Андрей МУСАЛОВ
Опубликовано в журнале «Пограничник». №10, 1998 г.
Я был по-настоящему удивлен, узнав, что в Академии Федеральной пограничной службы есть офицер, имеющий образование ихтиолога, то есть специалиста, изучающего рыб. Более того, по моим данным, именно его диссертация явилась отправной точкой для появления указа о передаче части органов рыбоохраны в ведение ФПС России и создании Морской охраны. Впрочем, капитан третьего ранга Игорь Журавлев человек скромный и лишь любимая тема заставила его разговориться.
Пограничники бьют по хвостам
Заканчивая в 1990 году штурманский факультет Бакинского высшего военно-морского училища, лейтенант Журавлев на планировал всерьез изучать ихтиологию. Его служба начиналась достаточно стандартно: Северно-Восточный пограничный округ, 1-я дивизия пограничных кораблей, морской буксир-спасатель, а позже — ПСКР (пограничный сторожевой корабль).
Там-то и случилось событие, оказавшее на Игоря сильное влияние. Однажды в конвенционном районе проводилась операция по поиску браконьеров. Район этот включал весь север Тихого океана и давал 70% мирового улова анадромных видов рыбы (тех, что живут в океане, а нерестятся в реках).
Необычная продуктивность этого региона, во-первых, объясняется удаленностью от цивилизации и, как следствие — отсутствием разливов нефти, мусора, грязи. А во-вторых — фронтальным соприкосновением теплых и холодных водных масс, в которых активно размножается планктон — основа пищевой цепи морской фауны. В смысле продуктивности знаменитая Ньюфаундлендская банка в Атлантике, где постоянно «рыболовные войны» между государствами Америки и Европы, даже близко не стоит рядом с этим регионом.
Разумеется, браконьеров всех мастей на севере Тихого океана всегда было много. Поэтому для охраны района, находящегося за пределами экономических зон заинтересованных государств, Россией, США, Канадой и Японией в 1992 году была подписана Конвенция об охране анадромных видов рыбы. Их промысел был разрешен лишь в экономзонах упомянутых стран, а на остальной акватории запрещен.
Однако, вернемся, к той памятной операции. В ней помимо российских пограничных кораблей участвовали два инспекторских катера Управления безопасности на море Японии, канадское судно и самолет Береговой охраны США. Все они искали браконьеров, занимавшихся незаконным промыслом.
Вроде бы дело благое, но то, как проходила операция, навело Журавлева на мысли о ее «показушности». Вроде силы большие, но для огромных просторов Тихого океана — иголка в стоге сена.
— Был не поиск, а какие-то сумбурные метания, — вспоминает офицер. — Объединенный штаб, находящийся во Владивостоке, то и дело дает новые направления, требует активизироваться… Мы, увидев на радаре цель, пытаемся с ней связаться, но запрашиваемое судно отмалчивается. Оно и понятно — открытое море, район свободного мореплавания, никто не обязан ни перед кем отчитываться. Идем на сближение и выясняем, что это траулер, который промышляет минтай и к лососевым отношения не имеем. Видим новую цель, идем к ней. Тот же результат... Сколько тогда топлива сожгли, сколько времени потратили и все — впустую!
«Борьба с тенями» продолжалась долгое время. В поисках браконьеров, ПСКР, на котором служил Журавлев, спустился от Камчатского полуострова до параллели японского острова Хонсю. Но на всем этом пространстве браконьеров так и не обнаружилось. Во Владивостоке решили, что их и не было вовсе и приказали свернуть бесполезные поиски.
— Наш корабль развернулся обратно — в сторону Камчатки и тут стали попадаться следы деятельности браконьеров: брошенные сети, буи и прочее, — рассказывает Журавлев. — То есть, они промышляли, но совсем в другом месте. Я не понимал, почему мы не смогли их обнаружить. Разобраться помог находившийся на борту инспектор рыбоохраны — толковый парень, ихтиолог по образованию, знавший английский и японский языки. Он объяснил, что пока мы ходим в открытом море, лосось уже ушел в реки. При таком подходе только и остается, что «бить по хвостам».
