…Я вспомнил, как мы приглашали сотрудничать в своём журнале Александра Зиновьева. Он тогда только-только вернулся из своей неметчины. Приглашать его выпало мне, поскольку я сам и инициировал эту идею. Я, конечно, несколько взволнован был честью, которую самолично и взвалил на себя. С диссидентом и мнимым нашим врагом такого ранга мне до той поры дел иметь не приходилось. Я не знал даже, на каком языке мы говорить будем. В прямом и переносном смысле.
Короче, он задал мне следующий вопрос, который, как я и понял, должен был решить всё дело:
— А кто с вами сотрудничает?
Тут я, конечно, все козыри и открыл.
—У нас в авторах Виктор Астафьев, Валентин Распутин. У нас Солженицын только что напечатался…
— Ну, это всё фигуры второго плана, — сказал Зиновьев в трубку, чем сильно меня расстроил. Мне стало стыдно за журнал, с которым не сотрудничает ни одна фигура первого плана.
— Ну, так вот мы и хотели…
Я замялся, не сообразив, чем закончить фразу, но этого оказалось достаточно. Я теперь тешу себя надеждой, что всё это — судьба. Я встретил Зиновьева в трудное для него время. Тешу себя и тем, что с помощью моей появилась у него, как показалось мне, творческая отдушина. Он написал для нашего журнала несколько блестящих статей, которые бы следовало собрать отдельной книгой. Он, кстати, был оригинальный художник-график, очень остроумно иллюстрировал свои статьи... Он даже написал предисловие к моей книге о Сталине. Свойство написанного им было и остаётся таковым, что способно открыть глаза и ослепшему веку...
Теперь о некоторых фигурах второго плана. В отношении одной, по крайней мере, Зиновьев не ошибся.
На моих глазах происходила грандиозная для такой личности, драматичная ломка воззрения, он переосмыслил то, что произошло с ним. В конце жизни Александр Зиновьев почувствовал себя обманутым. Он раскачивал на потеху другим лодку, она перевернулась с его немалой помощью. Но результат оказался совершенно не тот, каким представлялся. Мир не стал лучше с уходом страны, с которой он враждовал. Я запомнил, как говорил он: мне очень жаль, что так вышло, — я целился в СССР, а вместо этого попал в Россию. Меня может оправдать только то, что я делал всё искренне…
Солженицыну подобное никак в голову придти не могло. Он умирал, скорее всего, счастливым и довольным собой. Он никогда не пожалел, во всяком случае, печатно, о том, что рухнула ненавидимая им держава, а Россия из под её развалин явилась покалеченной и недужной. Нелечимые эти травмы останутся до той поры, пока она будет жива. Тут, конечно, Солженицын — человек второго и последнего плана…
Потом, в процессе сотрудничества, мы, похоже, дружны с ним, стали даже. Он даже написал предисловие к моей книге о Сталине. Часть этого предисловия я и хочу напечатать здесь в память о крупнейшем философе и писателе наших дней. Свойство написанного им было и остаётся таковым, что способно открыть глаза и ослепшему веку... Теперь тогдашние слова уже воспринимаются как бесспорные:
«Прочитав рукопись этой книги, мне ничего не оставалось, как только добавить к ней несколько замечаний иного характера, более общего. Книга, как увидит читатель, касается сугубо частных моментов, личной, в какой-то степени интимной биографии Сталина. Если можно отделить таковую от общего течения его жизни. Что, надо заметить, не всегда удается автору. Да это, впрочем, и невозможно. Частная жизнь таких людей, как выбранная Е. Гусляровым для очередного исследования, настолько тесно переплетается с общественной, что чёткую грань определить тут совершенно невозможно. Я и раньше много думал о Сталине, поэтому кое-где прибегу к тем моим размышлениям, которые, возможно, знакомы читателю, особенно зарубежному. Так вот, оценка личности Сталина немыслима без оценки эпохи, неразрывно связанной с его именем, — эпохи сталинизма. Что такое Сталин без сталинизма? Человечек невысокого роста. Недоучившийся малограмотный семинарист. Рябой. С грузинским акцентом. Был коварен, мстителен и жесток. Своими пальцами оставлял жирные пятна на страницах книг... А не слишком ли это жидко для характеристики человека, владевшего и до сих пор еще владеющего умами и сердцами миллионов людей?!
