Кафе «Стекляшка» на углу Кировской и Первого Николаевского, насквозь прозрачное, сияющее, как аквариум, этим душным майским вечером звенело и вздрагивало от гремящей внутри музыки. Гуляли Женину свадьбу.
Евгения, в коротком белом платье, уже без фаты, лишь символично подчеркивающей до этого её чистоту и непорочность, светилась той необычной, только на свадьбах бывающей красотой, а рядом с ней за столом сидел Тимофей, её муж.
Недалеко от молодых разместились родители невесты, Николай Андреевич и Мария Фёдоровна.
— Ну я же говорила, Коля, что не стоит нам здесь… — всё шептала мужу на ухо Маша, хватала его за локоть, хотела увести.
Но Николай упирался, глядел на взмывающие вверх ноги Женькиных подружек, на красных, взлохмаченных парней, притоптывал под столом ботинком и всё тянулся к графинчику с водкой.
— Хватит, Коля! Ну хватит же! Нам ещё ехать домой! Стыдно! — всё больше заводилась Мария Фёдоровна.
— Да чего ты меня тыркаешь?! Чего осаживаешь?! Хватит тебе, так иди домой, кто мешает! — ударил Николай по столу, подпрыгнули лежащие рядом ножи и вилки, молодежь оглянулась на них.
— Не шуми. Ради Бога не шуми! Ох, Коля, Коля! Ну стыдно же… — Мария Федоровна схватилась за голову.
Они здесь были единственными возрастными гостями, Женя настояла.
Родители жениха, Таисия и Леонид, сразу сказали, что не приедут, попрощались на пороге ЗАГСа, сели в свою «Волгу» и укатили. У них будет свой праздник, личный…
Женино решение выйти замуж за Тимофея, причем достаточно скоропалительное, (уже ни беременна ли дочка?) Мария Фёдоровна не очень одобряла, к будущему зятю относилась настороженно.
— Вы же совсем разные, детка! Мне кажется, что ты спешишь. — Мария старалась аккуратно предотвратить надвигающуюся беду.
— А меня всё устраивает, мама, — отрезала Евгения. — Мы подали заявление, после регистрации я буду жить с мужем, естественно. Тебе станет посвободней.
Женя смело посмотрела на мать, та отвернулась.
— Ты зря меня упрекаешь. Выходит, что это я тебя из дома гоню? Из–за меня ты замуж за первого встречного выходишь? Может, отложите? Коля, что ты молчишь? — попыталась она втянуть в беседу мужа, но тот только буркнул что–то, махнул рукой.
— Ладно, я опять одна против всех. Но как же тогда Витя? Вы как будто были вместе, он хороший мальчик… Вы поссорились? Это ерунда, Женя, это пройдет. Не порти себе жизнь! — не унималась Мария Фёдоровна.
— Витя? Ну а что мне ваш Витя? — усмехнулась Женька, взяла с тарелки яблоко, отошла к окну. — С Виктором мы просто друзья. Что он мне может дать? Да и он не против, сказал даже, что придет на свадьбу.
— Что? Ты пригласила мальчика к себе на свадьбу? Это жестоко, Женя! — всплеснула руками Мария Фёдоровна. — За что ты так с ним?!
— Ой, не говори ерунды, мам. Витька не в обиде. Он же понимает, кто он, и кто Тимоша. И хватит об этом. А если тебе его жалко, то скажи, пусть женится на этой Юльке. Она за ним с детства, как собачонка, бегает. Как раз ему пара. — Женя захлопнула окно, задернула штору. — В общем, заявление мы подали, вы там с деньгами решите, хорошо? У нас с Тимой мало, а его родители нам квартиру дают. Так что с вас, маман, банкет. Ресторан я выберу сама.
Мария Федоровна часто–часто заморгала, посмотрела на мужа, но тот увлекся кроссвордом. Всё придется самой! Опять самой…
С Тимофеем Евгеша познакомилась четыре месяца назад, на концерте. Сначала он Женьке не приглянулся, но был настойчив, красиво ухаживал, умел говорить комплименты, дарил цветы. Тимоша всегда был при деньгах, родители обещали ему квартиру, если женится.
Он и женился. Невестка Таисию полностью как будто устроила. Факультет иностранных языков. Пока не окончила, да и училась не на «отлично», но это ерунда. Если будет надо, Тая поможет. Опять же, Женя красивая, здоровая, значит, у Тимоши получатся красивые детки, можно будет гулять с ними по парку и показывать знакомым.
— Хорошо бы родились двойняшки! — мечтала Тая вечерами, пока муж, варил ей в турке кофе. Они покупали только колумбийский сорт, «по связям», чуть ли ни с самого аэропорта Лёня забирал его и вез домой. Молол тоже сам, Тая не выносила шума электрической кофемолки, а ручную считала пережитком прошлого. Светлая кухня, аромат кофе, Лёня и мечты — вот идеальный вечер для Таисии Яковлевны.
— Зачем двойняшки? И для Жени это будет тяжело, и с ними больше проблем. Лучше погодки. Ну а там, как Бог даст! Вот, кофе готов. Пирожное? — Леонид плеснул в чашечку густой темный кофе, крепкий, резковато пахнущий.