Вскоре Журавлев поступил в Академию ФПС. Во время учебы его не покидали мысли о ситуации с браконьерством, сложившейся в те годы на Дальнем востоке. Со временем его размышления легли в основу диссертации по теме «Охрана морских биоресурсов в исключительной экономической зоне».
В погоне за теорией
Первая глава почти любой диссертации связана с историей. Вот и Журавлев в своей работе начал с исторического экскурса. Оказалось, что долгое время охрана рыбных ресурсов в России велась номинально. Например, до 1917 года на всю Камчатку было всего шесть объездчиков, следившими за промысловой деятельностью. А после революции и вовсе никому до добычи рыбы на советском Дальнем востоке не было дела. …Кроме японцев и американцев. Те ловили в советских водах столько, сколько хотели. Были попытки ввести все в законодательные рамки путем создания так называемых концессионных участков. На них двадцать процентов добытой рыбы доставалось советской стороне — остальное иностранцам.
С началом «холодной войны» число иностранных рыболовецких судов в советских водах сократилось, но ловить совсем они никогда не прекращали. Что до Морских частей Пограничных войск (МЧ ПВ), то основной упор при охране границы делался на военно-политические вопросы, борьбой с браконьерством они занимались мало.
Советские пограничники трижды выполняли задачи по охране морских биоресурсов — в 1977, 1984 и 1986 годы, но всякий раз передавали эти функции Министерству рыбного хозяйства СССР. При этом, все их усилия были направлены на иностранные рыболовные суда, а на наших «домашних» браконьеров внимания почти не обращали. И совсем напрасно — те и квоты перелавливали и в заповедники заходили. А после распада Советского Союза и вовсе началось полное беззаконие.
Как и большинство других офицеров МЧ ПВ, Журавлев ощущал острый недостаток специализированных знаний, связанных с добычей рыбы, ихтиологией и тому подобным. В Бакинском ВВМУ их не преподавали. Как, впрочем, и сегодня моряки-пограничники не изучают эти направления.
— Рыба, если ее рассматривать как ресурс экономики, объект интересный и необычный, — размышляет Игорь. — Вот у вас есть шахта или рудник. Они стабильно дают прибыль, только обнеси ее забором и добывай. С рыбой все сложнее — много вопросов. Вот сегодня она есть, а завтра уже нет — ушла. Но куда ушла? Или сегодня ее ловят в больших объемах, и вроде без ущерба для воспроизводства, а завтра бросаются охранять, как вымирающий вид. Где тот безопасный предел?
Журавлев попытался изучить «рыбную» науку самостоятельно — по книгам, но знаний все равно не хватало. В поисках ответов Игорь отправился было на биофак МГУ, но оказалось, что там готовят специалистов широкого профиля, не связанных с экономикой и промышленной добычи рыбы. Зато в МГУ посоветовали обратиться в Заочный институт пищевой промышленности, на кафедру использования и разведения морских биоресурсов, которой заведовал профессор Петр Алексеевич Моисеев.
— Моисеев — именитый ученый, заслуженный деятель наук, —рассказывает Журавлев. — Он по праву считается создателем отечественной школы морских биологов. Исследования Петра Алексеевича в области промысловой продуктивности океана признаны во всем мире и составляют научную базу для решения многих международно-правовых проблем. Большинство нынешних видных ученых и руководителей рыбной отрасли — его ученики.
Моисеев хорошо принял офицера-пограничника, долго беседовал, интересовался — как сейчас охраняются биоресурсы? В результате собеседники сошлись на идее, что такая охрана должна строиться с опорой на научную базу, но с достаточной силовой поддержкой и качественной технической поддержкой. Рыбоохрана, не обладала таковыми. Еще с советских времен она контролировала внутренние водоемы и прибрежные участки морей, но на огромные акватории того же Тихого океана сил рыбинспекторов не хватало. А у морских пограничников не было той самой научной базы. В результате промысел долгие годы оставался без контроля.
Обучение в институте продлилось четыре года. Подход к учебе был самым серьезным. Капитан третьего ранга изучал биологию, органическую химию, биохимию и еще множество сложнейших предметов. В ходе учебы Журавлев общался со многими видными специалистами. Например, с Юрием Юдовичем, в свое время возглавлявшим рыборазведку Министерства рыбного хозяйства СССР.
