Лекция
Так, тема нашей лекции звучит как «Истоки польской русофобии. Исторический ракурс». То есть в современной историографии проблема истоков русофобии достаточно в широком аспекте рассматривается, и в частности в российской историографии предприняты важные усилия, позволяющие
приблизить объективную комплексную оценку процесса формирования и развития антироссийской и антисоветской идеологии и практики в Польше в первой половине 20-го столетия. То есть в рамках нашей темы особую актуальность представляет проблема антироссийской
антисоветской деятельности правящих кругов, восстановленного после Первой мировой войны польского государства, известного в историографии также под именем Второй речи Посполитой. Идейные установки, сформировавшиеся уже к началу XX века,
При ближайшем участии первого маршала Польши Юзефа Пилсудского и практические попытки их реализации в течение межвоенного периода впоследствии получили продолжение в политике польских властей после 1989 года и во многом определили антироссийскую и антибелорусскую составляющую современной внешней политики Польши.
При этом в разработке нашей темы ещё имеются значительные исследовательские резервы. Объектом нашей лекции является формирование и попытки реализации концепции так называемого польского федерализма.
Эта концепция была разработана ближайшим соратником маршала Пилсудского Леоном Васильевским и рассчитана на активное противостояние России с помощью привлечения к реализации польских интересов украинского, литовского и белорусского факторов. Основой федералистской концепции Васильевского было убеждение в том, что украинцы, литовцы и белорусы не способны к самостоятельному государственному строительству
И только при участии и покровительстве Польши они могут получить определенную и строго ограниченную субъектность с целью совместного противостояния России по всем направлениям. Никакой реальной государственности соседних с Польшей народов не предполагалось, акцент делался на подзабытой и в основе своей
негативный для соседей исторический опыт, закономерно утративший свою государственность еще в конце 18-го столетия Речи Посполитой. Получив теоретическое обоснование еще до Первой мировой войны и представляя собой
На бумаге, не лишённую логики конструкцию, федералистская программа в дальнейшем претерпела весьма существенную эволюцию. Попытки её практического претворения в жизнь с началом процесса оформления границ межвоенной Польши уже в 1918-1919 годах столкнулись
с упорным нежеланием потенциальных союзников поляков по антироссийской борьбе подчиняться их федеративному диктату. Подчиняться польским планам приходилось лишь в самые безвыходные ситуации, в которую, например, к весне 1920 года попали киевские власти во главе с Симоном Петлюрой.
Юзеф Пилсудский к моменту активной фазы польско-советской войны 1920 года полностью отверг федералистские иллюзии, как он выражался, осознанно взяв в курс на формированиях Польши унитарного государства, в котором национальным
меньшинством была уготована отнюдь не федерация, а подчиненное и угнетенное положение, реально оформившееся в результате жесткой национальной политики польского государства. Однако официально об отказе от политики федерализма
Польские власти не объявляли, Пилсудский говорил об этом лишь в узком кругу соратников, Леон Василевский в межвоенный период продолжал попытки интеграции федералистской программы в идейное политическое пространство Второй Речи Посполитой.
В итоге в историографии, особенно польской, до сих пор распространены мифологизированные подходы к идеям и практике польского федерализма с существенным преувеличением значимости этой концепции и ее практических последствий.
В итоге стоит обратить особое внимание на формирование политики федерализма и ее исторические судьбы уже в межвоенный период. Здесь особую роль играет и сам идеолог федерализма Леон Васильевский, и его младший современник и преемник по разного рода институтам, занимавшимся национальной политикой,
больше, тогда уж голубка.
То есть уже в 1890-е годы, с появлением того течения в польском социализме, которое представляло собой соединение марксистских взглядов и традиционной идеологии польского национального движения XIX века, деятели польской социалистической партии стали уделять повышенное внимание непольским народам, населявшим пространство, ушедшее в историю в 1795 году Первой Речи Посполитой.
И вот Васильевский, который начинает свою политическую карьеру в 90-х годах, был очень таким колоритным представителем вот этой вот части социалистических идеологов.
То есть он родился в 1870 году в Санкт-Петербурге в семье органиста католического костёла, семейные корни ввели в бывшее великое княжество Литовское, и его дед по отцу сманил характерную фамилию для его родных мест Вайшвила на более приятную польскому глазу Васильевского.
Значит, окончание Петербургской гимназии на русском языке и русскоязычная атмосфера в семье с раннего детства, правда, там были язык польский и немецкий, никоим образом не помешало формированию Василевского уже в юности как антиимперских, так и русофобских воззрений, в решающей степени предопределивших его теорию польского федерализма.
Дружба с Пилсудским привела его еще в 1896 году в ряды польской социалистической партии, в которой он до Первой мировой войны проделал путь до ведущего идеолога и главного редактора центрального органа партии Работник.