— Да, пожалуй. С клубникой. Ты купил с клубникой, я просила. Купил? Молодец, давай–ка его сюда! — соглашалась Тая и продолжала мечтать. — Ни у кого из наших друзей нет двойняшек. А у Тимки будут. И не надо меня уговаривать! Бог даст?! Смешно, Лёня, что ты ещё надеешься на какие–то высшие силы. Сейчас всё можно сделать в обход, так сказать, божественной канцелярии. Научились делать и у нас, в лабораториях.
Таисия рассмеялась своей, как ей казалось, удачной шутке, а Лёня покачал головой. Жена всегда была циничной натурой…
Вечер свадьбы своего сына они провели дома, слушали вальсы Штрауса, пили гранатовое вино, смотрели фотоальбом. Таисия перелистывала страницы, умилялась, а Лёня варил и варил ей кофе. Таечка устала, ЗАГС совсем её вымотал, очередь задержали, эта Женя наприглашала столько шумных гостей, что в голове скоро был только звон и дурман от смеси женских духов; потом кидали рис и увядшие лепестки, били бокалы, ругались с уборщицей… Всё это утомляет… А дома хорошо и покойно. И можно помечтать…
… — Коля, поедем домой! — опять потянула за руку мужа Мария Фёдоровна. — Я больше не могу. В конце концов, положенное мы отсидели.
— Сейчас. Сейчас пойдем. Не, ты погляди, что творят! — тыкал ножичком в сторону танцующих мужчина. — Это ж надо так дрыгаться! А вон Витька! Вон сидит! — кивнул Николай. — Виктор! Иди к нам!
За соседним столом, насупившись и опустив голову, сидел парень. Красивый костюм, хоть самому женихом становись, чисто выбритое лицо, начищенные ботинки, галстук строгий и в то же время торжественный, — Виктор был хорош. Но от чего–то не весел.
— Вить, пойдем, а? — как будто эхо от Марии Фёдоровны, ныла рядом с ним девчонка, рыжая, лицо всё в веснушках, простенькое платье, туфельки на низком каблучке. — Не пей больше, пожалуйста, и пойдем. Давай возьмём такси, мне отец денег дал. Поздно уже, Вить, пора…
Она жалобно смотрела на своего кавалера, но тот только упрямо сжимал кулаки и мотал головой.
— До конца будем. Свадьба. Гуляем, Юля! Ты чего не ешь? Шампанское хочешь? Официант! Да, вот ты! — подозвал Виктор юркого паренька, вынул из кармана купюру. — Налей ей шампусика, а мне… Ну, ты знаешь. Ах, эта свадьба, свадьба, свадьба! — вскинул руку Витька, задергал плечами. — Да бери ты деньги, выпьешь за молодых. Девчонка моя любимая замуж вышла, понимаешь? — доверительно сообщил он официанту. Юля покраснела, её уши сделались и вовсе пунцовыми. — Меня любила, а потом раз, и другого полюбила. А я рад бери, говорю, деньги и выпей! Прямо сейчас выпей!
Официант смущенно замотал головой, стараясь не смотреть на готовую провалиться от стыда за Витю рыженькую девушку.
— Нам нельзя на работе… — протянул гарсон, послушно налил парню.
Виктор морщился, глядя, как льется в его рюмочку прозрачная жидкость, шумно выдыхал и выпивал всё залпом. А потом хватал вилкой с блюда кусок колбасы и медленно жевал его.
— Ещё выпью и петь пойду! Любимой женщине спою напоследок! — выдал он, схватил графин, хотел глотнуть прямо из него, но подавился, закашлялся. — Неееэээ троооогай! Я сказал «цыц», — оттолкнул он Юлины руки, пригрозил пальцем. — Я сказал, спою, значит, спою! Заводи шарманку, друг!
«И ведь споёт! И будет кошмар, все над ним станут смеяться, а ему же плохо! Вите очень–очень плохо, он страдает. И зачем Женька вообще его пригласила?!» — Юля вскочила, повисла на парне всем своим хрупким тельцем.
— Отстань, тля! Чего ты вообще ко мне лезешь? Женя! Дорогааая моя, любиииимая моя подруга, голубка! — Виктор, качаясь и выпучив глаза, схватил микрофон, встал посреди зала.
Гости притихли, кто–то зааплодировал. Клоуны на свадьбах всегда в почете, с ними веселей.
Женя очаровательно улыбнулась.
— Женечка, песня… Для тебя… — Виктор обернулся, кивнул чтобы включили музыку.
Проиграло вступление, надо уже петь: « Невеста, в этот светлый миг ты прекрасней всех…», но Виктор только стоял и смотрел на Женьку, на то, как Тимофей сгреб её и целует смело и властно. И непонятно, нравится это новобрачной или нет. Её лица Витя больше не видел. Пелена какая–то поплыла, тумана что ли напустили, тоже мне, спецэффекты!
Маячила где–то сбоку Юлька, заплаканная, несчастная, тянула друга за руки, но Витя не хотел уходить. Он пришел, потому что Женя пригласила его, попросила быть на ее свадьбе. Он пришел, подарил ей цветы, танцевал, вон, лучше всех, во всех конкурсах первый.
— Веселый всё же парень, этот Виктор, — кивнул на молодого человека Николай Андреевич. — Отплясывает от души! И ты слышала, Маруся, как он кричал: «Горько!». Громче всех. Искренне! А эти все… — Мужчина обвел пальцем сидящих в зале студентов. — Поесть только пришли за наш счет. Женька и половины из них не знает, сама мне говорила. И свадьба вся эта показушная. Ладно, Маша, и правда, поехали домой. Иди, с дочкой простись, и уйдем.
