Пробуждение — очень личный момент в повседневной жизни каждого человека. Поэтому большинство людей предпочитает просыпаться в надежном и безопасном месте. Лучше всего — в своей собственной постели.
Впрочем, для некоторых это не правило, а, скорее, привилегия. Особенно для людей моей профессии. Но это не значит, что мне это не по душе.
И уж точно мне не нравится просыпаться связанным по рукам и ногам силовыми кандалами, словно призовая свинья на фермерской выставке перед тем, как стать главным украшением торжественного обеда.
А уж если все это происходит на борту старого демилитаризованного уллерианского корабля, ожидающего отправку на разборку на верфях Новой Надежды, то уровень удовлетворения сервисом в моей мысленной шкале определенно не заслуживает даже одной звездочки.
Внушительного размера армейские ботинки, которые были первым, что я увидел, открыв глаза, стали окончательным аргументом, который позволил мне сформировать утреннее приветствие.
— Какого черта? — спросил я, поворачиваясь на спину и пытаясь сесть.
Мои слова вызвали оживленную реакцию. Меня подхватили под скованные за спиной руки, подняли и посадили в нечто, что пару столетий назад было креслом. В поле зрения передо мной появился плотного телосложения мужчина с седеющими коротко остриженными волосами. На вид ему было лет сорок, с учетом современных достижений медицины могло быть лет пятьдесят, а на самом деле было шестьдесят три.
Я его знал.
— Какого черта, Террен? — повторил я приветствие.
Террен Сколье, бизнесмен, благотоворитель, меценат, контрабандист и мошенник, присел на выпотрошенный корпус пульта напротив меня. За спиной у меня многозначительно дышал владелец армейских ботинок. Я бы не удивился даже, если бы он непрерывно держал меня под прицелом какой-нибудь жуткой пушки, но оборачиваться не стал. Такие люди не любят резких движений.
— Есть два типа людей, Вэл, — сказал Террен. — Одни сидят в кандалах, а другие задают вопросы. Ты сидишь в кандалах.
Я поерзал в кресле. Теоретически можно было вскочить и попытаться боднуть его, но шансов было мало.
— Я просто хочу поговорить, Вэл.
— Твое дело, — сказал я. — Что до меня, то я даже обонять тебя не хочу, не то что говорить. Слишком уж воняет.
— Проблемами? — спросил Террен.
— Дерьмом. В задницу ритуалы, Террен, что тебе нужно? Зачем весь этот спектакль?
Террен не отрываясь смотрел мне в лицо. Сукин сын явно знал, что я терпеть не могу, когда на меня пялятся. Однако, перехватив его взгляд, я вдруг понял, что за этим кроется нечто большее, чем просто желание меня достать.
Вообще-то для того, что причинить мне неприятности, Террену совершенно не обязательно было участвовать в этом причинении лично. Тем более, если на принимающей стороне оказывался некто столь незначительный как я. Да, я один из лучших, да у меня отличная репутация, но это только для тех, кто в курсе. А таких не очень много. Ребята, подобные мне, на федеральных новостных каналах не светятся, и в голошоу не участвуют, значит и исчезновение их (нас) никого особо не встревожит. При желании, Террен мог смахнуть меня одной рукой, как муху. Просто отправил бы десяток-другой грамотных профессионалов, и больше бы никто меня никогда не видел. В конце концов, сумел же он меня без сучка и задоринки выкрасть из моей собственной квартиры.
Значит, ему все-таки что-то нужно.
— У меня есть для тебя работа, —сказал Террен.
— У меня есть для тебя работа, — сказал Террен.не покривив душой. Из дел у меня оставался только один незакрытый заказ. Так, чепуха, просто доставить пакет документов из пункта А в пункт Б. Я как раз размышлял, каким образом мне получше приступить к его выполнению...
Впрочем, какая теперь, к черту, разница. Я даже собраться не успел. Дела повернулись совершенно неожиданным образом, и вот я сижу тут связанный по рукам и ногам в старой списанной посудине. Так что останется налоговая служба Тлапа без этих наводок от информатора.
