Прозвенел третий звонок, и поезд наш тронулся из Новочеркасска, центра Донской области, по направлению на Воронеж. Смотря из вагона в окно, я видел мелькающие жёлтые домики окраинных жителей, ребятишек в порванных костюмах, с сумками на плечах, в которых был уголь, собранный около полотна железной дороги, русских рабочих, шедших по дороге с косами и направлявшихся на заработки, вероятно на Кавказ. С правой стороны железнодорожного пути, по разливу Дона, мелькали лодки рыболовов, ставивших вентеря, а на буграх, не залитых водой, виднелись устроенные для ночлега белые рыбачьи палатки, около которых были развешены на шестах сети для просушки. На берегу, у насыпи полотна, во многих местах сидели с удочками любители, всё внимание которых было сосредоточено на поплавках удочек, которые они часто вынимали из воды для нанизывания червяков или с пойманной рыбой. У некоторых стояли в воде сапетки, в которых билась рыба. Наконец, проехав железнодорожный мост, поезд наш помчался на всех парах, и город стал постепенно скрываться из глаз моих.
И как приятно, нашему брату – чиновнику, вырваться из душной канцелярии и надоедливого города и полететь туда – в просторные поля и хотя бы на короткое время забыться и подышать вольным воздухом, не видя перед собой всяких отношений, донесений, рапортов и прочих «бумажных» дел, с характерными на них резолюциями начальства: «донести немедленно, уведомить с первой почтой, сделать выговор» и прочими.
Сидя в вагоне, я разговорился со своим соседом, стариком лет около семидесяти.
- Куда ездил, дедушка? – спросил я его.
- В Новочеркасск, - бойко ответил старик, - сына ездил проведать, в юнкерском училище он у меня; пусть учится, офицеров нужно теперь, а то японцы, ведь, ихнего брата хорошо подобрали.
Старик, с длинной, белой и густой бородой, имел представительный вид, говорил отрывисто и с чувством собственного достоинства. Из расспросов старика я узнал, что он когда-то в полку много лет служил вахмистром и, по его словам, он получил бы чин хорунжего, что тогда было в пределах возможного, если бы не нагрубил однажды сотенному командиру, который тогда же ему грозно крикнул: «Скорее шерсть вырастет у меня на ладони, нежели ты получишь офицера». И действительно угроза сбылась.
В разговоре время прошло быстро, и мы незаметно подкатили к станции «Каменская», где я слез, распрощавшись со своим собеседником, который поехал далее.
Я видел все окружные станицы Донской области и, по моему мнению, станица Каменская, по своей населённости, богатству и красоте, занимает первое место среди остальных окружных и других станиц области. Расположенная правильно по малому склону на правом берегу реки Донца, она выглядит довольно благоустроенным и красивым провинциальным городом. Улицы здесь прямые и широкие и главные из них вымощены; имеется водопровод с обильной и прекрасной для питья водой; центр населения станицы (старый базар) освещается электричеством; дома и другие постройки вообще порядочные.
Из учебных заведений здесь имеются: реальное училище, женское четырёхклассное училище, военно-ремесленная школа, частная женская гимназия, городское четырёхклассное мужское училище и несколько приходских и церковно-приходских школ. Чего ещё надо? Словом, по пословице, - «Каменский городок – Москвы уголок».
Станица особенно благоустроилась за последние 30-35 лет, с проведением железной дороги, прежде же там нередко можно было встретить дома с соломенными крышами, плетневые заборы и, как говорят, классическую грязь во время ненастья.
По торговле станицу следует назвать ключом Донецкого округа. Сюда в большом количестве привозится хлеб со всех окрестностей, так что ссыпка хлеба между другими торговыми предприятиями занимает здесь видное и, пожалуй, первое место.
К западной части станицы примыкает хутор Рыгин, где имеются благоустроенные дачи, куда на лето приезжают на житьё даже из городов, так как вблизи от этих дач раскинут лес, а в Донце можно иметь великолепное и, как некоторые утверждают, целебное купание. А один путешествующий северянин, гостивший в станице и записной любитель купанья, уверял меня, что лучшего купания он нигде не встречал, хотя ему пришлось на своём веку омываться чуть ли не во всех реках России.