В начальном этапе истории Второй Речи Посполитой Василевский сыграл важную роль в формировании государства как министр иностранных дел с ноября 1918 по январь 1919 года, делегат Пилсудского на Парижской мирной конференции, член польской делегации на
польско-советских переговорах в Риге, а после подписания Рижского мира глава польской делегации в смешанной комиссии по делимитации границы. Но в дальнейшем, после 1921-1922 годов Василевский уже не занимал значимых государственных постов,
А после майского переворота 1926 года разошелся во взглядах на национальный вопрос с Юзефом Пилсудским, но при этом никогда не позволяя себе критиковать маршала публично.
Василевский сосредоточился на теоретических работах по национальным проблемам. С 1924 года он возглавил Институт изучения новейшей истории Польши, а в 1931 году Институт исследований национальных проблем, у истоков создания которого в 1921 году он же и стоял.
Основа концепции польского федерализма мы прослеживаем уже в ранней работе 30-летнего Василевского под общим ИГОм, изданной в Лондоне в 1901 году. ИГО, несмотря на раздел Речи Посполитой в 18 веке тремя державами, не только Российской империи, но и Пруссии и Австрии, неизменно понималось Василевским как ИГО Московское.
Неплохо усвоив печальный опыт польских восстаний против Российской империи в XIX веке, молодой Василевский смело выдвигает лозунг «право нации на самоопределение» для части народов, занимающих ныне территорию бывшей Речи Посполитой. И лозунг этот носит, заметен, откровенно русофобский характер.
Среди таких народов, которым он желает предоставить право на самоопределение еще в 1901 году, и украинцы.
Их право на независимость жестко оговаривается Василевским в антироссийском ключе. Цитирую, так же, как мы стремимся к независимости Польши для себя, пишет Василевский, мы также хотим, чтобы и малороссы обрели независимость для своей Родины, которая в силу своей территории вполне способна к самостоятельному политическому существованию. Мы хотим сражаться вместе с украинцами до тех пор,
продолжает Василевский, пока не отделимся от России, и тогда каждый у себя дома устроится по собственному желанию. Здесь характерно упоминание именно малороссов, украинцев Восточной Галиции с пределов тогдашней Австро-Венгрии. Василевский включать в состав независимой Украины совершенно не планирует, поскольку это противоречит польским интересам.
Украинский государственный проект в интересах возрождающейся Польши сохраняет устойчивый антироссийский акцент и в последующих теоретических текстах Леона Василевского, написанных до начала процесса оформления польской государственности в конце 1918 года.
Так, в статье 1908 года о самостоятельности Украины, напечатанной в журнале «Пшедсвит», Васильевский дает такую категорическую установку. Целью украинских социалистов должен стать разгром России и создание на ее развалинах совершенно независимого украинского государства наряду с другими независимыми государствами, образованными
из частей российского царства. При этом Василевский не хочет замечать при этом истинных целей украинских социалистов. 12 апреля того же 1908 года молодой украинский социал-демократ Мирослав Сечинский убил во Львове наместника Голицы Анджея Потоцкого, польского аристократа, причем сторонника политики примирения с украинцами.
В итоге уже тогда было совершенно ясно, что единение лишь на одной только антироссийской основе
Единение даже между близкими, по своему мировоззрению, польскими и украинскими социалистами не наступит. При этом теория польского федерализма в изображении Леона Василевского претендовала не на узкопартийный, а, можно сказать, на глобальный охват территорий и населения, ушедший в историю Речи Посполитой.
В книге 1911 года «Украина и украинский вопрос» Леон Василевский щедро наделяет Украину обширными территориями на Востоке, плохо согласующимися с представлениями тогдашней этнографии расселения этнических украинцев.
Василевский пишет, цитирую, «Это более чем тридцатимиллионный народ, населяющий громадную площадь земель, тянущихся с юга Минщины вплоть до Черного и Азовского морей, от Венгерского Закарпатья вплоть за Дон и Кубань».
Во взглядах Васильевского одной из гарантий единения Польши и Украины на федеративной основе являлось поощрение амбиции украинского национального движения на Востоке, имевших радикально антирусскую и антироссийскую направленность. В этом случае полагал идеолог национальной политики польских социалистов украинские деятели, прельщенные обширностью территорий за Доном и Кубанью,
и на Черном и Азовском морях будут сговорчивее при формулировании своих претензий на Валынь и Восточную Галицию, то есть на места интенсивного пересечения и совместного проживания поляков и украинцев. Реальные события завершающего этапа Первой мировой войны и Гражданской войны на территории бывшей Российской империи однозначно выявили полную фантастичность и несбыточность этих теоретических конструкций Василевского.
Но если деятель украинского национального движения Василевский в своем проекте польского федерализма считал нужным поощрять и уговаривать, то в отношении белорусского движения он был твердо уверен, что оно по причине своей незначительности однозначно встанет на польскую сторону в качестве самого младшего партнера в коалиции народов бывшей Речи Посполитой.