Мария Фёдоровна вздохнула, поднялась.
— Вы чего, уходите уже? — Женя подбежала к ним, румяная, счастливая. — Останьтесь! Ещё же торт! Ну мам, вы же обещали…
— Извини, Жека, отец устал, голова болит. А ему нельзя, чтобы давление скакало. Ещё раз с праздником. Тимофею от нас тоже поздравление передай. Поедем мы. Подарки не забудьте. Как бы официанты не растащили. Там конвертов много! — Мария Фёдоровна обеспокоенно кивнула на стол у выхода.
— Ой, не волнуйся, всё заберем. Ладно, пока! Я — танцевать!
Женька чмокнула мать в щеку и, подняв руки вверх, пошла в центр круга, где уже лихо отплясывал Виктор. Выкидывал коленца, шел в присядку, потом выделывал что–то руками, только на голове не крутился. Ему хлопали, Тимофей принес ещё водки.
— Зачем вы его спаиваете? Он же не мартышка или медведь какой! Пустите! Витя, пойдем! Нам пора! — Юля всё пыталась увести Виктора, но тот брыкался.
— Не мешай, Юлёк! Праздник у нас! — Женя бросилась Вите на шею, закружилась с ним в бешеном танце, смеялась, а потом он вдруг её оттолкнул, шатаясь, подошел к стулу, схватил пиджак и зашагал прочь.
— Витя! А как же танцы?! Виктор останьтесь, с вами весело! Витёк, спой! — неслось со всех сторон, но он не слышал.
В ушах шумело, пол почему–то качался, и впереди всё мелькал кто–то рыжий, тянул парня за собой, вцепившись в его руку.
— Юлька! Пусти, сам пойду. Да отвяжись ты! — дернулся он. Юля споткнулась, подвернула ногу, всхлипнула.
Виктор испугался.
— Юль, ты чего? Больно? Где? Из–за меня это? Давай, помогу! Сейчас я такси… Я вот… — Он огляделся в поисках машины. — А, давай, я тебя понесу? Хочешь? Ну не реви ты только! Не реви…
— Не надо мне ничего, — выпрямилась девушка, хромая, пошла вперед, Витя поплелся за ней…
А когда уже дошли до Юлиного дома, Виктор вдруг нагнал её, крепко прижал к себе и стал целовать. Его руки изучающе заскользили по её платью, они были горячими и грубыми.
— Ты что?! Перестань! Гадко как! Гадко! — Юля забарабанила по его плечам кулаками.
— Гадко? — усмехнулся Виктор, перестав её целовать. — А не для этого разве ты за мной таскаешься, проходу не даешь с девятого класса? Так вот, я теперь с тобой буду, хочешь? Я и ты… — парень жалко улыбнулся, икнул. — Извини, живот что–то крутит.
— Да и плевать. Неужели ты думаешь, что я… Что мы… Я как игрок со скамейки запасных, да? — Юля усмехнулась. — Замена? На теплое Женино местечко приду, и тебе хорошо, да? Не выйдет, Витя. Это низко, я не вещь, не заменитель. Я человек, я хочу, чтобы было честно и правильно. Ладно, извини, я домой пойду. Пока.
Он стоял и, невесело улыбаясь, смотрел, как открылась дверь Юлькиного подъезда, как она юркнула в темноту, а фонарь всё моргал и качался, скрипя на ветру. И кругляш света то выхватывал из темноты вдрызг пьяного Витьку, то снова прятал его, а потом и вовсе погас, чтобы никто не видел, как плачет этот парень, горько и безнадежно.
Женя вышла замуж, его милая хохотушка–Женька. Он потерял её, прошляпил. И как жить дальше — непонятно…
…Юля уехала на следующий день. Проплакала остаток ночи, рвала сердце отцу, а потом собралась, сказала, что поедет к знакомой.
Игорь Олегович пытался её отговорить, но куда уж там…
… Витя, пока проспался, пока сообразил, что к чему, было уже поздно.
— Да вы можете мне сказать, куда? Ну адрес дайте что ли! — бурчал он, хмуро глядя на Юлиного отца. Тот, щурясь, выпиливал какую–то деталь на фрезерном станке, во все стороны летели железные опилки и ярко–красные искры.
— Зачем тебе? Она не велела, — остановившись на секунду, оглянулся Игорь, сплюнул.
— Затем, что поговорить надо. Я, кажется, её обидел… — ещё тише пояснил Виктор. Искры, падая на его рубашку, оставляли мелкие дырочки с черными ободками, в воздухе висел запах нагретого металла и масла, от которого щекотало в носу, но Вите было всё равно.
— Ну, обидел — не обидел, а время твоё вышло. И так она за тобой сколько ходила, а ты… Ты, как щенка, её отгонял. Глупая она у меня, Юлька–то! Без матери росла, наивная, сказки всё читала про добро, про любовь. Не ценила совсем себя, время теряла. Ну теперь всё, нет её, куда подалась — не скажу. Иди, Витя, живи дальше, как умеется. И она живет где–то. Если нужно, и так найдется, не иголка, поди, в стоге сена. И ты, если захочешь, отыщешь. Всё, иди, некогда мне!
Игорь Олегович махнул рукой в сторону больших дверей, ведущих из цеха на улицу, отвернулся. Некогда ему разбираться с этим пареньком. Да и не хочется…
Виктор весь день бродил по городу. На смену ему только завтра, экзамены в институте он все сдал, куда себя деть — совершенно непонятно. И ничего неохота. Во рту кисло, на душе противно.