— Открытый чек, — сказал Террен. — Ты сам решишь, сколько тебе нужно.
Это было интересно. На моей памяти такое предложение было лишь однажды. Сделано, оно было, правда, не мне, и слава богу — кончилось дело очень плохо. Открытые чеки предлагают лишь когда не предполагают, что по ним придется платить. Или когда дело плохо настолько, что отчаяние перехлестывает через край.
Я посмотрел на Террена.
— Кандалы, — сказал я. — Тогда поговорим.
Ботинки у меня за спиной шумно засопели. Террен посмотрел куда-то поверх моей головы, очевидно безмолвно общаясь со своими громилами. Люди, подобные ему, часто со временем вырабатывают такой метод коммуникации с подчиненными. Особенно с теми, у которых по закону сохранения человеческих резервов после кулаков на мозги места не хватило.
— Сними, — сказал Террен.
— Послушайте, я не уверен… — произнесли ботинки неожиданно обычным голосом, какой можно услышать от заурядного клерка или мелкого чиновника. Я почему-то ожидал услышать нечто более драматичное. Какой-нибудь суровый хриплый рык или подленький дискант, но голос откровенно выпал из декораций. — Вы его рожу видели? Он же из этих… Ненавижу предателей.
— Сними, — повторил Террен. — Я с ним не целоваться собираюсь. А Вэл — парень разумный. Он станет чудить. Ведь не станешь, Вэл?
Я пожал плечами. Со скованными за спиной руками это выглядело так, словно я чешу копчик.
— Ну, я предупредил, — сказали ботинки и спустя несколько секунд невидимые оковы с моих рук и ног исчезли.
Единственный плюс силовых кандалов это то, что, если ты не рыпаешься, они не затягиваются и не впиваются в кожу и плоть, как стальные.
Если только тот, кто их надел, не нажмет одну маленькую кнопочку на контрольном пульте.
— Вот теперь другое дело, — сказал я, непроизвольно потирая запястья. С руками, конечно, было все в порядке, просто рефлекс. — Ну так что у тебя стряслось, Террен? Потерял какой-нибудь корабль с особо ценной контрабандой? Или конкуренты поджимают? Ты же знаешь, я «горячими» заказами не занимаюсь. Да тебе и своих «шестерок» для этого хватит.
Опять-таки, я бы не удивился, если бы после этих слов я получил по башке от армейских ботинок или Террен приказал меня вышвырнуть из шлюза. Маловероятно, конечно, но кто их разберет, этих подпольных воротил. Но на этот раз Террену удалось меня удивить.
Магнат устало потер лоб и глубоко вздохнул, а когда он снова на меня посмотрел, в его глазах стояли настоящие слезы.
— Моя дочь пропала, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты ее нашел.
*****
Восемнадцать планет и станций и три месяца спустя нам наконец удалось кое-что нащупать. Да, именно «нам», потому что на этот раз я едва ли не впервые работал над делом не один.
На этом настоял Террен, и я в конце концов согласился. Не каждый день выпадает возможность поработать с открытым чеком. Даже если дело и кажется на первый взгляд совершенно безнадежным.
Присутствие Террена на борту в итоге оказалось даже почти полезным. Пусть он и не мог светиться лично в большинстве мест, где мы побывали, но его имя и его деньги открывали мне такие двери, к которым меня в других обстоятельств не подпустили бы и на световой год.
А вот про Зунга я того же сказать никак не мог.
Не знаю, было это его имя, фамилия или кличка. Просто Зунг. Тот самый обладатель армейских ботинок, который ненавидел предателей, не был уверен и предупреждал. Здоровенный жлоб на голову меня выше, со стероидным телосложением и лицом человека, от которого хочется держаться подальше. Террен обращался к нему только «Зунг», а у меня как-то не возникло желания завязать с ним более тесное знакомство. Особенно после того, как он при первой же возможности, стоило Террену отойти, сказал мне:
— Я за тобой слежу. Только попробуй выкинуть какой-нибудь фокус. У меня разговор будет короткий. Как со всеми предателями.
