Задумчивый бард Бранимир, катаясь в поездах по матушке-Руси, стал лирическим певцом одновременно боли и утешительной парадоксальной доброты, присутствующих русской жизни. Кому-то доводится пообщаться с ним о жизни и творчестве прямо в вагоне, а кому-то, как, например, автору телеграм-канала «Панкратов» Дмитрию Панкратову, на перроне в ходе интервью, из которого и вы сможете узнать, как рождаются песни вроде «Фомы» и «Евангелия от Макиавелли», почему в текстах стало меньше мата и как обрести время, подобно герою Пруста, и счастье.
– Здравствуйте, Александр Геннадьевич. Я долго думал, как подойти к началу данной беседы. Причина, по которой мне сложно беспристрастно задавать вопросы, заключается в следующем. Вы — музыкант, который повлиял на моё мировоззрение. Причём повлиял коренным образом. Конечно, я отдаю себе отчёт, что приписываю влияние Ваших песен на свою жизнь скорее нарочито ретроспективно, т.к. первая песня «Евангелие от Макиавелли» появилась в моём плейлисте в далёком 2012. И дабы наша беседа не превращалась в общение а-ля фанат общается с кумиром, я предпочту обозначить, так сказать, на берегу этот факт. Хотя в случае нашего разговора удачнее будет использовать оборот «на перроне».
Как гласит одна достаточно локальная поговорка: когда ты думаешь, что тебе плохо, вспомни, что где-то в плацкарте сейчас едет Бранимир. Хотелось бы начать с достаточно абстрактного вопроса: За спиной уже 20 лет плацкартов. А что впереди?
– Сложно предугадать, что будет завтра. Но я каждый день себя готовлю к тому, что это путешествие когда-нибудь закончится. Любой плацкартный Одиссей рано или поздно возвращается домой - в то место, где его любят и ждут. Пока у меня есть внутренняя необходимость, я буду продолжать этот образ жизни и кататься с концертами. Пока мне будет что сказать и спеть. И пока я смогу пригодиться людям в этом качестве.
– В предисловии к «Путешествию на край ночи» Л-Ф Селин писал: «Путешествовать — очень полезно, это заставляет воображение трудиться. Все прочее — лишь разочарование и усталость». Вот и наше с вами путешествие — полностью воображаемое. И в этом его сила.
На своём крайнем альбоме Вы более чем однозначно оцениваете роль путешествий в своей жизни. Но если убрать (в теории) плацкартный плед, стук колёс и звон подстаканника. Осталось бы лишь разочарование и усталость? Или полностью воображаемое путешествие для написания текстов уровня «Лили Марлен» и «Фома» было бы всё же возможно?
— Твёрдо уверен в том что без путешествий, без этих всех недосыпов и других сопутствующих моментов я не смог бы написать такие песни. Просто сидя в кабинете, этого сделать не выйдет. Хотя если говорить о процедуре написания песен и вообще о технике производства текста, то следует отметить, что создание любого текста происходит как минимум в две фазы. Именно в путешествиях, в дороге у меня рождаются строчки, я их фиксирую где-то: либо на бумаге, либо в телефоне. Так добываю строки из хаоса, по сути. А когда возвращаюсь домой, начинается уже вторая фаза. Когда ты систематизируешь накопленный опыт, упорядочиваешь добытые в плацкартных недосыпах и гастрольном хаосе строчки. Соединяешь их в текст, удобряешь его, ограняешь, дополняешь чем-то, придаешь ему космическую упорядоченную форму. Это происходит именно так. Я благодарен судьбе за все эти путешествия, потому что без этого образа жизни, Как я уже говорил в песне «20 лет плацкартов», наверное, люди не услышали бы ни «Макиавелли», ни «Лили Марлен». А про Фому — так тем более!
— Ещё будучи студентом, наткнулся на Ваше интервью проекту «Под Лёд». Вы озвучили занятную мысль: Андеграунд кончается там, где начинается платный вход. Это было сказано в 2019 году. В уже прошедшем 2024 касательно андеграунда Вами было сказано следующее: сейчас андерграунд – это когда человек трезвый и не матерится. Правильно ли я понимаю, для того, чтобы принадлежать к современному андеграунду, достаточно просто быть культурным и воспитанным человеком? А в случае мейнстрима всё с точностью наоборот?
