I
Любой конкурс, в том числе и литературный – соревнование. А в любом соревновании бывают победители и проигравшие, но, в отличие от спортивных соревнований, проигравших в творческих конкурсах, называют финалистами. То есть, этим финалистам чего-то не хватило для победы, для лауреатства. Тем не менее, они попали в финал конкурса, а это значит, что они все равно победители, поскольку опередили многих и многих своих коллег благодаря своему таланту, упорству, трудолюбию.
Нобелевская премия – такой же конкурс и все остальные. Только гораздо престижнее и для лауреата, и для страны, которую этот лауреат представляет. Нобелевская премия (за очень и очень редким исключением) присуждается человеку один раз, и в этом еще одна ее уникальность.
Русская литература – одна из сильнейших в мире. Имена лучших ее представителей, начиная с XVIII века, известны далеко за пределами Отечества. Одних только Нобелевских лауреатов по литературе среди русскоязычных писателей – шесть. Причем, ровно половина из них получили престижнейшую премию со скандалом (либо очень большим, либо не очень большим).
Первым русским писателем, получившим Нобелевскую премию по литературе, стал Иван Алексеевич Бунин (1870–1953) — в 1933 году « «за строгое мастерство, с которым он развивает традиции русской классической прозы». Хотя сам Бунин считал, что ему дали премию за его роман (единственный в его творчестве) «Жизнь Арсеньева».
Причем, впервые хлопотать о выдвижении Бунина на Нобелевскую премию начал хлопотать еще один писатель-эмигрант Марк Алданов. В своем письме к Бунину от 8 сентября 1922 года Алданов писал: «... Не хотел отвечать Вам до разговора с С. Л. Поляковым, которого я повидал только вчера ... Сол. Львович обещал принять со мной деятельное участие в агитации о Нобелевской премии. Мы условились, что он будет писать об этом деле в "Берлинер Тагеблат", а я ... в "Фоссише Цейтунг". Это две самые влиятельные газеты в Германии. Кроме того Поляков напишет Георгу Брандесу, с которым он был хорошо знаком, а я — Ром. Роллану ... На заседании Союза журналистов мы можем поднять вопрос; но, по моему, Берлинский союз журналистов сам по себе недостаточно авторитетен и лучше годится на подмогу Русской Академической Группе (получили ли Вы ее согласие?) Сообщите также, желаете ли Вы, чтобы заметки о премии появились в местных русских газетах? Письмо Роллана к Вам, как Вы знаете, полностью появилось в "Новостях Литературы" ...».
Но тогда, видимо, было еще слишком рано об этом мечтать.
О нервной обстановке в доме Буниных перед получением нобелевки хорошо написала ученица писателя, поэтесса Галина Николаевна Кузнецова, много лет жившая с семьей Буниных на вилле «Бельведер» в Грассе. В своем знаменитом «Грасском дневнике» она зафиксировала:
«6 ноября 1933 год:
Дело к назначению премии приближается. Газеты по утрам начинают становиться жуткими. Французской утренней газеты ждем теперь с трепетом. Развертывает ее первый И. А. Воображаю себе его волнение. Уж скорей бы упал этот удар! В прошлом году это было сделано раньше, чем ожидали. Днем неосторожная (и может быть, неуместная) предпоздравительная телеграмма из Берлина, взволновавшая весь дом. Вечером говорили о ней на прогулке. И. А. держится в этом положении, как он сам сказал, естественно. Излишней нервности нет… Но, конечно, все-таки беспокойно, особенно после внезапного упорного появления в печати имени Мережковского. И все-таки он и сегодня весь день писал…».
10 декабря 1933 года Иван Алексеевич Бунин, получая из рук короля Швеции Густава V Нобелевскую премию по литературе, сказал: «Впервые со времени учреждения Нобелевской премии вы присудили ее изгнаннику».
При этом, всячески пыталась помешать Бунину получить премию Александра Коллонтай, посол СССР в Швеции. Но не случилось коварному плану исполниться.
Зато случился на вручении Премии один забавный случай.
На церемонии награждения Андрей Седых (Цвибак), сопровождавший также Бунина в Стокгольм в качестве секретаря и репортера, нобелевскую медаль уронил. Она покатилась по залу. Цвибак доставил некоторые неудобства гостям, ползая у их ног в поисках медали. Но Андрей умудрился на этом не закончить свои приключения и отличился еще раз там же: портфель с чеком на получение денежной премии он где-то оставил, на каком-то там стуле. Все, включая Ивана Алексеевича, здорово понервничали по этому поводу, разыскивая «золотой» стул.
В 1958 году нобелиатом стал Борис Леонидович Пастернак (1890–1960) — «за значительные достижения в современной лирической поэзии, а также за продолжение традиций великого русского эпического романа». Все же понимали, что премию Пастернак получил не за свои гениальные стихи, а за признанный в Советском Союзе антисоветским, но переведенный на многие языки мира и экранизированный на Западе роман «Доктор Живаго». После этого он подвергся травле и гонениям со стороны советского правительства и многих своих собратьев по перу, был исключен из Союза писателей, ему даже угрожали статьей «Измена родине». Пастернак был вынужден отказаться от премии, тяжело заболел, и вскоре умер в 1960 году.