Я спокойно посмотрел ему в глаза. Спустя десяток секунд он все-таки не выдержал и отвернулся.
Ну да, левая половина моего лица производит такое впечатление даже на типчиков вроде Зунга, с тестостероновыми емкостями вместо мозгов. Наверное, потому он меня и возненавидел. Уж в одном-то я был уверен на сто процентов: несмотря на подходящий возраст, во время войны Зунг имел не больше отношения к армии и флоту, чем старый кот моей прабабки. Так что ПТСР и другие ветеранские заморочки тут были не при чем. Почему-то эти ребята, проведшие свои лучшие годы в далеко не лучших местах за решеткой очень любят выпячивать патриотизм. Особенно сейчас, когда война уже давно закончилась победой людей.
— Учти, — прошипел он мне вслед, когда я повернулся, чтобы уйти, но эффект был уже испорчен.
Но я учел. Было ясно, что рано или поздно Зунг станет одной из тех проблем, с которыми просто невозможно не разобраться. Иначе они разберутся с тобой.
Когда Террен разъяснил мне суть проблемы, я сначала даже не поверил, настолько это было глупо.
— Я не могу работать, не зная всех деталей, — сказал я ему. — Террен, если ты не вскроешь карты, я буду тыркаться в темноте до скончания веков. В жизни не поверю, что ты не заначил эту информацию где-то еще.
Террен уже выглядел сам собой. Разбитый отчаянием отец был упрятан поглубже под броню невозмутимости.
— Если бы у меня остались эти данные, на кой мне бы сдался ты? — Террен сидел в кресле второго пилота, которого у меня отродясь не было. Я всегда работаю один. Вообще я ожидал от магната проблем по части его размещения. Все-таки у меня всего лишь списанный военный курьер, а не круизная яхта. На удивление, если кто и вякнул пару раз насчет маленькой каюты и сомнительного питания, то это Зунг. Да и тот заткнулся после короткого разговора с Терреном. Впрочем, Террен, по слухам, был родом из довоенных трущоб на Новой Надежде, еще до того как планета стала промышленным центром, так что он, наверное, и не такое повидал.
— Как по мне, этот неудачник и сейчас нам не нужен, — сказал Зунг, подпиравший двери. В рубке было всего два кресла, поэтому громиле приходилось торчать у нас за спиной. Смысла в этом, как и помощи от него, не было ровным счетом никакого, но Зунг старательно изображал бдительность. —Мои люди справились бы и сами. Босс, я думаю…
— Сколько раз я тебе уже говорил, чтобы ты завязывал с этой привычкой, —перебил его Террен. — Думать — это не твое. Пока ты занимаешься думанием, у тебя все остальное начинает плохо работать. Оставь это мне.
Хорошо, что я сидел спиной к Зунгу. Не хотелось добавлять в копилку наших прекрасных отношений еще и мою откровенно злорадную ухмылку.
— Я предупреждал, — несколько невпопад буркнул Зунг, но замолк.
Террен снова повернулся ко мне.
— Я не вел там никаких дел. Скорее… — Он помедлил. — Скажем так, это была личная резиденция. Место, где я и мои близкие можем отдохнуть… От всего.
Целая планета в личное пользование. Я вздохнул. Есть богатые люди, а есть те, для кого деньги давно утратили всякий смысл. Но я никогда не слышал, чтобы кому-то удавалось заполучить в личное распоряжение целую планету, да так, чтобы об этом никто и слыхом не слыхивал.
— Война подходила к концу, —сказал Террен. —Везде царил хаос… Разруха. Люди гонялись за шпионами и предателями — вымышленными и настоящими, иногда, словно из ниоткуда, выскакивали уллерианские рейдеры. Так что, когда мне попали в руки эти координаты… Я их приберег для личного пользования.
Допустим. Галактика очень велика, звездных систем и даже пригодных для жизни планет в ней в сотни тысяч раз больше, чем нам известно и, тем более, нужно. Хотя, конечно, местный сектор изучен получше. Я подозревал, что одновременно с попаданием в руки Террена, эти координаты удивительным образом исчезли и из официальных баз данных.
