улице с убийцей, даже если она защищала свою честь.