— Виктор, ты? — окликнула вернувшегося домой парня Зинаида Николаевна, его тетя, с которой Витя жил вот уже который год. — Пьяный что ли опять? Молчишь? Ну и молчи. Разгильдяй!
Недавно Витька забрал все отложенные на ремонт квартиры деньги, купил на них костюм, цветы Жене, тетке сказал, что заработает ещё, но верилось слабо. Как бы ни спился совсем! Ох уж эти девицы! Кружат головы мужчинам, вертят юбками, а потом фьють — и были таковы. А парни страдают, мучаются, горит у них внутри всё, испепеляет.
Зинаида Николаевна теперь частенько обсуждала с соседками страдания племянника и то, какая эта Евгения оказалась мерзкая баба.
— Нет, представляете, — усевшись на лавочку напротив подъезда, в который раз начинала Зина. — Приходила, всё мои пирожки трескала, мол, мать ей не печет, а вы, тетя Зина, такая кулинарка… И Витя хороший, работящий, так она его любит, уж так любит! Сорока! Только стрекотала попусту! А я уж и отрез ей на платье собралась дарить, сшили бы наряд, какого в магазине не найдешь! А она за другого выскочила. А я–то гляжу, Витя стал ходить хмурый, как воды в рот набрал. И Женька больше у нас не появляется… Только всё эта… Рыжая… Ну, Юлька которая, топчется и топчется. А Вите ж на неё плевать! Жалко девчонку. Ну, я ей как–то намекнула, что не по себе парня выбрала, так она в слезы. А чего плакать, если надо голову на плечах иметь!
Соседки сочувственно кивали, только не понятно, кому они больше сопереживали — Виктору, который проворонил сразу двух девиц, или тете Зине, которая оказалась втянутая во все эти события…
А скоро Витя вообще уехал. Забрал документы из института, попрощался и подался куда–то на заработки.
— …Словом, поломал себе жизнь. А всё из–за глупости! — подвела итог Зинаида, вытерла зачем–то губы, хлопнула себя кулаком по колену, встала, взяла со скамейки сумку и пошла домой. Ну а что ей теперь? Убиваться? Она Витьке не сторож, не мать родная, приютила на время, держать не станет…
Столько воды с тех пор утекло, что кажется, хватило бы на озеро Байкал. И они бы никогда не встретились, если бы Виктор случайно не попал Юле под колеса.
— Мужчина! Да что же вы делаете?! Красный свет для кого?! Разве можно так выпрыгивать? — услышал он, в последний момент отскочив от прущего на него автомобиля. — Я даже не успела притормозить. Ну, как вы? В больницу надо?
Вокруг уже собралась толпа. За Юлиной машиной встала «пробка», автомобилисты сигналили и возмущенно кричали.
— Да человека там баба сшибла, насмерть почти! Я сам видел! — пояснял кто–то из первых рядов.
— Не насмерть, он даже на ногах стоит. Так, ребра ему поломала только, видимо. А девчонка ничего так, красивая! — возразил другой свидетель.
— А вы бы не по телефону говорили или губы красили, а на дорогу смотрели! — сварливо ответил Витька. — Купят права и гоняют! Я на вас… Юля?
Он узнал её, хотя прошло лет семь, и она немного изменилась, поменяла прическу, чуть пополнела, кажется, но это ей даже шло.
— Витя?! Надо же… Да хватит сигналить, я уже еду! — Девушка махнула рукой, пошла к машине. — Садись, подвезу.
Все с интересом наблюдали, как пострадавший садится в иномарку, кто–то усмехнулся, мол, полез паренек за юбкой, кто–то презрительно отвернулся, решив, что Юля уладит дело полюбовно, даст этому разгильдяю денег, поэтому и пригласила в машину, ну, чтобы не на глазах у всех... А какая–то женщина улыбнулась, закатила глаза. Она, наверное, Юле завидовала — уж такой мужчина ей подвернулся, глаз не оторвать…
— Неплохо, — оглядев обитый кожзамом салон машины, сказал Витя. — Давно за рулем?
— Года четыре. Меня же папа ещё учил, помнишь? Да вряд ли ты помнишь, ты занят тогда был…Так куда едем? Вить, ты извини, я, конечно, рада тебя видеть и извиняюсь, что так всё вышло сегодня, но я спешу. — Девушка посмотрела на часы.
Виктор пожал плечами. Юля, Юлька… «Как щенок, за тобой бегала, а ты гнал…» — вспомнились слова её отца. Да так и было. А когда уехала, стало пусто. И куда бы Витька ни убегал, всё равно было пусто. Никто не дышал в ухо, пока он ножичком вырезал на подобранной с земли палочке узоры, никто не кидался пахнущими осенью кленовыми листьями или крепкими белыми снежками под Новый год. Никто не тащил на горку и не заваливался с лыжами в узкую прихожую, а Зинаида Николаевна не выкатывалась больше из ванной в бигудях, чтобы оглядеть Юлькины ноги в шерстяных носках, на которых мелкими бляшечками налип снег. И ведь мешала она, эта Юля ему, ох, как мешала. А выходит, была нужна…
— Так чего ты молчишь? — переспросила девушка.
— До метро меня подкинь, пожалуйста. До любого, — пожал Витя плечами. — Может, посидим где–нибудь? Ну не сегодня, а вообще… Давно же не виделись. Плохая идея, да?
