Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
Сегодняшняя глава, уважаемый читатель, - особенная. Я бы назвал ей "матримониальной". Будет в ней что-то и от Николая Васильевича, и от жанра "плутовского романа", и ещё чорт знает от чего... Одною фразою - надеюсь, что, подустав от трагической истории нашедшейся внезапно сестры Бориса фон Лампе, вы немного отдохнете над этим эпизодом и ещё парою последующих из мемуариев нашего загадочного пернатого собрата. Приятного чтения!
Предыдущие главы "ДНЕВНИКОВЪ ЖАКОБА" можно прочитать, воспользовавшись нарочно для того созданным КАТАЛОГОМ АВТОРСКОЙ ПРОЗЫ "РУССКАГО РЕЗОНЕРА"
Принять решение о женитьбе – дело отнюдь не простое! Иной раз все ногти человек поискусывает, десять раз скажет сам себе «А и черт с ним!» и раз двадцать – «А, впрочем, позвольте!..», пока, махнув рукою, не отправится выполнять принятое… Но, одно дело – решиться, о вот осуществить, да еще при полном отсутствии, так сказать, самого предмета, долженствующего стать спутником вашим на всю жизнь и даже, быть может, сопроводить вас в последний путь – это задачка не из простых!
Так, наверное, размышлял Борис Николаевич фон Лампе, целыми вечерами отныне просиживая напротив моей клетки и невидящими от трубочного дыма глазами уставясь куда-то в потолок. Я, признаться, пробовал проследить глазами в этом же направлении в надежде узреть там что-то интересненькое – вроде сотканных из дымовых колечек искусным курильщиком женских профилей или фигурок, но – увы! – кроме трещин, паутины в одном - почти недоступном для Маврикия месте, и облупленной местами штукатурки ничего не разглядел! Очевидно, ход мыслей Бориса был столь стремителен, глубок и силен, что, проникая сквозь все материальные преграды, одною лишь силой воображения позволял видеть все, что только заблагорассудится. Иногда являлся к нему в гости приятель – некто Степанов – такой же прохиндей и никчемнейший человечишка как и мой хозяин, с тою только разницей, что при полном отсутствии покровителя (или покровительницы!) принужден был прозябать в самых низких чинах на ничтожнейшее жалованье, по-видимому, до самой смерти своей. Внешности Степанов был самой зауряднейшей, зато апломбу имел на десятерых, считая, что земля не заслуживает носить на себе такую уникальную фигуру как он, и что свет, без всякого сомнения, даже не осознает, что именно и как много он теряет, обходясь без столь талантливого и обаятельнейшего человека, каковым Степанов почему-то себя трактовал. Впрочем, было у него, и правда, одно достоинство: он знал и помнил решительно всех, кто заслуживал хоть какого-то внимания, причем, не только в столице, а и даже, кажется, по всей империи. Откуда Степанов черпал свои сведения – лично мне совершенно непонятно, ибо не то, чтобы на балы, а и к своему же брату – канцеляристу на именины его звали крайне неохотно, но – факт остается фактом! – назови ему любую фамилию, и он тут же ринется уточнять: а какой это имярек? Такой-то такойтович или, напротив, этакий? А какой губернии – наших краев либо Тамбовской? Думаю, такие глубокие познания в предмете, казалось бы, сугубо от него далеком, Степанов приобрел из чувства глубочайшей неполноценности, сорной травою произросшей на благодатной почве стремления быть интересным и полезным. Не надо уж и упоминать, что любой поручик-гвардионус, не говоря уже о самом неприметном надворном советнике, тихо делающим свои дела в присутствии, в его глазах весил побольше, чем для иссушенного ученого-историка подлинник сочинений Фукидида, поэтому Борис фон Лампе с его родственными связями с княгиней Кашиной напоминал Степанову, в некотором роде, падшего ангела, злыми силами временно низверженного на грешную землю – аккуратно в болото