Точно так же, как они сейчас исчезли из баз данных самого Террена.
Координаты каждого объекта Галактики, необходимые для расчета гиперпрыжка к нему — это не просто широта и долгота, как на обычной карте. Это громоздкая куча цифр и букв, записанная в определенной последовательности. В печатном виде примерно страница убористой математической белиберды. Ни один нормальный человек такое наизусть не учит. Для этого есть база данных навигационного компьютера на корабле… или на станции, планете, где угодно. Конечно, для большинства объектов все эти данные продублированы в бесчисленном множестве.
Но, как выясняется, не для всех. И, получается, что, не имея этих координат, почти невозможно найти нужную планету или станцию среди огромного множества звезд, до тех пор пока очередной разведывательный корабль, прочесывая пространство одну систему за другой, не нашарит «потеряшку» заново.
Я подумал, что при всей нашей науке, при всем нашем техническом могуществе, позволившем нам освоить изрядный кусок Галактики и даже победить в самой жуткой войне, какую человечество знало в своей истории, мы по-прежнему похожи на доисторических людей, плывущих на плоту через океан. Стоит туману скрыть небо, и мы теряем возможность определить, где мы находимся, и куда нам надо править.
Туман… Хорошая метафора.
Туман войны.
А ведь Террен прав. В его сером мире все строится на уважении и авторитете. Стоит конкурентам узнать, что неприступный и могущественный глава клана Сколье мечется по Галактике в поисках то ли сбежавшей, то ли похищенной девчонки, и начнется бурление и брожение умов. Впрочем, какая она девчонка, подумал я. Двадцать четыре года. Разве что по сравнению со мной, заскорузлым реликтом войны.
Ну и самим Терреном, конечно.
Нейетта Сколье, двадцать четыре года, бесследно исчезла три недели назад. Ни записок, ни требований от похитителей, вообще ничего. Папаша уверен, что ее похитили, силой заставив скопировать координаты планеты, а потом удалить их. Террен сказал, что нанял лучших спецов по компьютерным системам, и те заверили его, что восстановить данные не получится. Вычищены они были на совесть.
Смущало, что даже прочесав вдоль и поперек всю криминальную изнанку Тлапа и многих других планет и станций, мы не нашли абсолютно ничего. Это было странно. Так не бывает. Никакое действие не происходит в вакууме, все оставляет следы, которые расходятся кругами, особенно в такой чувствительной среде, как люди, обретающиеся там, куда суровая рука закона либо дотягивается с трудом, либо вообще не дотягивается.
Террен предположил, что ключом ко всему является сама планета, и искать надо ее. Поскольку других зацепок не было, так мы и поступили… И уперлись в тупик. Похоже, ни одна живая душа в ни на планетах Кшаджра, ни в пределах Федерации даже не подозревала о ее существовании.
Значит, надо было искать за пределами Федерации.
И на первой же уллерианской станции я кое-что нащупал.
Естественно, Зунг не хотел отпускать меня туда одного.
— Он же переметнется в момент и продаст нас с потрохами! — Учитывая сомнительные гастрономические предпочтения уллериан во время войны, заявление Зунга прозвучало особенно тошнотворно. — Что с предателя взять!
— Я уже говорил, они не станут разговаривать с… — начал было я усталым голосом, но Террен жестом остановил меня.
— Засохни, — сказал он Зунгу. — Он пойдет один.
И Зунг засох.
На самом деле я был не уверен, что моя биография, столь красочно запечатленная на моей физиономии, зачтется в глазах местных обитателей в плюс. Но мне повезло. Меня не подстрелили прямо на входе и не выбросили в шлюз без разговоров. Наверное, ветеранам, жившим на станции стало интересно: что могло так понадобиться этому низшему со Знаком Верности на лице, что он рискнул заявиться к ним без приглашения?