Юля пожала плечами.
Витя не знал, что надо говорить, извиниться или сделать вид, что ничего тогда и не было, что не лез он, пьяный, глупый, к ней целоваться, не отталкивал на Жениной свадьбе, когда Юля котенком висла на его руках, не пуская танцевать.
— Как там Игорь Олегович? — наконец спросил он.
— А ты не знаешь? — нахмурилась Юля, свернула в переулок, ловко протиснулась между припаркованными автомобилями. — Папа умер. Полгода назад.
— Извини. Не знал… Жаль, хороший был человек…
Витька вдруг почувствовал, что обидел тогда и его, Игоря Олеговича, тоже. И даже не попрощался перед отъездом.
— Юль, тогда… Ты же из–за меня уехала, да? — Виктор вдруг заговорил быстро, сбивчиво, как будто боялся, что Юля выгонит его прежде, чем он закончит объясняться. — Ты прости, я приходил потом, хотел найти тебя, извиниться, но твой отец не дал адреса. Я вел себя ужасно, но…
Юля улыбнулась.
— Удивительно, Вить, просто удивительно, как вы, мужики, всегда находите себе оправдание, придумаете, на кого свалить. «Да, был не прав, но ты…», «Был виноват, но…» Всегда есть «но», которое вас оправдает. Да? И папа не дал адреса. Опять ты вроде как не виноват… Не отвечай, потому что мне всё равно, правда! Это всё в прошлом. Я даже не вспоминала о том дне. Я была молоденькая, ты мне нравился, но всему приходит конец. И он тогда пришел. И я рада, что всё так получилось. — Она говорила так уверенно, что он почти поверил. — Излечилась, свободна, принадлежу самой себе. Знаешь, говорят, что любовь начинается только после нескольких лет жизни вместе. Сначала это просто влюбленность, химия, а вот потом начинается этап любви. Привычки, с которыми ты смиряешься, уступки, терпение, желание помочь, защитить, гордость за своего мужа или жену… Это всё потом. Не наш случай. И я была просто влюблена в тебя, глупое увлечение. Метро. Ты выходишь?
Виктор послушно открыл дверь.
— Юль! Да не в том дело! Просто… Эх, ладно. Да, я выхожу. Прими соболезнования по поводу смерти отца. И… — Он вылез на улицу, под моросящий дождь, наклонился к её окошку.
— Извини, правда, некогда! До свидания, Вить, меня ждут! — Юля не стала дальше его слушать, рванула с места, поморгала ему на прощание фарами.
Её кто–то ждет, Женю где–то тоже ждет муж, а его, Виктора, никто. Он вообще никому не нужен, ну разве что начальнику. Тот ждет отчет, который Витя до сих пор не сделал. И сегодня уже не сделает…
…— Тимош, я, конечно, всё понимаю, но сколько лет уже прошло! А внуков всё нет. Женя опять в командировке? И сколько их ещё будет? Она вообще дома бывает? — Таисия подняла брови, изумленно глядя на сына. Тот опять заехал в гости, опять один и с кислой миной. И в кого он такой недогадливый, рохля?! Как он не понимает, что с Женечкой обманулся, что не пара она ему, совсем не пара! И готовит из рук вон плохо, и переводчик так себе из неё получился, и со свекрами она холодна, как будто снисходит до них. А ведь они её приняли, дали шанс жить не просто хорошо, а очень хорошо. И это всё надо отрабатывать, возмещать, так сказать. А Женька только пожимает плечами.
Таисия Яковлевна нехотя встала с кресла, плеснула в Тимоше чаю в маленькую фарфоровую чашечку, поставила её на блюдце и подвинула ближе к сыну.
Обычная, заученная до автоматизма церемония — заварка, совсем немного, Тимоша не любит крепкий, потом кипяток, и чтоб ни одной чаинки, Тима не выносит, если в чашке что–то плавает, дальше ломтик лимона. Таисия делала всё это, даже не задумываясь, делала и продолжала отчитывать Женю.
— Мам, не начинай. Вернется, я с ней поговорю. Ну некогда нам сейчас этими детьми заниматься. Попозже, — отмахнулся Тимофей. Он не разговаривал с женой вот уже месяц, они вообще хотели развестись, но решили подождать, пока Евгения разберется с делами. Она всегда так говорила: «Прежде я разберусь с делами!» А уж какие там у неё дела, кто ж знает…
— Что значит некогда?! Тима, ты не маленький мальчик, и не мне тебе объяснять, все эти анатомические моменты! — свела бровки Таисия Яковлевна. — Пусть увольняется, сидит дома беременная, рожает. Она не молодеет, милый. Да и ты тоже…
Дальше, совсем рассердившись, она поджала губы, отвернулась. муж тут же подал ей кофе, уже не колумбийский, его стало трудно достать, связи Леонида постарели вместе с ним… Перешли на эфиопские зерна, не то, конечно, совсем не то, но довольно сносно.
— Да не хочу я пить кофе, Лёня! Отстань! Тимоша, милый, ну разведись тогда с ней, найди хорошую девушку, с широкими бедрами, с фигурой такой, что сразу видно — родит, как чихнет. И заведите деток! — Тая не понимала, почему сын не может сам догадаться, как жить дальше! Ну ошибся он с Женей, увлекся, так можно всё исправить, пора думать головой!