— Да, помню то интервью порталу «Под Лед». Там мной была озвучена сентенция про андеграунд, что он заканчивается там, где начинается платный вход. Она (эта мысль) до сих пор, кстати, жива во мне. Просто вот эти два тезиса, которые вы обозначили - андеграунд заканчивается, когда начинается платный вход, и андеграунд это просто быть трезвым и воспитанным - это о разных вещах. О разных гранях от одного и того же явления. Это, по сути, как кислое и холодное. Каким квас должен быть? И кислым, и холодным. У меня с той поры мнение не поменялось – андеграунд заканчивается там, где платный вход. Я до сих пор в этом полностью убежден.
Если радикально смотреть на это явление, когда человек начинает получать деньги за свой труд, то это уже артист, по большому счету. А если говорить о трезвом и воспитанном, да, сейчас настолько мир поменялся, и в мейнстрим вышли люди, которые возводят свои вредные привычки и склонности в ранг нормы. У них полнейший постмодерн головного мозга, нигилизм, стремление к дешёвому эпатажу, к демонстрации своих психических отклонений, нет над ними ни старших, ни Родины, ни Бога.. Ну и, короче, весь сопутствующий набор качеств. Трансляция и демонстрация вредных привычек. Трансляция и демонстрации тяги к баблу, трансляция и демонстрация отсутствия каких-либо барьеров моральных, чтобы получить это бабло. И если мы андеграунд считаем противодействием мейнстриму, то сейчас актуально противодействовать этому мейнстриму будучи просто воспитанным человеком— человеком с традиционными ценностями, человек который идет, скажем так, против наступления современного мира. Человек который, по сути, является нормальным психически, духовно. У которого есть внутренний стержень. По сути, люди склада условного Игоря Растеряева в наши дни являются гораздо большим андеграундом, нежели какой-нибудь Shortparis. Розенбаум тот же, Кобзон – таких уже днем с огнем не сыщешь.
Сейчас очень сложно встретить артистов, или просто живых людей, которые любят свою Родину, любят свою семью, у которых нет биполярок, тревожных расстройств, которые не стремятся к дешёвому эпатажу, у которых все в порядке в голове, в душе, в сердце, у которых есть стержень, у которых есть понимание, что происходит сейчас и в какое время мы живем, и что свою страну нельзя бросать в тяжелый момент. Вот таких людей сейчас очень мало. И, кстати, еще одна сентенция: андеграунд сейчас — это быть за Россию, идти против мировой повестки. Вот это андеграунд!
— Прослушивая на днях альбомы, начиная с первого «Отцвели глаза твои» до последнего (на сегодняшний день) «Ждут домой», я обратил внимание на существенное изменение в текстах. Вы перестали использовать обсценную лексику. С чем связан такой лексический перелом в творчестве?
— Мне надо сделать то же самое, выбрать как-нибудь денек и послушать свои альбомы заново, чтобы посмотреть, насколько отличается то, что я делал в 2008 году и сейчас. Спасибо вам, вы мне прям идею подкинули хорошую!
А что касается обсценной лексики, я, к сожалению, не могу ее пока побороть, потому что в жизни все равно матерюсь много. В текстах песен обсценной лексики стало действительно меньше. Это продиктовано некой внутренней необходимостью. Ну, просто мне кажется, что надо взрослеть потихоньку и стараться использовать более легальные лексические конструкции в текстах песен, потому что меня сейчас мат не интересует как средство некого эпатажа. Мата сейчас стало слишком много везде.
И мне, честно говоря, немного стыдно, что у меня его очень много в устной речи. Я искренне люблю материться, искренне люблю порой выражать свои мысли и эмоции с помощью мата. Но у меня этого стало в один момент слишком много, и я понял, что пора с этим что-то делать. Чтобы не было передозировки. Все должно быть в балансе. Сейчас я стараюсь хотя бы в песнях поменьше мата использовать.
В устной речи у меня пока что побороть всё не получается. Жизнь – штука нервная, и она подкидывает огромное количество не всегда приятных сюрпризов. И сама психика, само нутро, у меня по старой памяти на это реагирует матом. Я думаю, так у многих плюс-минус. Тем, кто был в Волгограде, видел наши дороги, я думаю, что они меня поймут: без мата по ним ездить невозможно.