Уже в 1901 году в упомянутой брошюре под общим игом Василевский отмечал, что белорусы, хотя и составляют значительную часть населения Литвы и говорят на отдельном языке, однако национального сознания пашти не имеют.
На этом основании Василевский сомневался, что когда-нибудь появится самостоятельная белорусская национальность. При этом польский идеолог неизменно упоминал об отрицательном влиянии в белорусском вопросе процессов русификации и одновременно повествовал о якобы польском происхождении первых деятелей белорусского возрождения и их тесном пересечении с польским культурным кругом.
Если не существует с точки зрения Василевского белорусской национальности, то не может быть и речи о наличии сколько-нибудь серьёзного национального движения у белорусов. Когда же такое движение стало заметным? В годы Первой мировой войны с 1917 года Василевский его наличие признавал нехотя, но неизменно отмечал его слабость и ничтожную влиятельность.
А уж проекты белорусской государственности, с которыми Василевскому пришлось познакомиться по ходу Первой мировой войны, всегда казались ему заведомо несбыточными. Причем и тогда, когда такой проект в виде вполне конкретной белорусской ССР стала активно реализовываться большевиками в 1920-е годы на советской и откровенно антипольской основе,
Васильевский несколько сменил тактику. В статье 1924 года «Белоруссия. Белорусское движение», напечатанном в популярном достаточно еженедельнике
Василевский заявил, что дезавуировать проект БССР совсем не сложно. Для этого польские власти, по его мнению, должны выполнять лишь самые насущные требования белоруса в своей стране. Прежде всего, в плане языка, но лишь введение белорусского языка в начальной школе. А национальную политику советской власти, дескать, для ее немедленного краха, достаточно лишь на словах представить как ложную и по сути, направленную на закрепление власти коммунистов.
Более серьёзную опасность для польских интересов Василевский, почему-то, видел в небольшевистских проектах белорусской государственности, крайне жёстко заметим пресекавшихся польской стороной во время её борьбы за границы Второй Речи Посполитой до 1921 года. В 1925 году в своей книге «Литва и Беларусь. Историко-политический очерк национальных отношений»
Василевский с нескрываемой радостью отмечал, что белорусы, несмотря на несомненно благоприятную политическую конъюнктуру, созданную падением царской империи, не смогли организовать самостоятельное государство. Таким неудачником белорусам отныне место лишь самых младших и покорных партнеров возрожденной Польши.
Именно в таком качестве Василевский инструментально использовал часть полонофильски настроенных небольшевистских белорусских деятелей во время начальной фазы решающего этапа польско-советской войны. 24 марта 1920 года польская делегация, во главе которой стоял Леон Василевский,
Подписала именно с этими белорусскими политиками весьма туманное по формулировкам соглашение, в котором представлявшие лишь самих себя белорусы, хотя и заявляли, что они стоят на делимости и независимости своей страны, но при этом эти белорусы соглашались с тем, что они видят будущее на основе поддержки Польши в границах 1772 года, гарантирующий
белорусскому народу полноту развития. В чем заключалась эта полнота развития, соглашение не раскрывало. Оно необходимо было полякам в тогдашней военной ситуации как лукавый антироссийский тактический ход.
Абсолютно закономерным был и дальнейший отказ польской стороны от каких-либо попыток притворить на практике эти договорённости с появлением значительного белорусского населения в пределах Речи Посполитой после Рижского мира 1921 года.
Если бы даже такие формальные, по сути, фиктивные соглашения были бы подписаны польской стороной и с политиками Литвы, ну и вынужденный союз с Петлюры с Пилсудским во время советско-польской войны тоже не грех вспомнить, можно было бы говорить об известной практической применимости теоретических выкладок Василевского в направлении польского федерализма. Но очень характерно, что именно в 1920 году
Юзеф Пилсудский, уже временный начальник польского государства, то есть лицо обреченное всей полнотой государственной власти, в том же 1920 году Пилсудский в кругу своих соратников жестко отверг вопрос о федерализме. Например,
На представительном совещании в Вильно с участием многих польских чиновников Пилсудский высказал твёрдое мнение о том, что Беларусь существует только за пределами польского государства. Или в 1921 году Пилсудский высказался не менее жёстко – «белорусскую политику пусть черти поберут».
Усилия Василевского по анализу белорусской проблемы неизменно сочетались с исследованием Литовского вопроса. Василевский не был склонен к жёсткому разделению по этническому признаку территорий бывшего Великого княжества Литовского, поэтому обе его крупные книжные публикации по этой тематике носят похожие названия. Книга «1900.