Со мной поговорили. Весь разговор меня не покидало ощущение, будто я — забавный домашний питомец, хозяин которого ведет с ним умилительную беседу, словно человек с мурчащим котенком.
Унижение — привычная плата за то, чтобы получить информацию от уллериан.
Еще одна причина, почему нельзя было пускать на станцию ни Террена, ни Зунга. Эти двое готовы были торговать унижением только на собственных условиях.
— Я кое-что выяснил, — сказал я, когда мы уже отчалили от станции. — Даже больше, чем можно было ожидать, учитывая обстоятельства.
Террен по-прежнему старался выглядеть гранитной статуей самого себя, но получалось у него это все хуже. Обычное дело — крутые парни всегда хуже переносят душевное потрясение. Часть его отчаяния, очевидно, каким-то образом передалась Зунгу, в крысиных мозгах которого трансформировалось привычным для громилы образом: в желание перерезать мне глотку. Но это меня не слишком беспокоило. Террен держал его на коротком поводке.
— Что именно? — Террен пристально посмотрел на меня.
Я прикоснулся к левой половине лица. Дурацкая привычка, но, стоит мне поговорить с уллерианами, она каждый раз всплывает из глубин подсознания.
— Я получил данные о районе, где может быть расположена интересующая нас планета. Это та часть, которая интересует тебя.
Террен нахмурился.
— Продолжай.
— Мне также рассказали о нескольких кораблях, которым случилось исчезнуть в этом районе в конце войны. Это моя часть.
Я следил за Терреном очень внимательно, но на его лице не дрогнул ни один мускул.
— Это имеет отношение к делу? — спросил он.
Я пожал плечами.
— Не знаю. А ты как думаешь?
Некоторое время Террен молчал, игнорируя яростное сопение Зунга, изо всех сил старавшегося провертеть во мне дырку взглядом.
— Я тебе заплатил, — наконец сказал Террен. — И заплачу еще больше. Ты обещал сделать все, чтобы обеспечить безопасность моей дочери.
— И я это сделаю, — кивнул я. — Когда мне платят, я всегда довожу дело до конца.
На пульте замигал индикатор, сообщавший, что координаты с мнемокристалла, принесенного мной со станцией, обработаны, и корабль готов к прыжку.
Если таковы представления богатых людей о персональном мире для личного пользования, то хорошо, что мне никогда не светит богатство. Впрочем, что я могу знать о таких вещах? Возможно, если Террен перепишет через открытый чек все свое состояние на меня, мне тоже захочется поселиться в подобной дыре.
Нет, это не был, конечно, бессмысленный кусок безжизненного камня. Там даже была атмосфера и кой-какая жизнь. Примерно на уровне земного девонского периода — папоротники и лягушки. И все же…
Впрочем, для людей, подобных Террену, уединение, вероятно, ценится превыше всего.
Найти ее оказалось не так уж сложно. Когда знаешь, примерный район поисков из десятка звезд, координаты прыжка к каждой уже можно вычислить по косвенным параметрам. А уж когда мы оказались в самой системе, Террен без проблем указал на нужную планету. Третья от звезды, как и девяносто процентов землеподобных миров в Галактике.
— Как она назывется? — спросил я Террена, когда мы уже выходили на орбиту лохматого от облаков коричнево-синего шара. Зелень на нем уже была, но мало.
Террен пожал плечами.
— Никак. Зачем давать имя тому, о чем все равно никто, кроме тебя не знает?
Я искоса посмотрел на него.
— Теперь знают.
Террен промолчал, мгновенно окаменев лицом.
По мере нашего приближения к планете он все больше и больше замыкался в себе. Настолько, что я даже начал немного беспокоиться. Впрочем, за него в полной мере отрабатывал Зунг. Подозрительность и неприязнь так и сочились из него, так что почти превращались в ощутимый запах. А может, он и впрямь вонял. Ионный душ на корабле работал так себе.
Хорошо, что его сейчас не было рубке.
— Стоп, — сказал вдруг Террен, показывая на один из обзорных экранов, на котором сейчас проплывала свободная от облаков поверхность планеты. —Туда.