— В Ваших текстах чувствуется влияние французской культуры. Главным образом это выражено в рецепции Франсуа Вийона, Поля Верлена, Артюра Рембо, Виктора Гюго и прочих. Помимо французских поэтов и прозаиков, какие авторы оказали влияние на Вас в ранние годы?
— Мне добавить практически некого. На меня очень сильно повлиял французский символизм, если брать поэзию. И вы, в принципе, перечислили всех. Если брать становление Бранимира как автора, то влияние оказывали не представители художественной литературы, а больше музыканты.
Меня впечатляли тексты Ревякина, Башлачева, Егора Летова периода его проекта «Егор и Опизденевшие». Меня впечатляли люди из русского андеграунда. Главный из них - это Денис Третьяков, группа «Церковь детства» из Ростова-на-Дону.
А так — я много читал книжек одно время. Кто мне очень прям нравился, это Себастьян Брант, Эразм Роттердамский, Ульрих фон Гуттен. Я был очень впечатлен Гёте. Ну, нравились там Эдды всякие, вот этот весь средневековый эпос. Из русских поэтов, сейчас назову имена, вы, наверное, удивитесь, Фет, Кольцов - вот они мне как-то заходили. Но, кстати, признаюсь, я никогда не любил прям уж сильно поэзию в чистом виде, без какого-то музыкального сопровождения. Тяжеловато было всегда воспринимать. Недавно, кстати, читал поэтов Озерной школы. Сборник. Чуть не уснул. Скучно.
– Есть ли в современном Отечественном сегменте литературы авторы, которых Вы котируете?
– Во-первых, Павел Крусанов. Если его кто-то еще не читал, всем советую начать с произведения «Укус ангела». Обязательно продолжить произведением «Бом-бом». И этого пока будет достаточно, потом вы просто втянетесь точно. Роман Михайлов. Можно начать с «Равинагара». Отдельные книги Евгения Водолазкина. Отдельные книги Захара Прилепина. Отдельные есть еще произведения Леонида Юзефовича. Например, "Самодержец пустыни" про барона Унгерна.
— Для людей, незнакомых с Вашим творчеством, я рекомендовал бы ознакомиться с «Евангелием от Макиавелли». На мой скромный взгляд, это работа по уровню культурных отсылок сопоставима разве что с «Русским полем экспериментов» Гражданской обороны. Как Вы сами считаете, какая из многих Ваших песен является хрестоматийной работой?
— Я думаю, что «Евангелие от Макиавелли» — это действительно центральная песня, в которой показан широкий диапазон моих возможностей. Но для меня самая большая гордость, и творческая радость, и творческая удача – это песня «Фома». В ней очень хотел сказать все, что для меня действительно важно. Любить Родину – даже вопреки всему.
– Что на данном этапе для Вас является более существенным: текстоцентричность или музыкальная составляющая композиций?
– Человек с гитарой обречен быть текстоцентричным. Ну, только если это не какой-то виртуоз классической гитары. И до сих пор я остаюсь текстосцентричным чуваком. Даже несмотря на то, что у меня давно уже и регулярно на альбомах появляются дополнительные инструменты, даже аранжировки – для меня все равно это является вспомогательным и второстепенным моментом, даже сейчас, когда играю иногда концерты с электрическим составом, или, бывает, играю в коллаборациях, то есть с какими-то музыкантами. Например, мы делали совместную небольшую программу с гитаристом группы «Swans» Кристофом Ханом. Замечательная американская группа. С Кристофом мы ездили по России, несколько концертов играли. Или периодически плодотворно сотрудничаем с Александром Корюковцом из группы «Афинаж». И тоже играем совместные программы под гитару и баян. С Сергеем Летовым у нас есть программа, она называется «Песни последних времен». Сергей Летов – замечательный наш российский духовик и духовник русского авангарда. Тоже очень нравится с ним музицировать. Но все равно решает именно текст.