12-го года «Литва и Беларусь. Прошлая и настоящая тенденции развития» и книга 25-го года «Литва и Беларусь. Историко-политический очерк национальных отношений». До Первой мировой войны Василевский считал литовское национальное движение значительно более серьезным,
нежели движение белорусское и рассматривало его в качестве естественного и приемлемого партнера в будущем проекте федерализма. Каково же было удивление Леона Васильевского, что после 1915 года, когда центральные державы во главе с Германией оккупировали часть литовской этнической территории,
Литовские политики при одобрении кайзеровской Германии стали реализовывать антипольский по своей сути проект собственной государственности, и тогда Василевский существенно изменил свою позицию. Называя литовцев отныне националистами и одновременно шовинистами, он теперь пытался акцентировать малочисленность этнических литовцев и крайне незначительную площадь их расселения.
В частности, в 1917 году в брошюре о восточной границе польского государства Василевский отметил якобы имевшееся в этнической Литве культурное господство польской стихии.
В том же 1917 году он подчёркивает, что эта польская стихия является естественной, единственной и надёжной опорой литовского национального движения в условиях, когда у Литвы и Польши имеется общий враг на протяжении многих столетий, и этот враг называется Россией.
Однако литовские политики категорически отказались участвовать в федеративных проектах Василевского с доминирующим участием Польши. Взяв курс на собственную государственность, осуществившуюся в итоге в виде лимитрофа по воле победивших в Первой мировой войне держа фонтанты.
Такое развитие событий очень глубоко горчила теоретика польского федерализма, и с конца 1918 года Василевский оценивает литовский вопрос исключительно в русле политических интересов его соратника маршала Пилсудского, для которого Вильно и Виленский край были родными местами.
Соответственно, захват Польши и Вильна в 1919, а потом в октябре 1920 года образование квази-государства под названием Срединная Литва, в 1922 году официально поглощенного Польшей,
Еще раз изменили взгляды Василевского на литовский вопрос, то есть уже в 20-е и 30-е годы о каких союзниках со стороны литовского национального движения, модифицированной федеративной концепцией Василевского, речь не идет. Но при этом
После 1921 года, оказавшись лишённым возможности участвовать в принятии реальных решений по национальному вопросу, Василевский вплоть до своей смерти в 1936 году продолжал придерживаться своей федеративной концепции. Но при этом современные польские исследователи судьбу федеративной концепции Василевского оценивают очень прагматично.
Известный современный польский историк Ян Яцык-Бруцкий в 2013 году совершенно верно указал на то, что уже к весне 1921 года польская программа, известная под названием федеративной концепции, потерпела поражение.
Соответственно, с точки зрения Бруцкого, отныне решение украинского и белорусского вопросов находилось в советских руках. То есть Василевский, несмотря на то, что до смерти своих позиций не изменил, был вынужден констатировать поражение своего проекта и особенно неосуществимость его практических целей.
Некий новый импульс в теорию федерализма в начале 20-х годов пытался использовать в своих политических целях младший современник Леона Василевского, Тадеуш Голубка.
Человек интересной биографии, родился он в 1889 году в Семипалатинске в семье шляхтичей из-под белорусского ныне Новогрудка, сосланного туда, в эти края, в нынешний Казахстан за участие в польском Январском восстании 1863 года.
В Российской империи молодой Головка получил возможность сначала окончить гимназию в Верном, ныне Алма-Ата, и поступить в Санкт-Петербургский университет, откуда его исключали за политическую деятельность, но через год позволили вернуться и продолжать учебу. В юности Головка симпатизировал российским эсером, в Санкт-Петербурге сошелся с польскими социалистами из нелегальной польской социалистической партии, состоял в рядах этой партии до 1927 года, когда занял государственную должность в условиях режима санации Юзефа Пилсудского.
В годы Первой мировой войны Головка был одним из основателей близкой к Пилсудскому нелегальной польской военной организации, продолжил работу по этой линии и позже, в том числе в Москве и на Украине при Гетмане Скоропадском. Во время польско-советской войны Головка стал одним из видных молодых соратников Пилсудского, а после государственного переворота 1926 года он самым активным образом участвовал в интересах Пилсудского в создании в польском сейме беспартийного блока сотрудничества с правительством. При этом его мнение
в отличие от Советов Василевского, который от Пилсудского отошёл, имели перспективу учитываться при принятии решений польскими властями после 1926 года. В области национального вопроса Головков в 1900
В 20-е годы старался выступать как в роли теоретика, так и практического исполнителя идеи федерализма в его собственной интерпретации, имевшей, как и взгляды Василевского, ярко выраженный антироссийский и антисоветский характер.
Формированию таких взглядов никак не помешало длительное пребывание Головка в русскоязычном повседневном и образовательном пространстве. Реализовать свои идеи Головка
пытался в трёх ключевых направлениях. Как один из главных инициаторов проекта «Прометеизма», затем как директор в 1925-1927 годах того же, что и Василевский возглавлял, Института исследований национальных проблем, а также как начальник с 1927 года Восточного отдела в политическом департаменте Министерства иностранных дел Польши.
