У моей бабушки, бабы Нади, была подруга – тётя Маша. Лет ей было, наверное, под семьдесят, когда это началось. Жила она одна в старенькой избе, после того как сына похоронила. Муж её давно уже помер, и вот теперь сын… Беда за бедой, одна печаль осталась. А тут ещё…
Стала тётя Маша замечать странности. То ли звук какой из чулана раздастся, как будто кто-то ковыряется, то ли шаги тихие ночью по избе. А один раз, говорит, проснулась от того, что кто-то по голове её погладил. Она сначала думала, что сон приснился, а потом как-то раз, сидит она вечером у печки, чай пьёт, и вдруг слышит тихий голос из угла, как будто кто-то шепчет. Сначала она не поняла, что это такое, а потом прислушалась и слышит, кто-то её по имени зовёт.
– Машенька… Машенька… – шёпот такой тягучий и грустный.
Тётя Маша испугалась, но виду не подала. Подумала, может, это от одиночества ей мерещится. А потом и кошка начала вести себя странно. То забежит в угол и сидит там, не шевелится, то, наоборот, бегает по избе, как угорелая. Видно, и животные неладное чувствовали. Так и мучилась тётя Маша, то ли чудится, то ли нет, и так почти месяц.
Пошла тётя Маша как-то раз в город, на рынок, и встретила там свою давнюю знакомую, тётю Любу. Разговорились, как обычно, о том, о сём, а потом тётя Маша и говорит:
– Ох, Любанька, беда у меня, не знаю, что и делать. Какая-то нечисть, что ли, в избе завелась, покоя не даёт.
Тётя Люба выслушала её и говорит:
– А я-то думала, чего это я так плохо сплю. У меня, как деда не стало, тоже всякое мерещиться стало. То вздох, то кашель… Прямо, как будто рядом кто-то ходит. Но самое страшное - это радио. У нас старое радио есть, еще дедово. Так вот, оно само по себе включается, и начинает говорить что-то, как будто кто-то песню напевает. Сначала тихо так, а потом все громче и громче. Я сначала пугалась, а потом поняла, что это дед меня зовёт.
И дальше рассказывает:
– А потом приснился мне сон, как будто дед мой приходит ко мне и говорит: «Любанька, ты меня не отпускаешь, потому и маюсь. Пора мне уж к другим уходить, а я все с тобой сижу. Ты пойди в дом, где жили, да все двери и окна открой, да скажи громко – «Пора тебе, мой дедуля, по имени его назови, отпускаю тебя в другую обитель!», тогда и мне спокойно будет, и ты мучится перестанешь.»
На утро проснулась, – продолжает Люба, – на сердце так тяжело, что деда так просто отпустить. А потом пошла, все как во сне было, и сделала. И что ты думаешь, теть Маш, на самом деле, как отрезало. Приходить перестал, а мне спокойнее стало.
Выслушала тётя Маша этот рассказ и решила тоже попробовать. Пришла домой, всё, как тётя Люба рассказала, открыла, слова нужные сказала, а радио у неё, правда, не было. Сидит, ждёт. Вроде всё тихо, но почему-то тоска подступает.
А ночью ей снится сон. Как будто видит она свою избу, а там, вместо стен, одни окна. И в каждом окне она видит себя, но только молодую, счастливую. Вот она с мужем смеётся, вот с сыном играет, а вот они вместе, все втроём. И слышит, голос такой тихий, из радио, как будто песня:
– Машенька… Машенька… – поёт. – Зачем ты нас отпускаешь? Разве тебе с нами плохо было?
Тётя Маша проснулась в слезах. Поняла, что отпускать надо было не призрака, а свое прошлое. Тосковать можно, но жить нужно дальше. Приняла она свое одиночество и смирилась. Сделала ремонт, на окна поставила яркие занавески, купила новых кошек, и принялась за огород, и больше, ни голосов, ни шагов не слышала, но и радости в ее жизни больше не было.