— Мама! Я не племенной бык и не желаю жениться только ради размножения. Дети должны рождаться по любви. В семье, мама. А не в союзе двух особей. Или нет?
Таисия пожала плечами. Дети, на её взгляд, просто рождаются. Это закономерный итог предшествующей близости душ и не только. Вот Тимофей у неё родился просто так, потому что она и Лёня… Ну, это уже быльем поросло, хорошо, что Лёнечка на ней всё же женился…
— Ладно. Я поеду, вдруг Женька позвонит, а я телефон дома забыл, — соврал Тима, быстро собрался, вышел из квартиры.
Приезжать к родителям становилось с каждым днем тяжелее. Все знают, как ему жить, один только Тимофей не знает, с кем и как рожать детей, жениться, разводиться и вообще в какой последовательности всё это делать.
Они просто не могут понять, что кроме Женьки ему никто не нужен, но их чувства не взаимны. Бывает. Это выяснилось ещё в первый же день после свадьбы. Об этом никогда не говорили, просто знали и решили никак не исправлять. Живут и живут, вместе оно как–то легче…
Тимофей набрал номер жены, послушал длинные, протяжные, как будто с надрывом в самом конце гудки, потом женский голос сказал ему, что абонент не отвечает и предложил оставить сообщение. Мужчина выключил сотовый и сунул его в карман куртки.
В тот вечер он пошел домой пешком, медленно и рассеянно переступая через лужи. В какой–то момент ему показалось, что он увидел в толпе прохожих знакомое лицо. Витя? Нет, показалось, наверное…
… Что же Женя? Да не была она ни в каких командировках, а ездила к родителям, сидела дома, думала о чем–то, потом вдруг собиралась, ехала домой, к мужу. Тех денег, что она получала на переводах статей и рефератов, и тех, что давал муж, хватало, чтобы быть достаточно свободной. А остальное… Это у других жизнь, семья, домашние хлопоты, а у Жени так только, существование…
…— Ну прям вечер встречи выпускников! Стоит приехать в родные пенаты, а тут уже встречают! — усмехнулся Виктор, столкнувшись с Евгенией на кассе в продуктовом гипермаркете. — Не узнала?
Женька нахмурилась, подумала пару секунд, потом улыбнулась.
— Витя? Ну надо же… И правда, неожиданно!
— Помочь? — кивнул он на куцую связку бананов и два апельсина, которые покупала Евгеша.
— Помоги, — пожала она плечами. — А пошли к тебе? Ну не разговаривать же вот так, в очереди! Меня ждут только завтра, ты тоже, я смотрю, одинок… — Виктору даже стало противно, с каким удовольствием она это сказала. — Пойдем.
— Ну давай… А Тимофей что? Не ревнует тебя?
Она хотела ответить, но тут подошла очередь расплатиться за покупки, поэтому разговор отложили на потом…
…— Холостятская берлога? — оглядела тесную прихожую Женя. — А знаешь, уютно, как и раньше, как при тете Зине! Господи, Витька, как давно мне не было просто уютно и спокойно!
Она вдруг скинула пальто, развернулась и повисла у Виктора на шее. Рука её потянулась к выключателю, стало темно, и только её смех, легкий, счастливый, прерываемый поцелуями, был слышен в Витиной квартире.
— Постой! Ладно, давай сначала поужинаем, — вдруг оттолкнула она парня, как делала это и тогда, несколько лет назад — манила, а потом вдруг прогоняла, дразнила, давала надежды, намекала, а потом делала вид, что ничего «такого» не имела в виду. — Приготовишь что–нибудь? У нас Тимофей готовит. Я не снисхожу. Кастрюли, сковородки, вся эта дребедень не по мне. А он на задних лапках бегает, представляешь? Вино есть? Жутко хочется напиться и… — Она улыбнулась. — Ну ты знаешь…
— Извини, Жень. Я женат, — вдруг ответил Виктор, сам себе удивился.
Женька замерла, вскинула одну бровь.
— Чего? Ты? И кто она? Господи, ну что ты врешь?! Кто позарится–то…
Поняв, что сболтнула лишнего, Евгения засмеялась.
— Обиделся? Да я шучу! И ты же шутишь, да? Да холостяк ты! Кольца нет, джинсики замызганные, да и счастливым женатиком ты не выглядишь. Ну есть мясо что ли? Я пожарю, — махнула она рукой на холодильник.
— Гречка есть, — Витя открыл шкаф, показал уложенные аккуратными рядками пачки крупы.
— Ты чего, анемичный? — Женька оценивающе посмотрела на знакомого.
— Нет. Тетя Зина запасалась, на «черный день», так сказать. Это же её квартира, ты помнишь? Ну вот он и наступил, черный день моей биографии, уж который...
— Гречка, значит… — Евгения игриво повела плечиками. — Считай, что это твой самый лучший день. Пойдем! Ну пойдем же, где тут у вас царское ложе?
— Нет. Чай будешь? Есть печенье. — Виктор положил на стол пачку овсяного печенья.
— Чай? Нет, Витёк, давай–ка уже не ломайся, веди. Я вся ваша, Виктор, как там тебя… — Женя призывно дернула плечиком, улыбнулась, вскочила, повисла у Вити на шее.
— Жень, я устал, и вообще… Ты замужем, Тимофей хороший парень, хотя мы с ним так и не подружились. Давай, я вызову такси… — Виктор снял с себя Женю, как дрессировщики снимают с шеи удава, включил везде свет.