Я поиграл с настройками камеры, приблизив область. На границе рыжей с зелеными пятнами суши и синего океана явственно виделось какое-то искусственное сооружение.
— Твоя дача? — спросил я.
Террен медленно покачал головой.
— В том-то и дело, что нет, — сказал он голосом, в котором ощущалась вся его долгая жизнь, все десятилетия темных дел и жутких решений. — Я понятия не имею, что это. Значит, нам туда.
Я молча повиновался.
Смысла что-то пояснять не было. Скоро Террен все увидит сам.
Но я узнал это сооружение с первого взгляда.
*****
Удивительным образом угловатая громадина храма, максимально далекая от природных форм и вообще от человеческой эстетики, казалась вполне уместной здесь, на первобытном берегу дикой планеты.
— Что за… — Террен изумленно смотрел на сооружение. С его слов, выстроенное им поместье находилось вообще на другом континенте (на планете их было три). — Откуда это тут взялось?
Я сделал несколько шагов в сторону узкого металлического моста, который вел от высокого утеса к храму, возвышавшемуся прямо из воды.
— Давно тебя тут не было, Террен?
— Около года, — ответил он. По лицу магната было явно видно, что он ничего не понимает.
Я вздохнул.
— Уллериане могут строить очень быстро, если им нужно. Обычно они доставляют большими фрейтерами сразу огромные стандартные секции. У них даже храмы стандартизованы… Результат тысяч лет развития военизированной цивилизации.
Глаза Террена стали стеклянными. Я даже испугался, что он сейчас совсем слетит с нарезки и сиганет с утеса. Не то чтобы я стал так уж по нему скорбеть… Но он еще не расплатился со мной по своему чеку.
— Это Храм Отстраненных, — казал я. — Конечно, храм не совсем точное слово, поскольку Отстранение не совсем религия… Но это самая близкая аналогия. За последние лет десять уллериане воздвигли их на многих пострадавших от войны планетах. Это что-то вроде монастыря и места для покаяния одновременно.
— Уллериане?! — Террен схватил меня за плечо и рывком развернул к себе. —Что ты несешь?! Что это, и где моя дочь?!!!
Я не ответил, поскольку был занят другим: следил за Зунгом. Тот по настоянию Террена изначально остался у корабля, который я посадил примерно полукилометре от храма, и сейчас как раз направлялся в нашу сторону.
Однако нашлось кому ответить вместо меня.
— Твоя дочь в храме, — произнес низкий, почти лишенный эмоций голос. — С ней все в порядке.
Террен буквально отшвырнул меня в сторону. Не то, чтобы он был так уж силен, скорее я просто не ожидал от него подобной прыти. Старею.
Впрочем, у него все-таки хватило ума или выдержки не бросаться с кулаками на уллерианина. Не знаю, разбирался ли Террен в уллерианских знаках отличия, а вот я-то их знал очень хорошо. Судя по ритуальным насечкам на скулах, с нами разговаривал бывший офицер войск спецназначения. Штурмовик, побывавший как минимум в сотне операций, если я правильно вспомнил смысл закорючки над его левым глазом.
— Мы не похищали ее, — сказал уллерианин, одетый, по традиции Отстраненных, в уллерианский вариант монашеской рясы, довольно бесформенное одеяние из грубой ткани. — Она сама обратилась к нам около года назад… С координатами планеты. И теперь решила к нам присоединиться. У каждого свой путь.
Меня уллерианин полностью игнорировал. Не могу сказать, чтобы я сильно расстроился. Внимание уллерианского штурмовика далеко не та штука, к которой стоит стремиться.
За свою долгую послевоенную карьеру, и уж тем более во время войны я вдосталь насмотрелся на людей, которым нечего терять. На тех, кто перешел грань, после человека перестает интересовать все, включая собственную смерть. Делая шаг в сторону уллерианина, Террен выглядел именно так. Не знаю, чем бы все это для него кончилось, если бы спустя мгновение вокруг нас не начался кромешный ад.