Готовя диссертацию, Журавлев обратился в Институт рыбного хозяйства и океанографии. Поначалу разговор моряка-пограничника с представителями рыбоохраны напоминал разговор глухого со слепым —настолько разнились терминология и подходы. Но затем дело наладилось. Журавлева допустили в архивы рыбоохраны, где он работал с отчетами бассейновых управлений, изучал статистические данные делал выписки о характере нарушений в рыбном промысле, о районах нарушений, о государственной принадлежности браконьеров…
Когда диссертация была готова, Журавлев сумел увидеть общую картину происходящего и… ужаснулся.
Ужасающая картина
Как известно, Россия обладает огромной береговой линией в тридцать восемь тысяч километров. Однако мест, позволяющих вести промышленную добычу рыбодобычу всего два — Баренцево море, согреваемое теплым Гольфстримом, и Дальний восток. Последний дает более 40% мировой добычи морских биоресурсов. Бассейны Балтийского, Черного, Аральского и Каспийского морей дают некоторый экономический рыбопромысловый эффект, но с океанским он несопоставим.
Казалось бы, при таких данных наша страна должна быть одним из мировых лидеров потребления морепродуктов. Но в реальности к нынешнему 1999 году оно составляет около 5 килограммов на душу населения (по общепризнанным медицинским нормам этот показатель должен равняться 18 кило).
Как же так вышло? В свое время зампред по рыбному хозяйству Вячеслав Зиланов отметил, что в советский период наша страна, в стремлении решить продовольственную программу, делала ставку на «валовые» продукты: ловили, в основном, распространенные и дешевые виды — минтая, например. Для кого-то не особенно вкусно, но любая бабушка могла пойти в магазин и купить себе и своей кошке рыбку. Капиталистические страны ловили деликатесы: осетров, угрей, омаров, крабов — и так далее. Такой улов позволял быстро вернуть вложенные средства и обогатиться.
Теперь и в России капиталистические отношения, рыбная отрасль перестала получать государственную поддержку. Это означает, что и наши рыбаки предпочитают «дорогие» виды морских биоресурсов.
— Раньше было широко распространено мнение, что наши дальневосточные воды грабят японские браконьеры, — говорит Журавлев. — Но статистические данные второй половины девяностых показывают, что наши ресурсы уничтожаются нашими же рыбаками.
Более того, японцы и корейцы не исчерпывают до конца отведенные им квоты, чтобы сохранить право на пребывание в российской экономзоне. Да и зачем им перелавливать, если можно незаконно перекупить улов у наших браконьеров? Схема проста — наши рыбаки, поймав рыбу, везут ее не в российские порты, а прямо в море переваливают ее на иностранные суда. Либо напрямую доставляют все пойманное в Японию или Южную Корею, где сбывают за «живую» валюту.
Таким образом, почти все, что вылавливается в российских водах, попадает за рубеж, а вырученные валютные средства оседают в иностранных банках. Что же получает российское государство от такой схемы? Практически ничего, за исключением налогов с общего размера вылова морских биоресурсов. Но проблема в том, что контроля такого вылова практически не осуществляется.
Сегодня экономический эффект деятельности ФПС в исключительной экономической зоне и на континентальном шельфе завязан на штрафы и конфискаты. Но это составляет менее 1% от той суммы, которую могло бы получить государство за счет обеспечения нормального налогообложения от продажи морепродуктов за рубеж. Сколько и чего реально вывозится за рубеж сегодня никто не знает.
Более того, зачастую японцы являются реальными хозяевами судов под российским флагом.
— Идет такое судно. Флаг над ним вроде русский, — продолжает Журавлев. — Но на поверку — оно японское, и рыба с него поступает напрямую в японские порты. Пограничники такие долгое время не трогали. За годы «холодной войны» привыкли реагировать исключительно на флаг. И даже когда задерживали такие суда в заповедниках, то отпускали. Мол, наш. А эти «наши» по заповедным водам — донными тралами! Так, что ничего живого не оставалось. И разумеется, без каких-либо ограничений. Например, вылавливали молодь, лишая возможности возобновления численности. Между тем, рыба взрослеет и оставляет потомство не так уж и быстро. Я очень удивился, когда узнал, что некоторые осетровые живут шестьдесят лет, а половой зрелости достигают лишь на двадцатый год. Почти как люди.