При этом стоит отметить, что в 1958 году Борис Пастернак был выдвинут на Нобелевскую премию по литературе уже в седьмой раз. Когда стало известно, что в числе выдвигаемых вместе с Пастернаком называются имена Михаила Шолохова, Эзры Паунда и Альберто Моравиа, секретарь правления Союза писателей СССР Георгий Марков доложил в ЦК КПСС, «что среди высших кругов <Шведской> Академии существует определённое мнение в пользу Пастернака», чему нужно было бы противопоставить публикацию материалов «о международной популярности Шолохова, об его широкой известности в Скандинавских странах».
В телеграмме от 7 апреля 1958 года, направленной советскому послу в Швеции, говорилось: «Было бы желательным через близких к нам деятелей культуры дать понять шведской общественности, что в Советском Союзе высоко оценили бы присуждение Нобелевской премии Шолохову.
Важно также дать понять, что Пастернак как литератор не пользуется признанием у советских писателей и прогрессивных литераторов других стран».
Тем не менее, Шведская академия не прислушалась к пожеланиям советской стороны и в том году присудила Нобелевскую премию по литературе Борису Пастернаку.
Под давлением чиновников от литературы Пастернак отправил в Стокгольм телеграмму. В ней говорилось: «В силу того значения, которое получила присужденная мне награда в обществе, к которому я принадлежу, я должен от нее отказаться. Не сочтите за оскорбление мой добровольный отказ».
Лишь в 1989 году Нобелевский комитет передал награду родственникам Пастернака. Медаль и диплом лауреата вручили его сыну Евгению.
Но скандал на этом не закончился.
В 1964 году французский писатель и философ Жан-Поль Сартр отказался от Нобелевской премии по литературе. Причем, мотивировал он свой отказ такими словами: «В нынешней обстановке Нобелевская премия на деле представляет собой награду, предназначенную для писателей Запада или „мятежников“ с Востока. Например, не был награжден Неруда, один из величайших поэтов Южной Америки. Никогда серьезно не обсуждалась кандидатура Арагона, хотя он вполне заслуживает этой премии. Вызывает сожаление тот факт, что Нобелевская премия была присуждена Пастернаку, а не Шолохову, и что единственным советским произведением, получившим премию, была книга, изданная за границей и запрещенная в родной стране».
И на сей раз академики прислушались к известному писателю.
Дабы замять тот памятный скандал и сделать приятное советскому правительству, когда в 1965 году Михаил Александрович Шолохов (1905–1984) был (в одиннадцатый (!) раз) выдвинут по литературе, то получил ее – «за художественную силу и цельность эпоса о донском казачестве в переломное для России время».
Стоит подчеркнуть, что награждая Шолохова, Шведская академия единственный раз отказалась от своего «принципа» – ценить в России только «диссидентов». Однако же для принятия этого решения: экспертам потребовалось одиннадцать лет, ибо кандидатура Шолохова впервые рассматривалась ими еще в 1954 году, но тогда кандидатура советского писателя была отвергнута.
Ничуть не умаляя достоинств действительно великого романа «Тихий Дон», за который Шолохов и получил своего Нобеля, тем не менее, хочу заметить, что одновременно с ним на Нобелевскую премию от Советского Союза претендовало и еще несколько представителей русской литературы, не менее достойных, но, дабы не дразнить гусей, оргкомитет конкурса решил из двух русских кандидатур выбрать именно Шолохова. Кто же был у него в конкурентах, я расскажу ниже.
В 1970 году нобелевским лауреатом был признан очередной, говоря словами Сартра, «мятежник» с Востока – Александр Исаевич Солженицын (1918–2008). Получил «за нравственную силу, с которой он следовал непреложным традициям русской литературы».
Впрочем, справедливости ради, нужно отметить, что была и иная точка зрения, ставящая политизированность вопроса под сомнение: «Александр Солженицын стал лауреатом в 1970 году. Мир ещё не знал «Архипелага ГУЛАГа» и «Красного колеса». Стокгольмские академики во многом руководствовались восторженными мнениями официального советского литературоведения по поводу первых произведений писателя» (С. Карпова. Нобелевская премия: Книги и люди [«1 Сентября», № 5, 2002]).
Но здесь один нюанс – от первой публикации произведения Солженицына («Один день Ивана Денисовича» в журнале «Новый мир» за 1963 г.) до присуждения награды прошло всего восемь лет. А такого в истории Нобелевских премий по литературе не было ни до, ни после. Сам Солженицын подчеркивал политический аспект присуждения премии: «… каждое присуждение Нобелевской премии нашему отечественному писателю воспринимается, прежде всего, как событие политическое» («Бодался теленок с дубом»). Хотя Нобелевский комитет, естественно, это отрицал. В советскихгазетах снова была организована мощная пропагандистская кампания против Солженицына, стоившая ему высылки из Советского Союза и лишения советского гражданства.