его экспедиции. Борис, разумеется, об этом догадывался и с приятелем вел себя совершенно развязно, всем своим поведением подтверждая, что – да, мол, не ропщу, а принужден смиренно служить Отечеству на поприщах, мало сочетаемых с его происхождением и истинным призванием… Такая манера общения Степанова совершенно не обижала, а, напротив, даже поощряла к дальнейшему сближению; именно поэтому, когда Борис посвятил его в свои планы и спросил, чуть подольстившись, нету ли у него – знатока высшего света! – кого на примете, Степанов обрадовался неслыханно, обещал всячески посодействовать, подумать и поразузнать, выторговав отныне себе право приходить к фон Лампе без приглашения и когда захочется. Было заметно, что Борису столь частое общение со своим неказистым сослуживцем доставляет прискорбно мало удовольствия, а, если учесть, что тот непременно просил его то шампанского, то водки, то закусить, выходило, что визиты его были и вовсе убыточными для тощего кошелька хозяина, но, поскольку решение было принято, а помочь в его осуществлении было более некому, приходилось терпеть, и требуемое – предоставлять. На шампанском, правда, Борис после первых двух посещений стал экономить, выставляя исключительно водку, которую сам на дух не переносил и пить мог, разве только скривившись самым беспардонным образом, что лишний раз подтверждало глубину и неумолимость его намерений.
Список вакантных, по мнению Степанова, невест, достойных внимания столь значительной особы, какой являлся Борис фон Лампе, был невелик и пестр: там имелись, помимо прочих, и купеческая дочь, и генеральская сестра, и наследница захудалого княжеского рода, и даже некая вдовая баронесса. Ознакомившись с персоналиями, Борис поначалу даже как-то растерялся, не зная, с какого боку к кому подступиться, но, вздохнув, приступил к подробнейшим расспросам – кто-де такие, да сколько лет, да как выглядят, да сколько за ними дают… Не уверен, что Степанов обладал всей полнотою сведений, скорее всего, половину врал, но – врал вдохновенно, со знанием дела, подобно опытной свахе живописуя достоинства и прелести каждой так, будто сам нянчил и пестовал до сего дня каждую из девиц. По его словам выходило, что решительно все были писаные красавицы, все – либо миллионщицы, либо вполовину того, и, главное – все только и ждали, пока на горизонте их серенькой и безрадостной действительности возникнет романтическая фигура титулярного советника Бориса фон Лампе и поманит их в сад вечных наслаждений семейной жизни. От таких слов Борис почему-то мрачнел все более, внутренне не веря ни единому слову знатока светского Петербурга, но стоически молчал, боясь оттолкнуть того недоверием. Один раз, правда, он вдруг наморщил лоб, будто припоминая что-то, и воскликнул:
- Постой! А не та ли это Матильда фон Фиттинг, с которой я давеча столкнулся в аглицкой лавке? Она еще, помню, сукна пять аршин торговала…
- Уж и не знаю, - смешался Степанов, словно уличенный в воровстве пары копеек у разносчика сбитня.
- Да ей же лет пятьдесят! – возопил тут Борис, сообразив, что, очевидно, не все говоренное прежде Степановым, деликатно выражаясь, соответствует истине, а, вернее всего, чуть ли не всё – чистое вранье! – И детей у нее целый выводок при себе имелся!
- Борис, уверяю тебя, что не пятьдесят, а всего лишь не более сорока! – плаксиво залепетал Степанов, опасаясь быть немедленно разоблаченным и лишенным должности наперсника фон Лампе. – А что выглядит немолодо – так тебе ж не в спальнях с нею потешаться, а для дела! Помилуй, у нее чистого доходу тридцать пять тысяч – каково?!
- А дети?! – все не мог успокоиться Борис, и, разволновавшись, даже выпил водки. – Их куда девать прикажешь? Сколько их у нее – трое, пятеро?