Грохот бумажных баталий
Как раньше охранялись морские богатства нашей страны? Журавлев считает, что они охранялись плохо и браконьеры прекрасно это знали.
— Рыбоохрана почти всегда снабжалась по остаточному принципу, — размышляет капитан третьего ранга. — ее патрульные корабли — это бывшие промысловые сейнеры, перекрашенные в белый цвет, тихоходные катера. Если у инспекторов был пистолет Макарова, то уже хорошо. Браконьеры зачастую оказывались куда более оснащенными, особенно в последние годы.
Другая проблема рыбоохраны — профанация и коррупция. На должности экологов и рыбинспекторов зачастую назначали людей без специального образования, которые создавали лишь видимость контроля. В 1995 году у юго-восточного побережья Камчатки пограничники задержали группу японских промысловых судов, которые вели промысел даже не в экономической зоне, а российских территориальных водах. Незаконный, разумеется. Так вот, на борту оказались наблюдатели из рыбоохраны. Думается они закрывали глаза на нарушения далеко не бесплатно.
Таких примеров — масса. Очевидно, что на море нужен другой контролер и пограничные морские части для этой цели вполне подходят. Но не было соответствующей законодательной базы, да и сама идея зачастую не находила поддержки.
— Даже среди пограничников было много тех, кто возражали: мол, не было в мировой практике, чтобы столь военизированная структура охраняла биоресурсы, — вспоминает Журавлев. — Но прежде не было прецедентов, чтобы такая огромная страна не могла защищать свои интересы на море. И такого размаха злоупотреблений в этой сфере тоже не было. Кто должен охранять биоресурсы? Военно-морской флот? У него свои задачи. МВД? Ему бы с преступностью внутри страны как-то справиться. А меры между тем нужны жесткие. Пускай на какой-то период, пока общество не вернется к нормальной цивилизованной жизни. Тогда и охрану можно передать какому-то другому ведомству. А пока нужно сохранить морские ресурсы для будущего, для наших детей. Облечь в цивилизованные формы их экспорт, создать условия для того, чтобы хотя бы часть добытого попадала на внутренний рынок.
Подготовка законодательной базы для передачи охраны биоресурсов от рыбоохраны пограничному ведомству была многосторонней и потребовала немало усилий. Результаты исследований инициативной группы Академии ФПС и Главного штаба ФПС, а также программа действий, были доложены начальнику информационно-аналитического управления Главного штаба ФПС генерал-майору Николаю Владимировичу Круглову. При его участии был подготовлен пакет документов на имя Директора Федеральной пограничной службы.
Руководство ФПС одобрило программу и вышло на правительственный уровень с предложением рассмотреть проблему. Соответствующий пакет документов был направлен в Совет Безопасности России, в его межведомственную комиссию по пограничной деятельности.
— Далее началась подготовка указа Президента РФ о передаче рыбоохраны в ведение Федеральной пограничной службы, — рассказывает Игорь. — Что тут началось! В первую очередь против указа выступил Минсельхозпрод, которому подчинялась рыбоохрана. Затем на арене появились такие крупные политические тяжеловесы, как Черномырдин, Чубайс, Хлыстун и прочие. В печати организовывались явно заказные статьи. Но были сторонники этой идеи. Например, председатель Общества рыбопромышленников Эрнст Черный полностью ее разделял.
Чаша весов, на которых находилась судьба указа, клонилась то в одну, то в другую сторону. Председатель Государственного комитета по рыболовству Александр Родин даже подготовил свою программу о развитии и реформировании рыбинспекции. Но указ все же был подписан.
У Журавлева хранится огромный том — сборник документов, связанных с подготовкой указа. В нем отражены все перипетии этой борьбы. Листая бесконечные страницы документов, я спрашиваю у него:
— Это победа?
— Победа!
Победа есть. А дальше-то что?
Итак, после подписания 29 августа 1997 года Указа Президента РФ и постановления правительства № 950 «О мерах по обеспечению охраны морских биологических ресурсов и государственного контроля в этой сфере», часть органов рыбоохраны была передана Федеральной пограничной службе, в составе которой отныне появилась новая структура — Морская охрана (МОХР ФПС России).