— Замужем. А задело тебя это тогда, да? — Евгеша презрительно хмыкнула, потом рассмеялась. — Прямо взбесило! Мне понравилось, как ты там, на свадьбе, куражился и кривлялся. Ребята до сих пор вспоминают. Да–да! А эта твоя… Юля, кажется. У вас с ней что–то было потом? Ну, ты же у нас несчастный, обиженный, обманутый. Она тебя утешила? Нет? Она, правда, деревянная какая–то, но на безрыбье…
Женя говорила, отвернувшись к окну, а потом увидела в отражении, как изменилось Витино лицо, окаменело, значит она права. Это даже забавно, что она зашла сегодня к нему, к этому растяпе Витеньке… А ни родить ли от него ребеночка? Таисия Яковлевна наконец угомонится, а Тимоша… Тимошу можно вообще потом прогнать. И Витя станет жить с ней, с Женечкой…
Евгеша даже хотела это всё предложить своему ухажеру, но он вдруг совсем разозлился, нехороший, вздорный Витя, стал ругаться на неё, оттолкнул.
— Перестань! Это было сто лет назад, мы давно уже не те глупые ребята, Женя! — Виктор сжал кулаки, зажмурился, потом снова взглянул на свою гостью. Беда в том, что он бы никогда не смог её ударить или выгнать, или…
А она всё говорила и говорила… Женя вообще становилась очень болтливой от испуга. На экзаменах её как будто прорывало, и преподаватели останавливали её, не дав закончить ответ на билет.
— … А знаешь, почему я тогда так с тобой поступила? А я расскажу. Так вот, — Женечка отодвинула стул, села, грациозно закинула ногу на ногу, немного выгнулась. Хороша! С неё бы картины писать. — Ну, во–первых, ты со своим заочным отделением и смутными перспективами на заводе мне никак не подходил. В институте мне оказалось трудновато, нужно было подыскать запасной вариант, Тимоша объявился как нельзя кстати. Он так смешно блеял, когда признавался мне в любви! Господи, до чего же он глупо выглядел! А с тобой, Витенька, я думала, мы останемся друзьями и даже больше. — Она наклонилась, провела пальцем по его руке. — Но ты укатил куда–то… И Юлька твоя… Я уж думала, что вы вместе сбежали, но потом, когда её отец окочурился, а она приехала его хоронить, я поняла, одинокая она баба, не утешил ты её тогда, да? Уж как она вокруг тебя увивалась, ластилась. Глупая, рыжая беспородная кошка. Но не по ней был орешек. Даже ты ею побрезговал. Где она теперь?
— Она? Так я же говорю, у нас квартира на Сокольничей. Она там. Я заехал за… За гречкой. Пару пакетов возьму. Дети… Им нужна каша… — пояснил Витя. — А на похороны Игоря Олеговича я не попал, потому что был в отъезде, никак не отпускали. Юля очень переживала…
— Да? Ты врешь. Не научился лгать. Переживала, говоришь? А я вот нет. Я у родителей тогда была, мы же в соседних домах, ты помнишь? Ну, иду вечером, дядя Игорь на лавке сидит, бормочет что–то. И знаешь, такой неприбранный, замызганный как будто. Мне даже противно стало, я и ушла. Это уж потом я поняла, что ему плоховато, видать, было. Ну шел бы домой, вызвал врача... Ой, да ну, вспоминать противно… Вить…
— Подожди! То есть ты тогда просто прошла мимо, а он там… Женя!
— Да откуда я знала?! Забудь. А у нас с Тимошей детей нет. Всё как–то недосуг, знаешь ли… А давай, у нас с тобой будет маленький. Тимофей и его мамаша мне порядком надоели, я буду с тобой. Нам же было хорошо! Ну вспомни, Витька!
Она опять потянулась, чтобы его обнять, выпятила губки для поцелуя, но Виктор схватил её за локти и поволок к двери.
— Так, пальтишко твое, сапожки, продукты тоже не забудь. И больше никогда, слышишь, никогда не появляйся в моей жизни. Хорошо, что тогда я на тебе не женился. Очень хорошо! А Тимофея мне искренне жаль. Гадюка ты, Женя! Настоящая гадюка! Уходи!
Женя сама не поняла, как оказалась на улице с пакетом фруктов.
— Даже гречкой не поделился, — обиженно надулась она. — Все они такие, чуть что, так табачок врозь…
Евгения вынула из сумки сотовый, позвонила мужу:
— Тимош, заберешь меня? Я к родителям заехала, а вот теперь стою тут одна на улице. Я устала и очень замерзла. Заберешь?
— Вызови такси.
— Ну Тима! Я хочу с тобой! Я…
— Жень, я подаю на развод. Мы с мамой так решили, так будет лучше. Извини. Может, тебе пока пожить там, у матери? Да, так лучше. Не приезжай…
Евгения минутку постояла, растерянно глядя на замолчавший телефон. Что там он сказал? Развод? Зачем? Ну жили же, как люди, нормально, и не мешали друг другу… А если разведутся, то как же Женя будет жить? Это сейчас она сама себе хозяйка, хочет — работает, не хочет — не работает, а если Тимоша её бросит, то как же?!..