- Ну, четверо, так что ж? – потупившись, словно дети баронессы были его собственные, отвечал Степанов. – Определишь их в пансион, коли мешать станут…
- Так, эту – к чертям! – отмахнулся фон Лампе, решительно выметая ничего не подозревающую вдовицу из списков жертв собственного обаяния.
Через неделю допросов с пристрастием в списке из дюжины искательниц брачных уз осталась всего пара. Первая – сестра отставного генерала Балашихина – Елизавета. Генерал этот был произведен в свой нынешний чин прямо из поручиков при Павле, не имея на то никаких оснований и, впрочем, сам того не ожидая и не прикладывая к тому никаких усилий: так уж вышло, что, попавшись на глаза сумасбродному императору во время несения караула, сумел тому понравиться. На отрывистые вопросы Павла Балашихин отвечал четко и смело, вид имел бравый совершенно по установленному артикулу, а солдаты его роты все оказались молодцы. Более было и не надобно, и на следующее утро поручик Балашихин с изумлением узнал о производстве своем в генералы. Выгодно женившись на дочери богатого откупщика, любимец Фортуны уверовал было в счастливую свою звезду, но ненадолго – уже через год, снова встретившись с Павлом на плацу во время смотра, генерал был подвергнут изрядной обструкции и с позором отправлен в отставку – а за что, почему – неизвестно, вероятнее всего, по причине дурного расположения духа царственной особы. И поделом: раз - повезло, второй – вряд ли, таков уж был покойный император. Балашихин тогда недолго предавался унынию, на приданое купил в Малороссии недурной земли, занялся конезаводством и винокурением – одним словом, был по-прежнему счастлив и жил в свое удовольствие, имея с недолгих дней своего фавора весьма приличный барыш. При Александре образ его жизни не поменялся, хоть и полагал он одно время подать прошение на высочайшее имя о возвращении своем на службу, после, правда, передумав, и даже не без выгоды был приобретен им в столице хороший дом на самом Невском проспекте. Неудивительно, что младшая сестра его оказалась в списке Степанова и даже не была отметена чрезмерно разборчивым Борисом – об ней тогда знали все, ибо по праву считалась она не только завидной невестой, но еще и хорошенькой. Знавшие ее близко, впрочем, утверждали, что львиную долю красоты придавала ей молва о богатстве брата ее – как известно, ничто так не красит женщину, как блеск золота и шуршание ассигнаций, остальное мигом дорисует богатое мужское воображение! Вроде бы, и один глаз у ней был косоват, и следы оспы на лице имелись, запудренные и замазанные так, что сразу и не заметишь, но, право же, какие это мелочи – остальное-то все при ней!
- А, ведь, пожалуй, что и, действительно, того…, - задумчиво кусая ноготь, молвил Борис, верно, уж представляя себя генеральским зятем. Особых продвижений по службе, правда, такая женитьба ему не сулила, но уж спокойной и привольной жизни обещала, что называется, по самую маковку. Хватай добро обеими руками да по карманам распихивай – более ничего от тебя и не потребуется!
- А есть ли у тебя ходы какие к ней? – озадачился фон Лампе, вернувшись из сиюминутных витаний в заоблачных высях назад в свое кресло – к Степанову. – Чай, в дом-то к ним так вот запросто не придешь, ножкой не шаркнешь – мол, так и так, безумно вас люблю, прошу вашей руки и все такое…
- Да, пожалуй, что не придешь, - сощурился тут Степанов, у которого на сей счет был уже выработан хитроумный план. – Тем более, что генерал-то хоть и прост в обращении, да, как до дела доходит, больно подозрителен – дескать, все на добро его зарятся, хотят его сирым да нищим видеть в рубище ветхом и с сумою… Все, говорит, каркалыги вокруг, никому, говорит, не верю, только тестю, жене да сестрице Лизавете.