Иосиф Александрович Бродский (1940–1996), пожалуй, второй (после Бунина) представитель русской литературы, присуждение которому Нобелевской премии по литературе 1987 года «за всеобъемлющее творчество, насыщенное чистотой мысли и яркостью поэзии», было воспринято в Советском Союзе абсолютно спокойно. Точнее, нейтрально. Но только потому, что Бродский к тому времени уже давно стал эмигрантом. 4 июня 1972 года лишенный советского гражданства Бродский вылетел из Ленинграда по «израильской визе» и по предписанному еврейской эмиграции маршруту — в Вену, а спустя месяц навсегда переехал в США.
Кстати, по поводу награждения Бродского нобелевкой хорошо высказался другой известный советский писатель-диссидент, эмигрировавший в свое время, как и Бродский, из советской России, Василий Аксёнов. В 1991 г. в статье «Крылатое вымирающее», («Литературная газета» от 27 ноября 1991 г.), Аксёнов заявил, что Иосиф Бродский — «вполне середняковский писатель, которому когда-то повезло, как американцы говорят, оказаться "в верное время в верном месте". В местах, не столь отдаленных (здесь речь идет о высылке Иосифа Бродского из Ленинграда на несколько месяцев в деревню на границе Ленинградской и Архангельской областей по хрущевскому постановлению о «тунеядцах» – авт.), он приобрел ореол одинокого романтика и наследника великой плеяды. В дальнейшем этот человек с удивительной для романтика расторопностью укрепляет и распространяет свой миф. Происходит это в результате почти электронного расчета других верных мест и времен, верной комбинации знакомств и дружб. Возникает коллектив, многие члены которого даже не догадываются о том, что они являются членами, однако считают своей обязанностью поддерживать миф нашего романтика. Стереотип гениальности живуч в обществе, где редко кто, взявшись за чтение монотонного опуса, нафаршированного именами древних богов, дочитывает его до конца. Со своей свеженькой темой о бренности бытия наша мифическая посредственность бодро поднимается, будто по намеченным заранее зарубкам, от одной премии к другой и наконец, к высшему лауреатству (имеется в виду Нобелевская премия — авт.)... Здесь он являет собой идеальный пример превращения "я" в "мы"... Коллективное сознание сегодня, увы, проявляется не только столь жалким мафиозным способом, как упомянутый выше, но и в более развернутом, едва не академическом виде... Изыскания идеологизированных ученых подводят общество к грани нового тоталитаризма... Мы все,.. так или иначе, были затронуты странным феноменом "левой цензуры", основанной на пресловутом принципе "политической правильности.,." (то есть Иосифу Бродскому присудили премию прежде всего за "политическую правильность" и верность определенному "коллективу")».
Наконец, в этот список можно с полным основанием включить и белорусско-украинскую писательницу, пишущую исключительно на русском языке, Светлану Александровну Алексиевич (род. 1948 г.), получившую Нобелевскую премию по литературе 2015 года «за творчество, ставшее памятником страданию и мужеству в наше время. Это выдающийся писатель, большой литератор, который создал новый литературный жанр, выйдя за рамки обычной журналистики».
Впервые выдвинули ее на Нобелевскую премию в 2013 году, но тогда она осталась без награды.
И снова крупный скандал, теперь уже не на советской, а на российской литературной сцене. Сразу после вручения Нобелевской премии на Алексиевич обрушился вал даже не критики, а откровенной злобы.
«Премию выдали по идеологическим причинам человеку, который и прозы-то никогда не писал. Ни низкой, ни высокой, никакой. И ни пьес, ни стихов». «Светлана Алексиевич вопиюще бездарна. Это торжествующая серость. Все герои ее интервью стилистически изъясняются совершенно одинаково. Старые, молодые, ветераны Великой Отечественной и ветераны Афганистана, женщины, мужчины – все они до одного придуманы, все это бесконечно фальшиво. Все ее герои говорят навзрыд, все они бесконечно страдают».
И снова вспоминается солженицынское: «… каждое присуждение Нобелевской премии нашему отечественному писателю воспринимается, прежде всего, как событие политическое».
Разумеется, немало голосов и в ее защиту. Так, писатель и критик Дмитрий Быков считает, что «Алексиевич, безусловно, мастерски владеет языком публицистики, но искать в ее сочинениях эстетические откровения — занятие странное. Второе, на что я обратил бы внимание, — это новые нарративные техники, которые своим решением приветствует Нобелевский комитет. Сейчас, как, по-видимому, полагают шведские академики, никого не удивишь сюжетным повествованием. Нужны новые приемы и новые литературные средства. Светлана Алексиевич — воплощение этих новаций».
Впрочем, сама Алексиевич мало обращает внимания и на критику, и на поддержку, она уже давно стала гражданином мира: с начала 2000-х годов жила в Италии, Франции, Германии, затем на некоторое время вернулась на родину, в Белоруссию. А в 2020 году окончательно эмигрировала в Германию.
Если вам понравилась статья, поставьте лайк!