Обычно, когда рассказывают о таких переделках, стараются приукрасить свое участие, выставить себя эдакими крутыми бойцами. Благо что обычно свидетелей поблизости нет и некому опровергнуть похвальбу.
Я для этого то ли слишком равнодушен, то ли слишком стар. Тем более, что и приукрашивать мне нечего. Я тихонько лежал за большим камнем и старался не схлопотать случайный заряд из импульсника или плазменной винтовки. Но кое-что все-таки успел увидеть.
Зунг начал стрелять еще издалека, вопя какую-то яростную чушь про предателей, ловушки и проклятых врагов. Это его и сгубило. Уллерианский штурмовик быстро, но аккуратно сбил с ног Террена и снял Зунга первым же выстрелом импульсника, извлеченного откуда-то из недр бурой хламиды. От выстрелов громилы он уклонился без малейших усилий. Я знал, что уллерианские штурмовики умеют мгновенно рассчитывать траекторию заряда по направлению ствола за мгновение до выстрела, но выглядело это все равно эффектно.
Однако с неба почти нам на головы уже валилась следующая проблема. Малый десантный бот без опознавательных знаков приземлился буквально в двадцати шагах от стража мостика к Храму. Рампа бота с грохотом откинулась и из чрева корабля горохом посыпались люди в боевых скафандрах. Считать мне было как-то недосуг, потому что из-за спины уллерианина появились еще два его соплеменника. Через мгновение мне показалось, что сам воздух вот-вот загорится от поднявшейся стрельбы.
Все было кончено спустя секунд тридцать. Я даже удивился, что это заняло так долго.
— Я думал, Отстраненные оружием не пользуются и к насилию не прибегают, —сказал я, вставая на ноги и стараясь не смотреть на то, что осталось от боевиков Террена. Уллерианские штурмовые винтовки — мощная штука, и при попадании в человеческое тело их заряды оставляют очень неаппетитное зрелище.
— Мы только послушники, — сказа уллерианин, протягивая мне руку, чтобы помочь. На ощупь она была как твердое дерево, только теплое. Давно я этого не ощущал. — Мы еще не прошли полное посвящение. После того, как Нейетта обратилась в орден, а потом стало известно, что ты летишь сюда с ее отцом, иерархи решили вызвать нас и дать нам временное отпущение.
Другие двое уллериан тоже подошли. Оба такие же ветераны-штурмовики. Один из них склонился над неподвижно лежавшим Терреном.
— Жив, — коротко сказал он. Не по-уллериански, очевидно для меня. Я не стал сообщать, что говорю по-уллериански не хуже него самого. — Только в обмороке.
— Приведи его в чувство, — сказал уллерианин, говоривший со мной и снова повернулся ко мне. — Тебя зовут Вячеслав Шамшурин.
Он выговорил мое имя почти без проблем. Правильнее, чем большинство людей, на самом деле.
— Да.
— Я слышал о тебе. Еще во время Блуждания. — Так отстраненные называли войну. Из уст явного ветерана это звучало… Своеобразно. — Но я не знал, что ты носишь знак Верности.
Я промолчал. Все, как говорится, было написано у меня на лице. Буквально.
— Мы можем его убрать, — сказал уллерианин. — Не полностью, немного шрамов останется… Но это уже не будет Знак. У нас есть… хорошие ученые.
Наверное, те самые, которые подсаживали паразитов, изуродовавших мое лицо, подумал я. Теперь вывели новых паразитов, которые мне его вернут?
— Спасибо, — сказал я. — Я обойдусь.
Он ждал комментариев, но я молчал.
— Хорошо, это твой путь, — наконец сказал уллерианин.
— Ты не добавил «чнайдж», — заметил я. «Чнайдж» на уллерианском означало «бесполезное низшее существо, подлежащее истреблению». Стандартное уллерианское обращение к разумным любых других видов. Общеупотребительное до войны, а для многих — и по сей день.
— Мы не употребляем это слово здесь, в Храме, — сказал уллерианин.
— Но тебе хотелось, — заметил я.