- О, как! – протянул Борис, совсем уж не понимая, каким путем надобно пойти, чтобы заполучить в супруги такое сокровище. – А что же делать-то, делать-то что?
- Да что же делать, - кротко развел руками Степанов, чувствуя себя в этот момент старшим братом и наставником, а от того заметно упиваясь сам собою. – Чуть не каждый день около двух Елизавета Антоновна Балашихина ездит в Летний сад и кормит там лебедей. Обожает этих птичек и утверждает, что они – живые вместилища человеческих душ. Куда уж удобнее – раз подошел, улыбнулся, на следующий день подошел, улыбнулся… Глядь, а уж на третий раз и беседа завязалась, а там и…
- Ну, ты еще поучи меня! – Борис успокоенно нахмурился, очевидно, уже причислив генеральскую сестру к своим победам. – Так, кто там у нас остался?
Оставалась Мария Дмитриевна Кучкина, дочь князя Дмитрия Львовича. Что можно сказать о сем достославном роде? Из века в век потомки знаменитого когда-то боярина Кучки – сподвижника самого Дмитрия Донского – жили тише воды, ниже травы, в делах государственных никакого участия не принимали, в громких событиях или победах замечены не были, богатств особых не имели, а, ежели что и имели, так постепенно и проживали. К несчастьям их семьи можно было причислить участие стрелецкого полковника Елисея Кучкина в печально известном бунте, закончившемся самым прискорбным образом – плахами да крестами, да полным искоренением стрельцов как угрозы петровскому престолу. После того род князей Кучкиных и вовсе затих, пребывая на антресолях исторического действа, так и не сумев дать России достойного потомка, при Анне ли, при Елизавете ли сделавшего бы карьеру и положившего бы фамилии своей второе рождение, как, к примеру, это было со множеством других дворянских родов – их казнили бессчетно, ссылали по закоулкам империи, а они упрямо всегда умели вернуться и сызнова занять подобающее им место подле трона и на скрижалях истории. Закваска, что ли, у Кучкиных была не та? Чорт их знает, малахольных, хотя, тоже – поди, подберись к царственной персоне, когда там от своих Орловых да Шуваловых месту не осталось!
Дмитрий Львович Кучкин служил по молодости лет в Измайловском полку, но, соскучась и не найдя в военной службе ничего для себя интересного, подал в отставку, занявшись в деревеньке своей под Новгородом всякой всячиною – переводами с французского, выведением нового сорта груш и прочей белибердой, никак не способствующей преумножению скудных его капиталов или возрождению фамилии, а служащей, единственно, для отдохновения души, неведомо от чего, правда, уставшей. Женился он по любви – на дочери соседа-помещика чуть побогаче себя Мозжухина, по смерти которого унаследовал небольшой деревянный домишко о двух этажах в Петербурге где-то на Песках, который, по большей части сдавал внаем, во время редких наездов в столицу проживая с семейством во флигельке из соображений экономии. Так и жили – с мая по сентябрь – в деревне, зимой – в Петербурге.
- И что мне с этих Кучкиных? – заскучав от такого рассказа, зевнул Борис.
- А жена с титулом? – возмутился Степанов. – Можно будет даже именоваться – фон Лампе-Кучкин! Звучит? А? – воскликнул он разгоряченно, но, завидя при сих словах кислое выражение лица Бориса, сам себе утвердительно кивнул, правда, без прежней уверенности. – Звучит…
- А что же эта Маша? Хоть хороша?
- А вот тут, брат, угадал! Прямо в яблочко! – Степанов даже подскочил с места. – Хороша – не то слово! Если бы наружность Маши Кучкиной да, к примеру, Елизавете Балашихиной – уверяю тебя, быть бы той фрейлиной Государыни! Это я тебе говорю! – тут Степанов гордо ударил себя в грудь, словно звался он не Степановым, а не меньше, чем Гаем Луцием Непобедимым. – Сказывают, сам Аракчеев, где-то Машу завидев, велел разузнать – кто, мол, такая, даже адъютанта к ней на Пески посылал, да только она к нему не вышла, сказавшись больною… Такая красавица, брат, уже сама по себе капитал, за такою и сам в красавцы выйдешь, на всю столицу прогремишь!