После урагана разоблачений ужасов сталинского периода, который (ураган) начался со знаменитого доклада Хрущева и достиг апогея с появлением не менее знаменитого «Архипелага ГУЛАГа» Солженицына, прочно утвердилось представление о сталинском периоде исключительно как о периоде злодейства, как о чёрном провале в ходе истории, а о самом Сталине — как о самом злодейском злодее изо всех злодеев в человеческой истории. В результате теперь в качестве истины принимается лишь разоблачение язв сталинизма и дефектов его вдохновителя. Попытки же более или менее объективно высказаться об этом периоде и о личности Сталина расцениваются как апологетика сталинизма. И всё же я рискну отступить от разоблачительно-критической линии и высказаться в защиту... нет, не Сталина и сталинизма, а лишь возможности объективного понимания их. Время эмоций на эту тему прошло. Настало время не только обличать злодейство, но подумать об его исторической сущности и истоках. Выросло это злодейство из тёмных душ кучки злоумышленников как некое отступление от благопристойных норм человеческой истории, или оно явило человечеству поучительный пример того, что на самом деле с необходимостью получается, когда самые светлые идеалы и мечты человечества воплощаются в жизнь, — вот в чём вопрос...
При оценке личности надо учитывать не только её субъективные качества, но и то, как она отображается в сознании окружающих. А Сталин в сознании окружающих отображался не только и не столько как мерзавец, сколько как символ этого великого процесса. Это была серьёзная история, а не просто насилие кучки жестоких злоумышленников над добрым и обманутым народом. Народ обманут не был. Не забывайте, что в самих массовых репрессиях сталинских времён, в которых пострадали миллионы простых людей, принимали активное участие миллионы других простых людей, причем, одни и те же люди часто играли роль палачей и жертв. Эти репрессии тоже были проявлением самодеятельности широких масс населения. И теперь трудно выяснить, чья доля в них больше — доля высших злоумышленников во главе со Сталиным или доля этих широких якобы обманутых масс населения. Чтобы покончить с этой темой, выскажу еще одну еретическую мысль: жертвы сталинизма — это лишь половина правды о нём. Есть другая половина, а именно та, что жертвы были помощниками и соучастниками своих палачей. Жертвы были адекватны породившей их эпохе. Ужас эпохи становления коммунизма состоит не столько в факте жертв, сколько в том, что получает преимущества, отбирается и выживает тип человека, готового пойти на жертвы и сделать своими жертвами других людей. Сталин был ярчайшим выразителем этой психологической революции. Мне кажется, что сталинские репрессии принесли Сталину больше божественного почитания, чем его неуклонная политика ежегодного копеечного снижения цен на продукты питания...
Если хотите постичь самое глубинное содержание марксистского учения, прочитайте сочинения Сталина. Это нелепая иллюзия, будто в марксизме еще остались некие интеллектулъные высоты и тонкости, замолчанные или искаженные вульгаризаторами, будто существует некий истинный марксизм, не имеющий ничего общего с мрачными явлениями его в качестве государственной идеологии коммунистического общества. Конечно, в сочинениях основателей марксизма есть кое-что, что может быть истолковано как явление высокой духовной культуры. Но это «кое-что» не есть специфический продукт марксизма. Это заимствовано у предшественников и современников, главным образом — в форме их погромов. Кстати сказать, погромы своим противникам, которые учиняли Маркс, Энгельс и Ленин в своих сочинениях, послужили своеобразной подготовкой для сталинских погромов в реальном коммунистическом обществе, победившем под идеологическим знаменем марксизма. Сталин был самым подлинным и верным марксистом. Когда ему отводят роль дьявола в сонме ангелов марксизма, то тем самым не очищают некий светлый марксизм от чёрных пятен сталинизма, а лишь стремятся спрятать подлинную суть марксизма, с поразительной полнотой и ясностью раскрытую Сталиным и его соратниками....
В Советском Союзе официально считалось, что в сталинские времена нарушались нормы партийно-государственной жизни, но что с этим было покончено. По этому поводу раздаются критические голоса. «Ничего подобного! — вещают эти голоса. — Упомянутые нормы всегда нарушались!». Эти голоса считают, что если в стране плохо, так значит нормы нарушаются. Но как официальная точка зрения, так и её критика в данном случае лишены смысла. Дело не в том, соблюдаются или нет нормы, а в том, что из себя представляют сами эти нормы. А эпоха сталинизма была эпохой изобретения и утверждения этих норм. Дело обстояло не так, будто уже были некие нормы, когда пришёл Сталин со своей бандой и начал нарушать их. Когда пришел Сталин, никаких норм таких ещё не было. Они рождались и утверждались в том страшном процессе, который лишь впоследствии был истолкован как их нарушение. Нельзя было нарушить то, чего еще не было. Просто процесс становления общества имеет свои нормы, в соответствии с которыми вырабатываются нормы возникшего общества. Весь сталинский период проходил в точном соответствии с первыми.
Сталин был адекватен породившему его историческому процессу. Не он породил этот процессе, но он наложил на него свою печать, дав ему свое имя и свою психологию. В этом была его сила и его величие. Не исключено, что молодежь ещё
будет когда-нибудь тосковать по сталинским временам. Народ (тот самый, якобы обманутый и изнасилованный) уже тоскует и встречает упоминание его имени аплодисментами».