С годами у меня, вообще, в корне поменялось отношение к значимости вербального кода в текстах. Например, сейчас меня больше интересует не спектр каких-то языковых возможностей, как, например, в «Евангелии от Макиавелли», а терапевтическая функция текста. Во времена написания «Евангелия» была другая мотивация – интересовала глубина погружения, опасное, полуоккультное путешествие куда-то в Иное. Меня сейчас не сильно интересует трансляция неких знаний, прочитанных книг, чисто филологического опыта. Что вот, типа, посмотрите: вон какие я тексты прикольные пишу, сколько у меня тут метафор натыкано, сколько у меня аллюзий. Сейчас по-другому: пусть песня будет проще, но действенней! Пускай песня будет немножко проще, но главное, чтобы она работала, и чтобы она помогала человеку справляться с какими-то тяготами. Это меня сейчас интересует гораздо больше, чем текст, музыка и все такое.
— На мой взгляд, у Вас очень много творческих точек соприкосновения с Луперкалем aka Horus’ом. Поясню. Начиная с радикального восприятия окружающей действительности, вы постепенно меняли свою позицию в сторону более взвешенного и поэтического подхода к текстам, используя иной раз едкую иронию. Во всяком случае, мне это видится так со стороны. Прослушивая недавно альбомы Horus’а «Станция крепёжная», первую и вторую часть, я вдруг осознал, что в этих закосах под (псевдо) блатной мотив не хватает Вашего вокала. Были ли предложения в последние время с его стороны по совместным работам?
— По поводу Horus’а. Я не слышал его последних работ уже несколько лет практически. Сложно что-то сказать, поспорить с Вами или согласиться. Мне нравился Horus времен «Проекта Увечья». Мне очень нравился альбом «Распечаль». С Алексеем мы записывали совместную песню. Она называлась «Белый лебедь». Там часть текста моя, часть текста – его. Он делал ремейк на мою песню «Проебал», и ещё я ему разрешил записать кавер на мою песню «Папа, я к тебе вернусь».
– Как человеку, накатавшему семь экваторов, хочу задать вопрос о попутчиках. О чём чаще всего с Вами говорят люди в дороге?
– Если говорить в общих чертах, что я наблюдаю в вагонах РЖД в наши дни: люди стали очень много говорить о политике. Их очень волнует происходящее, и это закономерно. Немало сейчас стало вот этих нервных разговоров про текущую ситуацию. А если говорить о том, о чем говорят люди персонально со мной, то очень разные люди попадаются. Бывают военные. Ребята мне рассказывают какие-нибудь свои истории из жизни. Бывают люди, которые принимают меня за батюшку, потому что борода длинная. И они со мной почему-то стараются поговорить о Боге. Кстати, всегда такие беседы о Боге продуктивны для обеих сторон. И порой задумываюсь: то ли это они сами со мной хотят поговорить о Боге, то ли это Бог через них со мной так говорит и хочет сообщить что-то важное, куда-то направить.
– В песне «Дама моего сердца» у Вас есть строчка: я всю жизнь искал время, прямо как герой Пруста. В конечном итоге герой Марселя Пруста обрёл это самое время, фиксируя его на бумаге. В Вашей интерпретации, что такое обретённое время?
– Обретённое время – это когда ты находишь свой икигай. Путь, по которому должен идти. И тогда время течёт как нужно.
– Перед финальным вопросом я хочу сказать большое спасибо за потраченное Вами или же, наоборот, приобретённое время… Спасибо за уделённое время. Так будет лучше.
Прослушав песню «Счастье» я понял, что для Вас оно заключено во многих формах. А если попытаться попробовать выразить это чувство универсально, что такое счастье?
– И Вам спасибо огромное за беседу. Спасибо огромное Вам за возможность поразмышлять для себя над некоторыми вопросами, которые Вы задавали. Совершенно нестандартный набор вопросов, что меня очень порадовало. Спасибо Вам огромное за проявленное внимание к моей скромной персоне и к моему творчеству.
По поводу категории счастья. Счастье для русского человека – оно не может быть исключительно личным. То есть это не то, когда ты хаваешь в одно жало. Счастье для русского человека – это когда не только у него все в порядке у самого, а когда все в порядке у его родных, у его близких, у его народа, у его Родины.
Беседовал Дмитрий Панкратов (t.me/DOPankratov)