Теоретические взгляды тогда уж оголовка обозначились к началу 1920-х годов. Обратим особое внимание на вышедшую в 1922 году его программную брошюру «Национальный вопрос в Польше».
На русский язык это произведение никогда не переводилось и крайне редко цитировалось в нашей историографии, поэтому имеет смысл чуть более подробно присмотреться к выраженным здесь взглядам молодого теоретика польских социалистов.
Внешне это типичный образец социалистической пропаганды, рассчитанной якобы на улучшение положения обездоленных слоёв второй речи посполитой. Ну вот такая фраза характерна для начала этой брошюры. «Польское государство, цитирую, будет только тогда более сильным, только тогда укрепит свою мощь».
если все его граждане будут в нём себя хорошо чувствовать, если они будут любить Польшу за ту свободу и ту заботу о своём быте, которую они будут ощущать, и в случае необходимости с величайшей радостью станут на защиту польской государственности, не щадя ради неё ни жизни, ни имущества.
Как же добиться вот этой замечательной цели, так и оставшейся несбыточной мечтой в межвоенной Польше? Как сделать так, чтобы в Польше, как хотел Голубка, всем было хорошо? Голубка полагает, что задача будет решена быстро и просто.
Он обращает внимание на то, что в условиях демократического республиканского строя Конституции 1921 года на самом деле много граждан Речи Посполитой, которые с горечью и сожалением думают о польском правлении. То есть, соответственно, ряды недовольных.
пополняют национальные меньшинства, которые легко могут стать враждебным элементом для польского государства, охотно поддающимся всяческим нашептываниям и обещаниям, идущим извне от наших врагов. Соответственно, для начала Головка, подобно Василевскому, использует антироссийскую риторику о существовавшей в Российской империи якобы тюрьме народов.
Ведь, цитирую, если чиновник будет знать, что сегодня ему безнаказанно сойдет срок беззакония в отношении еврея или украинцев, он сделается таким же сатрапом, каким он был в России. Здесь стоит заметить, что украинцы в Российской империи, будучи составной частью три единой русской нации, никакой дискриминации по этническому принципу не подвергались, в отличие от украинцев, межвоенной Польше.
Решение национального опроса в 1922 году Головка предлагает осуществлять по пути Соединенных Штатов Америки, в которых эмигранты, по его мнению, быстро обретают вторую родину и те же права, что и родовитые янки.
Романтическая декларативность этого тезиса переносится и на польскую почву. Головка пишет, пусть каждый украинец, еврей, немец и белорус хорошо чувствует себя в Польше, и тогда они наверняка привяжутся к Польше, станут хорошими её гражданами.
На самом деле, вот эти планы ничем не отличаются, по большому счёту, от проводившейся в тот период политики национальной ассимиляции, которую вели враждебные пилсудскому правительству, в которых в Польше видную роль играли национальные демократы во главе с Романом Дмоковским.
Главным в политике в национальном вопросе была именно установка на ассимиляцию непольских национальностей. Пусть эта политика при противниках Пилсудского именуется национальной ассимиляцией, а после переворота 1926 года она же именуется политикой государственной ассимиляции.
То есть, это откровенно дискриминационное направление для всех властей межвоенной Польши. И идеолог Голубка, ну что называется, делает серьёзные усилия для того, чтобы в пропагандистском плане как-то затушевать эту ситуацию.
Он решительно протестует против жёстких мер польской власти против непольских национальностей, явно имея в виду программу и практику враждебных ему в политическом плане национальных демократов.
Но в этой ситуации даже делает прогноз, который затем сбывается, но уже при режиме санации, составной частью которого стал Сан-Голубка.
Мы будем вынуждены, я цитирую, держать на Крессах, то есть на окраинах Польши, населенных украинцами и белорусами, мощную армию, огромную бюрократию, несчастливую силу полиции и всякого рода отделы полиции тайной, строить обширные тюрьмы. Это значит, что лучшие силы нации, большая часть ее средств и энергий пойдет на угнетение, преследование, удержание национальных меньшинств.
То есть Головка здесь оказался хорошим прогнозистом. Именно так на Восточных Крессах выглядела политика режима санации, в строительстве которого Головко, как верный соратник Пилсудского, принимает самое непосредственное решение.
Соответственно, даже учреждение в 1934 году именно на Крессах в Березе-Картузской, ныне это Брестская область Республики Беларусь, первого и единственного польского концлагеря для политических преступников, здесь предсказано верно, потому что большую часть политических преступников составляли как раз национальные меньшинства.
Итак, теоретик национального опроса совершенно сознательно сравнивает положение национальных меньшинств Польши в начале 20-х годов с рисуемой им черной краской национальной ситуации Российской империи с ее инородцами.