Женечка еще потопталась на тротуаре, поежилась, потом огляделась. Где–то здесь живет ещё один её друг, Андрей, Андрюха. Если повезет, то она составит его счастье, а он — её. Он, кажется, юрист, значит и с разводом поможет…
… Юля специально отпросилась с работы пораньше, заехала в их с отцом квартиру, чтобы забрать кое–какие вещи. Думала, быстро получится, но опять задержалась. Поставила чайник, вынула из шкафчика папину любимую чашку, плеснула туда заварку. За окном ей подмигивали огоньки в чужих окошках.
Иногда она, разогрев отцу ужин, садилась перед окном, как перед телевизором, и смотрела, фантазируя, кто живет там, за синими или зелеными шторами, в той комнате, где висит лампа с оранжевым абажуром, или там, где свет всегда зажигается только ближе к десяти вечера.
— Да медсестра там или врач, я тебе говорю! — упрямо твердил папа. — Поэтому и приходит поздно.
— Ну не скажи. Может просто издалека приезжает, а работает каким–нибудь курьером, — не соглашалась Юля, хмурила свой веснушчатый носик.
Версия про курьера отца не устраивала, он придумывал доказательства своей правоты, кипятился, сердито грохал чашкой по столу, а потом, вдруг взглянув на Юльку, вздыхал:
— Как же ты похожа на мать… Та тоже спорить любила, котенок мой…
— Ладно, пап, не надо об этом. Давай–ка ещё чая. Я бублики купила, настоящие. Намазать тебе их маслом? — перебивала его вздохи дочка.
Отец кивал…
Он как будто и сегодня сидел с ней, на их маленькой кухоньке, черкал что–то в телепрограмме, хотя в квартире не было телевизора, потом принимался точить карандаш.
— Пап, а я Витю встретила недавно… — прошептала Юля в пустоту, опустила чашку на стол, обхватила её руками. — Нет, ты не думай ничего, но я сбила его на машине, он выскочил на дорогу…
Если бы Игорь Олегович мог говорить, то обязательно бы сказал ей, что это именно он вытолкнул Витьку под колеса.
— Зачем? — спросила бы Юля испуганно, может быть даже дернулась, и тогда чай разлился по клеенке, закапал на пол, и папка назвал бы свою Юлю бедовой.
А он и назвал, только неслышно.
— Затем, что вы сами уже ничего не можете, разучились добиваться, бороться, делать себя счастливыми. — сказал бы он уже громче, ударил кулаком по столу. — Всё ждете помощи, знаков свыше. Пора, Юлька, самой как–то рулить. Больно на вас смотреть. Убегать только горазды. А ведь зашлось сердце–то! Зашлось, когда его встретила! Вы уже другие, повзрослели, хлебнули, так сказать. Так и почему боитесь опять? Эх…
Но он этого не сказал, а Юля не услышала…
Когда она уже собиралась уходить, в дверь позвонили.
— Витя?
— Я… Какой–то мужчина набрал мой номер, сказал, что ты меня ждешь. Извини, я опять что–то не то говорю, да? — застыл на пороге Витя, в одной руке он держал обломанные ветки липы, так как цветов в это время суток в их районе было не купить, в другой — пачку гречки. Ну а куда её девать?! Не выкидывать же!
— Ты страдаешь анемией? — поинтересовалась Юля, приняв ветки с липкими, присыпанными пылью листами и кивнув на крупу.
— Да. То есть нет, то есть это моя тётка… Слушай, ну не могу я больше так! — вдруг рассердился Витя. — Глупо как–то. Столько времени потеряли, ну, в смысле, я потерял… Наша свадьба будет в августе, и я тебя никому не отдам, поняла?
Он, было, сделал шаг вперед, к ней, но Юля не пустила.
— Не всё, — покачала она головой. — Про тётю поняла, про то, что ты глупо жил, тоже поняла. Про время… А вот с какой стати мне за тебя выходить? Вот вопрос… Знаешь, ты опять, наверное, пьяный. Иди домой, Витя. Бери свой веник и иди. И гречку тоже забери.
Она вытолкала его из квартиры, вышла сама, легко сбежала вниз по ступенькам.
— Да я люблю тебя, глупая! Вот всё вам надо говорить, да? Все жилы вымотаете! — закричал Витька, побежал за ней следом.
— Чего орете–то?! — высунулась из–за двери соседка, строго оглядела Виктора. — Ну любишь, так люби на здоровье. А жилы — это вы из нас тянете. И силов никаких нету от вашего твердолобия. Юлька! Погоди, ухажер твой запыхался, видать, сердце зашлось. А ты чего стоишь, меня слушаешь? — строго рыкнула она на Витю, тот прикрылся липовым веничком. — Иди, догоняй. А то опять прошляпишь!..
Игорь Олегович устало опустился на облачко и вытер пот со лба. Как же иногда тяжело сводить концы с концами, а души с душами, ну как дети, ей–богу! И теперь следи, чтоб ошибок не наляпали, сейчас, поди, Витька сунется целоваться, а Юля его гнать станет, и всё по кругу… Вся в мать, девочка его милая, та тоже была гордая… И любил он её, Игорь, больше жизни. А теперь дочку так любит, хоть бы и она счастливой стала, гнездо бы свили, зажили хорошо…
Но тут уж свою голову не приставишь, пусть сами решают…
Игорь Олегович закрыл глаза и уснул, покачиваясь на облаке, как в гамаке.
А внизу, на земле, стояли двое и обнимались. Качался на ветру фонарь, то высвечивая их робкие поцелуи, то снова пряча в темноту. А потом и вовсе погас, устав светить чьему–то счастью…