Департамент МОХР состоит из трех управлений и пяти территориальных управлений. Его общая численность составляет 1600 человек. На баланс ФПС из рыбоохраны поступили 40 вымпелов: 25 кораблей и 15 катеров.
Всего у Морской охраны ФПС более тысячи кораблей и судов. Сила, вроде бы, достаточная. Но… в современных условиях техника лишь полдела. В дополнение к военным морякам требуются узкопрофильные специалисты: экологи, ихтиологи, юристы. Словом, нужна гибкая система.
Кроме того, далеко от завершения формирование правовой базы. Например, остаются проблемы разграничения экономзон. Это постоянно ведет к возникновению конфликтных ситуаций. Та же Норвегия, пользуясь ситуацией, планомерно вытесняет наших рыбаков из западной части Баренцева моря.
Возникают и проблемы с таможенным оформлением улова — глубина экономической зоны может достигать 200 морских миль, а таможенной составляет 12. Следовательно, большая часть выловленной рыбы уходит за рубеж нерастаможенной.
— А ведь это наша рыба, которую мы фактически дарим всем подряд, — восклицает Игорь. — Все равно, что с нашей грядки собрали картошку и отдали чужому дяде!
В свете изложенного, необходимо изменить отношение к охране морской границы на государственном уровне. Прежде всего, по мнению Журавлева, следует переформировать морские части из сугубо военной структуры в контролирующую. Не нужны огромные «дредноуты», увешанные торпедами, ракетами и глубинными бомбами. Львиная доля рыбаков предпочитает действовать в рамках законов и силовые методы против них не нужны. А для задержания злостных нарушителей вполне достаточно легкой артиллерии, а то и пулеметов.
Но вот что необходимо пограничному кораблю, так это комфортные места для размещения инспекторов, отсеки для хранения вещдоков, скоростные катера для высадки осмотровых групп, связь для подключения к единой базе данных промысловых судов и тому подобное. На нынешних компактных ПСКРах, для размещения всего этого попросту нет места.
Первый пограничный ихтиолог понимает, что стереотипы, складывавшиеся десятилетиями, ломать тяжело. Но решительные и необходимые меры по защите морских биоресурсов необходимы. Иначе нашим потомкам достанется пустое безжизненное море.
КОГДА ГОТОВИЛСЯ НОМЕР
(ПОСЛЕСЛОВИЕ ИГОРЯ ЖУРАВЛЕВА)
Прошло более года после подписания Указа Президента РФ о передаче рыбоохранной функции Федеральной пограничной службе. Однако решительного перелома как в организации охраны морских биологических ресурсов, так и в психологии причастных к этому важному делу людей, не произошло. Редакция журнала «Пограничник» попросила Игоря Журавлева уточнить перспективы развития данного направления деятельности МОХР.
— Видимо скоро наступит момент, когда государство и общество поставят перед ФПС вопрос: «Что сделано? Какой смысл было вырывать из рук Госкомрыболовства функции охраны морских биоресурсов (МБР)?». Неслучайно в последнее время пресса начала активно анализировать результаты действий пограничного ведомства в этом вопросе и давать нелестные оценки. Также, видимо, неслучайно в правительстве началась проработка вопроса о возврате всего на исходные позиции.
Более того, Госкомитет по рыболовству опять выделен из состава Минсельхоза и вновь воссоздан. Очевидно, не нужно объяснять, что возврат функции охраны МБР в рыболовную отрасль может стать крупным провалом в деятельности ФПС в целом, пошатнет авторитет ведомства в обществе.
В чем же причина происходящего? Бытуют разные мнения. Например —эффективность деятельности ФПС в деле охраны МБР ничтожна из-за хронического отсутствия ГСМ для кораблей и катеров. Но на мой взгляд основная причина кроется глубже: за прошедшее время так и не была определена основная цель этой деятельности, а также не были выработаны критерии ее эффективности.
Мы продолжаем использовать в качестве показателей эффективности деятельности количество осмотренных судов, судорожно считаем мизерные суммы штрафов и конфискатов. А единственной целью деятельности считаем контроль за соблюдением правил промысла, как таковой.