Справедливо, да при этом подчеркивая, что инородцев во второй речи посполитой больше, чем в императорской России. Но на главный вопрос, а что же делать с национальными меньшинствами в этой непростой для польских властей ситуации, Головка отвечает весьма уклончиво. Слово ассимиляция.
Он употребляет по большей части в негативном смысле, не исключая при этом, что наверняка определенная часть белорусов-католиков полонизируется, а они, наверное, и так уже в переписи населения
пишет Головка, преимущественно записались поляками. Полонизуется, по его мнению, и часть немцев и евреев. Но только часть. А если речь идет о пяти миллионах украинцев и белорусов, огромное большинство их – это православные, которые, по справедливому мнению польского теоретика, культурно и духовно тесно связаны с Россией.
Что делать с этими людьми? И, безусловно, в этой ситуации обращает на себя внимание то, что Головка никак не хочет объединять украинцев даже в масштабах Второй Речи Посполитой. Тех украинцев, живущих на Волыне, которые были до 1900-х,
2014 года в составе Российской империи теоретик польского федерализма никак не хочет объединять с украинцами Восточной Галиции.
потому как те были в составе Австро-Венгрии, а это, дескать, коренная польская территория, и уже в следующих своих работах, например, 1924 года он Восточную Галицию именует в духе тогдашней польской традиции Восточной Малой Польши. Ну, соответственно, послевоенное положение украинцев в Восточной Галиции на фоне масштабных вооруженных столкновений
между поляками и украинцами на завершающем этапе Первой мировой войны, затем в период борьбы поляков за свои границы. Головка заключает, что эта ситуация еще сложнее их ситуации до 1914 года.
Соответственно, теоретически головка ставит вопрос, что этим украинцам надо дать прав больше, чем они имели в составе Австро-Венгрии. Ведь задача эта очень непростая. До Первой мировой войны у украинцев, хоть и совместно с поляками, были автономии, региональные сеймы, автономное правительство. Во второй речи посполитой ничего такого у украинцев нет и не будет в помине.
Соответственно, в этой ситуации, выход из патовой национальной проблемы на Украине польский социалист видит в оголтелой антироссийской польско-украинской комбинации. Цитирую его, на первый взгляд, проще всего было бы присоединить Восточную Галицию к остальной Украине, а тогда и численность поляков
в отношении ко всей территории снизилось бы до нескольких процентов. Но украинский народ, желая построить собственное независимое государство, должен обратиться, по мнению Головков, всеми своими силами против России. Он должен искать опоры и помощи в Польше. Это является исторической необходимостью. Восточная Галиция же была бы в едином организме Украины.
и народным телом, а с другой стороны она выкопала бы пропасть между Польшей и Украиной, сделала бы Польшу смертельным врагом Украины. Как без политической опоры на Польшу Украина не добьется своей независимости, так и независимость Польши, рассуждает польский социалист Голубка, будет все время под угрозой до тех пор, пока не возникнет независимая Украина.
Заметим, что лозунг независимой Украины Голубко выдвигает лишь в отдаленной туманной перспективе и в строго теоретическом плане. Ведь недавнюю попытку западноукраинских политиков во главе с Евгением Петрушевичем создать западноукраинскую
Народную республику он сводит к близорукой, продиктованной ненавистью политики Петрушевича. Головка мечтает о такой независимой Украине, которая была бы оторвана от России и возникла на месте уже существующей Украинской ССР, но не включала бы в себя украинские земли второй речи посполитой. Брошюра Голубка увидела в свет совсем незадолго до образования Советского Союза, 30 декабря 1922 года, то есть в тот период, когда формальная независимость советских республик еще сохранялась, проявившись среди прочего и в том, что Рижский договор от 18 марта 1921 года по окончании советско-польской войны
подписывали Советская Россия и Советская Украина по отдельности. Желание отделить Россию от Украины в 1920-е годы стало ключевой основой политики польского прометеизма, одним из ведущих идеологов, которого выступал сам Таддеус Головко.
При этом среди польских политиков межвоенного периода находились авторитетные и трезво мыслящие люди, аргументированно доказывавшие категорическую невозможность создания в тогдашних условиях независимой Украины, да еще с антироссийской направленностью. В частности, в 1930 году
Такой крупный политический деятель, как лидер национальных демократов Роман Дмовский подробно аргументировал этот тезис в обширном и не потерявшем до сих пор актуальности своем очерке «Украинский вопрос».
Значит, по мнению Дмовского, молодые пробуждающиеся к исторической роли национальности вследствие скудного запаса тех традиций, понятий, чувств и инстинктов, которые создают из человеческой общности нацию,
а также вследствие отсутствия политического опыта и навыков управления собственной стороной, приходя к самостоятельному государственному существованию, лицом к лицу сталкиваются с трудностями, с которыми не всегда умеют справляться. А ведь Украина – это не какая-нибудь Ковенская Литва, подчеркивает Роман Дмовский, с двумя с половиной миллионами жителей, в которой самые сложные проблемы заключаются в ее финансах.