- Да? – скептически поджав губы, после прокола с баронессой фон Фиттинг уже не доверяя словам Степанова, задумался Борис. Воображению его представились неземное сияние, исходящее от его будущей супруги, похвалы начальства за ловкость и умение из ничтожества и безродного дворянства протереться в близость к знатнейшим фамилиям, лукавые приветы с хитрыми прищурами, передаваемые жене его теми, кто еще недавно и подойти к нему брезговал, и собственный дом в Петербурге, из которого бы он немедля выгнал всех квартирантов, переселив их во флигель, если пожелают остаться… «Собственный его превосходительства фон Лампе дом» - так теперь будут называть бывший кучкинский дом…
- А с Машей как знакомство завязать, коли она гордая такая? – поинтересовался он.
- А, тут все просто! – Степанов пренебрежительно отмахнулся, будто сам уже не раз имел удовольствие быть ей представленным и, вообще, был в семье Кучкиных совершенно своим человеком. – Заходи прямо к папеньке, поинтересуйся квартирой, скажи, что подумаешь, зайди в другой раз…
- Как-то у тебя все однообразно выходит, - поморщился Борис, припомнив давешние рекомендации Степанова по поводу знакомства с Балашихиной. – Раз зайди, два – подойди, и в дамках… Кабы все так просто было, так эти девицы уж лет пять как в замужестве пребывали бы!
- Так что с того, ежели эти дела так и делаются! – обиделся Степанов. – Может, ты их как восточник какой – похитить хочешь, так изволь… Мое дело – посоветовать!..
…Сюжет этот с женитьбой, как может заметить терпеливый читатель, добравшийся до описываемых событий сего дневника, увы, не нов и многократно описан в различных вариациях более поздних литераторов, но, что же делать, меня оправдывает только то, что все это – чистая правда! Как всё происходило на самом деле, разумеется, с точностью до последней фразы пересказать не берусь, ибо свидетелем при том не был и быть не мог, развитие же происходившего, как мог, реконструировал из обрывков фраз и комментариев самого фон Лампе, бесед его со Степановым и некоторыми другими знакомцами, захаживавшими иногда на к нему на огонек, остальное попытался, хорошенько изучив своего хозяина, предположить или домыслить.
Начать осуществление коварных своих планов Борис решил с самого лакомого кусочка, а именно, с Лизаветы Балашихиной. Сказать по правде, отчего-то робел он чрезвычайно, порываясь приняться сперва за девицу Кучкину, но Степанов яростно принялся отговаривать Бориса, упрекая его в малодушии и даже, распаляясь, назвал бабою.
- Помилуй бог, - брызгаясь в возбуждении слюною, кричал Степанов. – Судьба дает тебе в руки такой кусочек, который ты, ежели проглотишь, то до самой смерти сыт да пьян будешь, а ты что?.. Княжна… Да чорт бы с ней, с княжной этой, к ней в Пески ты всегда успеешь, а вот Балашихина, брат, ждать тебя не станет! Выскочит за прощелыгу, вертопраха какого-нибудь, пока ты глупостями занимаешься, и – всё! Ага! Прощай, миллионы!
Такие речи Бориса весьма раззадоривали, в итоге кончилось тем, что как-то раз они, распив три, а то и четыре бутылки шампанеи, на следующий день порешили начать охоту за страждущим любви и ласки одиноким сердцем генеральской сестры...
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
Всё сколь-нибудь занимательное на канале можно сыскать в иллюстрированном каталоге "РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE
ЗДЕСЬ - "Русскiй РезонёрЪ" ИЗБРАННОЕ. Сокращённый гид по каналу