Безусловно, с подобным подходом к организации охраны МБР ждать реальной эффективности не приходится. Многие практически не осознают сущности экономических преобразований, происходящих в государстве. До сих пор ставится задача — заставить рыбаков доставлять все выловленные морепродукты на наш внутренний рынок и исключить их вывоз за рубеж.
Между тем, суть новых экономических отношений заключается в либерализации рынка. То есть, морские ресурсы могут беспрепятственно реализовываться там, где предпринимателю это выгодно. С важной оговоркой — при условии их добычи в пределах установленных квот и в соответствии с правилами рыболовства.
Может возникнуть вопрос: «Что же положительного тут для государства?» А положительным является то, что новые экономические отношения стимулируют активизацию деятельности предпринимателей, вынуждая их самостоятельно заниматься всем комплексом производственных проблем, включая поиск партнеров по сделкам.
При этом предприниматель обязан значительную часть своих доходов возвращать государству в виде налоговых отчислений. Следовательно, основной задачей при охране МБР должен стать контроль за общим объемом вылова, с которого государство взимает соответствующие налоги. Вот этот зафиксированный объем и должен являться основным показателем эффективности ФПС в этой сфере.
Это важно, поскольку на суда, вывозящие рыбу за границу непосредственно из исключительной экономической зоны, не распространяется область деятельности ни Государственной налоговой службы, ни тем более — Государственного таможенного комитета России. Следует обеспечить взимание налогов с объемов добытой и реализованной морепродукции. С учетом самых скромных экспертных оценок эта сумма составляет около 1 миллиарда долларов США в год. Приносит ли в настоящее время наша деятельность такой доход государству? Безусловно — нет! Максимум, что дает ориентирование на штрафы и конфискаты — поступление в бюджет примерно 1 миллиона долларов.
Несколько слов о необходимости радикальной перестройки оперативно-тактической основы охраны морских биоресурсов. Учитывая, что акватория исключительной экономзоны представляет собой весьма неравнозначное пространство, необходимо распределить усилия ФПС сообразно районам образования и плотности промысловых скоплений. Также следует учитывать характер правовой дифференциации акваторий исключительной экономзоны.
Распределение объектов морского рыболовства показывает — где и в какое время необходимо их охранять, а правовой статус районов промысла определяет содержание деятельности правоохранительных органов по охране МБР. В неразрешенных для промысла районах главное — не допустить промысловую деятельность вообще, а в разрешенных — обеспечить цивилизованное рыболовство в рамках установленных правил и видовых квот вылова. Без такого подхода мы будем иметь ничтожный эффект от нашей деятельности.
Решающим фактором поддержания контроля за промыслом МБР на уровне, советующем потребностям государства, является незамедлительная разработка научно обоснованной тактики — технологии охраны. Над этим мы сейчас и работаем.
О правовом аспекте. Для наведения порядка необходимы жесткие штрафные санкции — вплоть до возмещения стоимости всего объема незаконно добытых продуктов. А при повторном нарушении — лишение права на промысел.
Кстати, должностные лица ФПС и сейчас имеют право на штрафные санкции до 5 тысяч минимальных окладов. Но этим в реальности практически никто из них им не пользуется и морепродукты в огромном количестве продолжают уходить за рубеж без налогообложения.
Немного о техническом развитии. Многие говорят о вертолетах палубного базирования. Но они не могут быть панацеей, так как очень дороги в эксплуатации и обслуживании и при этом способны решать лишь небольшой спектр задач. Если выбирать между вертолетом палубного базирования и быстроходным корабельным катером, то приоритет однозначно будет за катером.
Для контроля обстановки на значительных пространствах весьма эффективны самолеты, роль которых целесообразно радикально пересмотреть, а именно — подключить их самостоятельной служебной деятельности по охране МБР. Самолеты здесь должны стать одним из основных родов сил ФПС, поскольку они способны на больших пространствах находить и идентифицировать деятельность промысловых судов и наводить на них ПСКРы.
Промысловое опознавание самолетами особенно важно в исключительных экономических зонах. Каждая такая экономзона довольно своеобразный правовой институт: ресурсы наши, а пространства — общие. Потому ее и называют «исключительной». Из общей массы рыболовных судов, бороздящих пространство экономзоны необходимо, прежде всего, выделять те, которые осуществляют непосредственный промысел, готовятся к нему или «выгружают» улов. Экипажам самолетов такое опознавание вполне под силу.