Украина изначально встала бы перед лицом больших проблем большого государства, подчеркивает Роман Дмовский. Прежде всего это отношение к России. Россияне, утверждает Дмовский, были бы самые неповоротливые на свете нации, чтобы легко согласиться с утратой огромной территории, на которой находятся их самые урожайные земли, их уголь и чугун. Эта территория определяет их владение нефтью и их доступ к Черному морю.
Соответственно, Украина, по мнению Дмовского, как наиважнейшая с экономической точки зрения часть российского государства, является землёй, которой зависит всё его развитие в будущем. Не меньшее значение имеют владения Украиной во время войны.
Такая ситуация, подчеркивает Дмовский, обуславливает то, что Россия, какое бы правительство ею не управляла, должна защищать Украину как свою землю до последнего дыхания, чувствуя, что потеря ее была бы для нее смертельным ударом.
Взгляды Головка на фоне воззрений объективных и трезвых Романа Дмовского выглядят таким романтическим идеализмом, который представляет собой слегка модифицированный вариант федерализма Леона Василевского, причём вариант столь же далёкий от практической реализации.
Соответственно, сама судьба теоретика национальной проблемы Тадеуша Головка, она хорошо иллюстрирует свою иллюзорность его политических воззрений, потому что став депутатом польского сейма, не переставая быть видным соратником Юзефа Пилсудского, Тадеуш Головка
Уходят из жизни в 1931 году три совершенно трагических для него обстоятельства. Потому что в конце августа 1931 года Головко приехал в отдых на известный курорт «Трусковец».
на Западной Украине и стала жертвой террористического акта, созданный в 1929 году организацией украинских националистов. Одним из организаторов этого террористического акта стал 24-летний тогда и получивший печальную известность в будущем Роман Шухевич. Идеолога решения национального вопроса вечером в субботу 29 августа 1931 года,застрелили шестью пулями в упор в его номере в пансионате сестер Василянок в Трусковце. 24-летний Данилишин и его 19-летний племянник Билас, то есть два украинских националиста, с которыми Головков в теоретическом плане собирался
установить отношения братства, партнёрства и, в общем, продолжить федеративные отношения уже на антироссийской, антисоветской основе. После убийства Голубка, а затем и смерти в 1936 году Леона Васильевского, уровень теоретических изысканий польских политиков вокруг вопросов федерализма весьма существенно снизился.
В антироссийском сплочении непольских народов Второй Речи Посполитой у польских правящих кругов отныне не было никакой нужды. Варшава полагалась на прочность и долговечность своих восточных границ, установленных Рижским миром 1921 года и дополнительно подтвержденных польско-советским договором о ненападении от 25 июля 1932 года.
Никакого дальнейшего улучшения отношений с СССР ни Юзеф Пилсудский, не ставший после его смерти в мае 1935 года так называемым диктатором внешней политики, министр иностранных дел Польши, полковник Юзенбек, оба они никогда не планировали в сколько-нибудь серьезной форме. СССР в духе идеологии прометеизма теоретически рассматривался исключительно как колосс на глиняных ногах, который неизбежно должен
расколоться по национальным швам. Поэтому не поддерживать с таким государством интенсивные дипломатические отношения, не даже изучать его сколько-нибудь пристально с помощью инструментов дипломатии и особенно разведки смысла нет.
Бек предпочел активности на советском направлении и тактику холодной войны с Москвой, включавшую в себя и фактический отказ от активной агентурной работы в Советском Союзе. В итоге холодная война
негласно устроенная Беком в одностороннем порядке с польской войны превратилась в ледяную стену незнания и непонимания процессов, происходивших в Советском Союзе. Самоубийственная внешняя политика Бека и его команды, как хорошо известно, стала одной из главных причин катастрофы польского государства, исчезновения его с политической карты Европы,
осенью 1939 года. Национальная же политика Второй Речи Посполитой, в основе которой лежала жесткая дискриминация непольских народов, в том числе украинцев и белорусов, в решающей степени способствовала реальной массовой поддержке осуществившегося уже в ноябре 1939 года
воссоединение Западной Украины с УССР и Западной Беларуси с БССР. При этом, оказавшаяся в конечном итоге в Лондоне, не получившая поддержку Уинстона Черчилля, эмигрантское польское правительство, отвергнув на многочисленные политические установки режим санации, в национальном вопросе, не посчитало нужным хоть как-то изменить прежний и при том доказавший свою пагубность и практическую непригодность курс.
Глава этого правительства генерал Владислав Сикорский, хорошо известный в межвоенной Польше как непримиримый оппонент Пилсудского, даже не попытался воспользоваться предоставленным ему с подписанием в Лондоне в присутствии Черчилля 30 июля 1941 года польско-советским договором шанс.
