В поселок с оптимистичным названием Ясное мы въезжаем под завесой измороси то ли дождя, то ли тумана. Глядя в окно автомобиля на серые руины и громады уцелевших пока еще строений, машинально лезу в карманы куртки в поисках сигарет и зажигалки, но вспоминаю, что бросила курить.
Булыжник на мостовых топорщится разноцветной чешуей старого больного дракона, но серые кубики мелкой брусчатки пока еще ровно приглажены, как шершавая шкурка лесной гадюки. В первом же переулке за нами молча увязывается собака с искривленной передней лапой и лобастой доброй мордой, но уже на следующей улице сворачивает в другую сторону.
Домов на улицах поселка стало меньше, в тех, что еще стоят, прибавилось разбитых и просто опустевших окон. Крыши устало ложатся внутрь. Заезды с улиц ведут к разбитым ступеням, которые теряются в зарослях хмеля и бузины, поглотивших фундаменты на месте уже исчезнувших домов.
На устоявших пока что стенах - львиные морды, венки цветов и фрукты, кованые перила балконов и прочая претензия на имперский город из далекого прошлого. В одной из подворотен навстречу выходит мордатый кот, садится, поджимая переднюю лапку, вопросительно смотрит в глаза: "Вы случайно пришли не за мной?" Через дорогу можно рассмотреть старый дом в разрезе: у него рухнул фасад, как раз с уличной стороны. А на соседнем вывеска: ул. Театральная, как насмешка, и дальше надпись на немецком, что-то про мебельный магазин.
Я долго пытаюсь впихнуть башню кирхи в старый портретный объектив, но она не дается. Кажется, здесь ничего не дается в руки, не подпускает к себе, рассыпается, ускользает, как отражение в реке: вроде бы видишь очертания вдалеке, но подходишь ближе и упираешься в пустоту.
