С январскими покупками вроде разобрались, давайте теперь расскажу, что успела прочитать в январе. Здесь не всё: о самых интересных книгах потом постараюсь написать отдельно.
Умберто Эко, «Италия ностра. Итальянцы у себя дома», книги 1 и 2
За какую-то смешную цену я ухватила восемь сборников эссе Эко и понемногу читаю. Симпатичное издание, но чёрная, с виду бархатистая обложка – адуха, пачкается так, что пальцы я оттирала жидкостью для снятия лака. Сейчас вроде отлежались книжки, не пылят, но всё равно обернула в газетку с рекламой колбасы.
Название (книги, а не колбасы) обманчиво: «Италия ностра» – это не сборник забавных историй о жизни итальянцев, а глубокое и без батискафа погружение в чужую культуру. Сборники составлены, на мой вкус, странновато. Эссе конца 60-х о боданиях неоавангардистов, журнале «Куиндичи», заявлениях сенатора Дзаньера безболезненно усвоит только любитель и знаток, остальным придётся гуглить через каждые пару абзацев. Новые интересные факты вы всё равно добудете, но без крепкого знания исторического контекста они как пришли, так и уйдут.
А вот размышления Эко об искусстве, поп-культуре, обществе – прелесть что такое, чистый рафинад. Например, мне очень понравилась следующая мысль: спортивное зрелище – это спорт в квадрате, разговоры о состязаниях, которые вы посетили, чтение спортивной прессы – спорт в кубе, обсуждение статей о спорте – спорт, возведённый в n-ную степень. А поп-песня устроена так, что медленный, хаотичный, немузыкальный куплет сменяется интенсивной, ритмичной и узнаваемой мелодией в припеве, чтобы зритель, подобно собаке Павлова, выделил слюну по звонку и испытал восторг.
Кристофер Прист, «Фуга для темнеющего острова» (1972)
У этого фантастического романа любопытный сюжет. В результате глобального конфликта нескольких племён и народов Африка стала радиоактивной, и миллионы беженцев хлынули в Европу. Экономический кризис, беспорядок, столкновения коренного населения с пришлым – в этих декорациях главный герой по имени Алан пытается выжить вместе с женой и дочерью.
К сожалению, идею Приста воплотил не особенно удачно. В предисловии он и сам сообщает, что был молод и искал свой стиль, извините. Флешбеки из прошлого в «Фуге» закручены двойной спиралью, повествование сползает в невнятную борьбу всех со всеми, герой жалуется, что стал «пустой оболочкой, тенью». Похоже, ей-то он и был: глуповатый, скучный, подлый, чрезмерно охочий до женского пола – через страницу хватает кого-нибудь за бюст. А аннотация на обложке так много обещала, эх.
Александр Галкин, «Тарковский. Инструкция для зрителей, или как смотреть гения?» (2018)
Краткий, но очень ёмкий путеводитель по фильмам Тарковского. Автор (филолог, писатель, специалист по Достоевскому и Пушкину) главной темой Тарковского считает путь творца, которому не принадлежит собственный талант, а семь фильмов рассматривает как симфонию, приводящую зрителя к заключительному катарсису. От «Иванова детства» и дара видеть красоту к «Жертвоприношению», фильму ухода, но не смерти, потому что Тарковский «работает над новыми фильмами там». Зеркало, сон, жертва, дерево, дом, свеча (сквозные метафоры Тарковского), две ипостаси русского духа и две стороны женского образа, имеет ли право художник на преображение мира и человека, потоки времени, Тарковский и Достоевский – для шестидесяти страниц колоссальное количество информации, калорийность как у свиного жира. Пожалуй, мне не хватило некоторой чёткости, но, с другой стороны, это не учебник. Зато ощущение нереальности, космического сквозняка из других миров, очень правильное для рассказа о Тарковском, в наличии.
Юлия Яковлева, «Создатели и зрители. Русские балеты эпохи шедевров» (2018)
Юлия Яковлева – писатель, искусствовед, историк балета и автор нескольких книг о нём. В «Создателях и зрителях» прослежен путь становления русского балета, от «дорогой игрушки царствующего дома» до «Щелкунчика» и «Спящей красавицы». Поразительно, как менялись балетная мода и расстановка сил – к примеру, до 20 века хореография не считалась главной драгоценностью спектакля. Ещё любопытнее, что думали и писали о балете классики: Достоевский, Толстой, Некрасов – этому вопросу Юлия отвела отдельную главу. А центральной фигурой книги сделала Мариуса Петипа, француза, чья карьера оказалась связана с Россией. Умный, сложный, трогательный (вклеивал в тетрадь обёртку от мыла и писал рядом bon, «хорошо»), он не раз вытаскивал свою забуксовавшую карьеру из русских оврагов.
Умная книжка, дельная, но во время прочтения я не могла отделаться от мысли, что написана она без всякой заботы о читателе. Структуры нет, повествование хаотично, а любовь автора к балетному искусству не просто искренняя, а несколько болезненная: балет обижали, недооценивали, советские историки танца вообще упыри на марше. Пока автор посредством текста решает какие-то свои внутренние задачи, я, читатель, разглядываю пачки и пуанты за музейными стёклами, переминаясь с ноги на ногу. Кроме того, огорчили пассажи вроде: «На фотографиях второй половины 19 века мы видим полногрудых, глубоко декольтированных матрон. Лямки лифа чуть не лопаются под арбузной тяжестью. Грузные гузна, жирные предплечья…». Хотелось бы больше деликатности.
Флориан Иллиес, «Что я на самом деле хотел сказать» (2018)
Продолжение бестселлера «1913. Лето целого века». В первой книге немецкий критик разворачивает, как лоскутный коврик, панораму культурной жизни Европы 1913 года, от января до декабря. Проходит премьера «Весны священной» Стравинского, Малевич пишет «Чёрный квадрат», Кафка влюбляется и так далее. Собственно, во втором томе, поделенном на сезоны, с зимы до осени, автор проделывает то же самое.
Плюсы обоих томов: написана хроника увлекательно, полна милых подробностей и фотографий – например, гербария, собранного Розой Люксембург. Минусы: во-первых, разрозненные куски биографий никак не лепятся в нечто целостное, а панораму культурной жизни Иллиес создаёт, просто сталкивая героев во времени и пространстве: пока лицо А гуляло по венскому парку, лицо В в соседней кофейне писало текст и ело булочку. Во-вторых, иногда автору изменяет чувство меры. Зачем нам знать, в каком месяце у юного Брехта начала расти борода?