Но основную нагрузку в разрешенных районах эконом зоны будут нести, все-таки, пограничные корабли и их инспекторские группы. Для обеспечения оперативных действий таких групп целесообразно оборудовать корабли кормовыми слипами — для быстрого спуска и подъема плавсредств.
К слову, об инспекторских подразделениях. Масштабы и специфика современной неправомерной деятельности промысловиков обуславливают новые требования к таким группам. На патрульных кораблях, предназначенных для контроля разрешенного промысла, должно быть несколько инспекторских групп и катеров. Это необходимо на случай, когда в районе промысла находится сразу несколько судов. Бывало так, что наш корабль оказывался с одним высадочным средством. Пока инспекционная группа осматривала одно судно, остальные разбегались, либо избавлялись от улик — выбрасывали незаконный улов за борт.
Инспекторские группы обязательно должны быть штатными подразделениями, организационно объединенными в специальную корабельную службу. Это своеобразный «спецназ», состоящий из профессионалов, способных не только установить объем выловленных морепродуктов, выявить несоответствие значительной части улова установленной квоте, отыскать тайники, но и, если потребуется — высадится по отвесному борту на судно-нарушитель и навести порядок среди его агрессивного экипажа (а такое происходит весьма часто). Простого матроса подобному не научишь.
Вызывает вопросы предложение о размещении наблюдателей непосредственно на промысловых судах. Этот способ уже не оправдал себя и какой смысл наступать на одни и те же грабли? И если прежде мы «сажали» их только на иностранные суда, то теперь должны назначать и на те, что под российским флагом? Сколько их понадобится в таком случае? Сотни? Привлечение наблюдателей на некоторых направлениях может рассматриваться как временная и вынужденная мера. Но не более того.
До настоящего времени не решен вопрос о подготовки для ФПС собственных «рыбоохранных» кадров. В средствах массовой информации уже говорят, что среди пограничников нет таких специалистов. Что в ведомственных учебных заведениях не обучают рыбоохранному делу и соответствующему морскому законодательству. И они правы — по существу, с передачей рыбоохраны в ФПС произошли незначительные изменения: пограничные корабли возят инспекторов прежней формации.
Подготовку небольшой группы профессиональных офицеров-ихтиологов можно начать, к примеру, в том же Калининградском рыбном институте, создав там пограничную кафедру. Кстати, именно в этом вузе проходила подготовку основная часть инспекторов Госкомрыболовства.
Размышляя о поиске оптимальных путей защиты экономических интересов в морских пограничных пространствах, хотелось бы напомнить исторический опыт. И в царские времена и впервые годы советской власти для упорядочения промысловой деятельности, Россия использовала концессионную форму иностранной промысловой деятельности. То есть, иностранцам разрешалось промышлять непосредственно в прибрежных водах и базироваться на российское побережье.
Сегодня, при хроническом отсутствии топлива для пограничных кораблей, использование подобной формы иностранного и российского коммерческого промысла особенно актуально в отношении дорогостоящих видов МБР и позволило бы объективно контролировать объемы вылова и параметры орудий лова.
Разумеется, одним из обязательных условий такого концессионного лова должен стать временный запрет на промысел краба, лосося и т.д. Также важно обязать иностранные рыбодобывающие компании развивать инфраструктуру российского побережья, что особенно актуально для дальневосточных территорий. Такой подход позволит заработать на топливо, на ремонт, на запчасти. Позволит «запустить» корабельные и авиационные системы, необходимые для охраны всей акватории морских пограничных пространств.
Одновременно к деятельности по контролю за концессионерами следует подключить сухопутную составляющую ФПС. Ведь на значительных территориях Дальнего востока кроме пограничников никто не представляет официальную российскую власть.
На мой взгляд, реализация хотя бы некоторых из вышеизложенных подходов позволит не только обеспечить повышение эффективности защиты национальных интересов России на морских пограничных пространствах, но и некоторую финансовую стабилизацию нашего ведомства во благо Отечества.
Фото из архива автора и сети интернет