В этом договоре, подписанном Сикорским и Советским послом Великобритании Майским и обозначившим установление дипломатических отношений между СССР и эмигрантским правительством, подчеркивалось, что договоры СССР с Германией 23 августа и 28 сентября 1939 года утрачивают силу.
Сикорский на этом основании наивно надеялся на то, что после войны Советский Союз признает межвоенную границу с Польшей, установленную Рижским миром 1921 года, то есть с включением туда западноукраинских и западно-белорусских земель.
В секретном протоколе к договору Сикорского-Майского говорилось о возможности дальнейших переговоров сторон по вопросам, которые не были затронуты в тексте соглашения. Главным, естественно, среди таких вопросов был договор о польско-советской границе. В случае строгого соблюдения лондонским польским правительством своих обязательств, у советского руководства возникала очень непростая проблема уговорить
признанные СССР легитимные эмигрантские власти Польши отказаться от западных регионов УССР и БССР. Соответственно, на стороне лондонских поляков в вопросе о границах до поры до времени выступали и Черчилль, и президент США Рузвельт. Но все изменилось в апреле 1943 года, когда Сикорский выступил окончательным могильщиком теории польского федерализма.
Как известно, польский генерал на официальном уровне фактически поддержал версию событий в Катыни, озвученную германской стороной 13 апреля 1943 года с целью раскола антигитлеровской коалиции.
Никогда не изменявший своим русофобским и антисоветским взглядом Сикорский, подобно Геббельсу, наивно полагал, что Черчилль и Рузвельт в Катынском вопросе однозначно поддержат Польшу, официально обратившуюся своим лондонским правительством Международный Красный Крест. Между тем, многочисленные документы, напечатанные в 2018 году,
В первой части первого тома масштабного проекта Росархива Советский Союз и польское военно-политическое подполье наглядно показывают, что британский премьер-министр Черчилль и президент США Рузвельт осознанно пренебрегли интересами лондонских поляков,
логично рассматривая сохранение коалиций с продолжающим в одиночку воевать в Германии на Восточном фронте Советским Союзом гораздо более приоритетной задачей своей внешней и оборонной политики. В этих условиях
Сталин, молниеносно использовал грубый политический просчёт Сикорского, и уже 26 апреля 1943 года СССР разорвал дипломатические отношения с лондонским правительством, одновременно получив полную свободу рук в вопросе об определении послевоенной советско-польской границы.
Таким образом, даже оказавшись в тяжелейшей ситуации ввиду инициированного им же самим конфликт СССР, правительство Сикорского опиралось на все те же, уже наглядно доказавшие свою пагубность, стереотипы времен межвоенной Польши и ледяной стены министра Бека. В этих условиях сам Сикорский
оказался не нужен британской стороне. 4 июля 1943 года его самолет потерпел крушение близ Гибралтара, а британские архивные документы о подробностях его гибели до сих пор не рассекречены, несмотря на истечение сроков их обнародования. Но и после смерти новое лондонское правительство в голове с Миколайчиком продолжило прежнюю линию, твердо настаиваю над польской
советской границы 1939 года и даже не помышляя о каких-либо уступках в этом направлении, в том числе в духе федеративной концепции Василевского и Головка.
Соответственно, твердолобая непреклонность лондонского правительства меньше, чем через год, в августе 1944 года обернулась трагическим варшавским восстанием, которое было призвано освободить столицу Польши ещё до подхода советских войск и обозначить легитимность польской власти.
Великобритания и США не поддержали ни в тот момент лондонских поляков в их конфликте в СССР, ни на конференциях Большой Тройки в Тегеране, Ялте и Потсдаме. Они поддержали именно точку зрения Сталина и его проекта новых польских границ. Наконец, 16 августа 1945 года эти новые границы в духе решений Потсдамской конференции
не включавшие в себя подавляющее большинство территорий восточных Крессов, то есть украинских и белорусских земель, были зафиксированы советско-польским договором и, что очень важно, продолжают существовать до сих пор.
Итоги Второй мировой войны официально и окончательно подводим итог. Нашей лекцией обозначили крах польского федерализма в его межвоенном варианте. Уже в условиях послевоенной эмиграции национальная политика польских властей 20-30-х годов, в том числе взгляды Леона Василевского и Тадеуша Головка,на теоретическом и практическом уровнях подвергалась существенному пересмотру и модификации при участии таких видных деятелей послевоенной эмиграции, как Ежи Гедройц и Юлиуш Мирошевский, но и в их взглядах, и во внешней политике постсоциалистической Польши,вплоть до наших дней один важнейший элемент воззрений так называемых федералистов продолжал и продолжает доминировать. Это неприкрытое и неизменное антироссийское и русофобское направленность.