Уллерианин мигнул. Словно бронеставни на мгновение прикрыли амбразуры в доте. Это не была метафора: веки уллерианин можно было пробить далеко не из каждого оружия.
— Старые привычки умирают долго, — сказал он. — Но их Польза была отвергнута.
За спиной у меня послышался шум.
— Предатель!!!
Я обернулся.
Террен рвался из рук державшего его уллерианского штурмовика… Простите, послушника. Выглядело это, словно дождевой червяк пытается вырваться из-под придавившего его гидравлического пресса. Если бы уллериане были способны на внешнее проявление эмоций, этот выглядел бы растерянным и смущенным.
— Ты мне, Террин? — спросил я, подходя.
— Ты продал меня… Нейетту этим тварям!
Я вздохнул.
— До того, как ты меня похитил, я даже не знал, что у тебя есть дочь, — сказал я. — Но тебе надо было дважды подумать, прежде чем меня нанимать. Ты решил, что я, благодаря своему прошлому, — я подмигнул ему левым глазом из глубины жутких шрамов, — смогу столковаться с уллерианами, у которых оставались координаты планеты. Ведь ты купил ее у них, верно?
Террен перестал рваться, но взгляд его стал совершенно диким.
— Те восемь кораблей, что пропали где-то здесь… Это ведь были беженцы? Несколько больших лайнеров, битком набитых людьми, бежавшими от уллерианских рейдов. Тех, кто заплатили, все, что у них было человеку, который сумел зафрахтовать эти лайнеры. Тебе.
Я посмотрел ему прямо в глаза, и на этот раз Террен не выдержал и отвернулся.
— А потом ты продал их уллерианам. Сначала ограбил, а потом продал. Заменил координаты Тлапа в их навигаторах на координаты другой системы. После войны все удивлялись — откуда у мелкого контрабандиста вдруг появились такие средства на строительство целой подпольной империи? Напомнить тебе, что это была за «другая система», Террен?
Я окинул взглядом трех уллериан. Те молча, и как мне показалось, с живым интересом слушали мой монолог.
— Есть два типа предателей, мой друг, — сказал я. — Те, кто был пережеван и выплюнут войной, — я прикоснулся к шрамам. — И те, кто отправляет несколько тысяч человек на мясокомбинат врага. Меня война выплюнула. А ты все еще там.
— Мы закрыли и уничтожили ту базу, — сказал уллерианин у меня за спиной. —Теперь там отделение Храма.
— Его дочь нашла это в семейном архиве и передала нам, — сказал третий уллерианин, стоявший чуть поодаль. — Она сама предложила поставить тут храм. Это была легальная сделка. Он оформил права собственности на Нейетту.
— Террен, ты меня удивляешь, — сказал я. — Зачем хранить такое? Сентиментальность?
Террен молчал.
— Ты правильно сделал, что нанял меня. Ты был уверен, что я сумею добыть информацию у уллериан, и приведу твоих головорезов сюда. И ты не ошибся. Я действительно лучший. Ты нанял меня, чтобы обеспечить безопасность твоей дочери. И если главную опасность для нее представляет ее отец, убийца и военный преступник…
— У нас есть специальные помещения, — сказал старший уллерианин. — И отдельная программа для людей. Но если ты хочешь передать его властям федерации…
Я покачал головой.
— Слишком много времени прошло. Да, его будут судить… Возможно, даже признают виновным. Но он откупится. Здесь ему самое место. Только держите его подальше от Нейетты.
— Конечно, — сказал уллерианин. — Тогда польза будет соблюдена наилучшим образом.
Я повернулся, чтобы больше не видеть Террена. Признаться, меня от него изрядно тошнило.
— Ты тоже можешь остаться, — сказал мне вслед уллерианин. — Тебе тоже не помешало бы прийти к Отстранению. Храм принимает всех.
Я с усмешкой посмотрел через плечо.
— Искушение, конечно, немалое, — сказал я. — Но у меня есть незаконченная работа дома. А дело в том, что если мне заплатили, то я всегда довожу дело до конца.