Одним недостатком станицы и недостатком большим надо считать то, что через Донец нет постоянного моста, и это обстоятельство служит серьёзным препятствием для приезжающих весной в станицу с хлебом для продажи. В это время, когда наплавной мост ещё не наведён, бывает на паромах так завозно, что подводы над переправой иногда стоят по несколько дней. Но в этом, как говорят, станичники сами виноваты. Когда проводилась железная дорога и строили мост через Донец, акционеры предлагали свои услуги построить постоянный мост для подвод сбоку железнодорожного моста, за что они просили у станичников разрешение лишь брать бесплатно песок и камень на юртовой земле для возведения насыпей и быков для моста.
Условия были, как видите, для обеих сторон очень хорошие, но тогда они не были оценены станичниками, которые почему-то не пошли на столь выгодную, особенно для них, сделку. Этот отказ станичников в материале, как говорят, послужил также препятствием и для устройства в станице большой железнодорожной станции, и эта последняя была устроена в другом месте – в хуторе Иванкове (прим. современный посёлок Глубокий), в 25 верстах от станицы, в которой, вопреки предположению, была сделана лишь небольшая станция, существующая и поныне.
Сев на приготовленную заранее подводу, я отправился в свой хутор. День был ясный. Весеннее солнце разливало свой очаровательный свет на поля, подёрнутые зелёным ковром поднявшегося хлеба, на окрестные хутора с цветущими садами и на ровный и широкий луг, покрытый, как изумруд, зелёной, густой и сочной, хотя и невысокой, травой. Порой набегал лёгкий ветерок и обдавал лицо чудным ароматом цветущих деревьев. Жаворонки словно висели в воздухе и разливали с высоты свои, им понятные, песни. Лошади, понукаемые весёлым ямщиком, бежали дружно, и мы скоро подвигались к родному хутору. Вот вдали показался крест колокольни, потом открылась церковь, ветряные мельницы и, наконец, когда мы поднялись на горку, нам представился весь хутор во всей его скромной величине. Сердце забилось от радости, когда я увидел родное гнездо, где протекли счастливые дни юности. Ямщик погнал под гору лошадей, и мы мигом влетели в хутор Г. Был праздник. Над плетнями сидели кружками бабы в нарядных платьях и стройно и с выразительностью пели свою любимую хуторскую песню:
Желала-бы быть я пташечкой,
Чтоб по свету летать -
Полетела бы до милого,
Упала-бы на грудь…
В других местах сидели, также кружками, - казаки, некоторые с папиросами в зубах, играя в карты и шашки. На дороге игрались в песке малые дети, лица которых так были запачканы пылью, что только сверкали быстрые глаза, да белели зубы. Тут же бродили по улице, без всякого стеснения, свиньи с поросятами, куры с цыплятами и другие домашние птицы. Картина, конечно, не из красивых, но она мила, так как родная.
Я въехал во двор и был встречен своими родными, которые заранее были предупреждены о моём приезде на родину. Во двор тотчас же прибежали улицы чужие дети и, окружив со всех сторон, с раскрытыми ртами, осматривали меня с ног до головы, как интересное чучело. Солнце уже клонилось к вечеру. Напившись наскоро чаю, я пошёл в сад. Чудный аромат цветущих деревьев наполнял воздух и при порыве ветерка обдавал лицо божественной свежестью. А вдали так заливался соловей, что будто он пел свою последнюю в жизни песню. Я сел на скамью и задумался, и мне сейчас же вспомнился город с его пыльным и душным воздухом и в особенности канцелярия, где постоянно табачный дым висит, как говорят, «коромыслом», где все столы завалены бумагами и делами и где все пишут без конца.
У ног моих лежал Мухтар и звучно храпел, упоённый, очевидно, прекрасным воздухом. Наконец, почувствовав дрожь, я вышел из сада и направился к дому. На Мельничном пруду слышен был крик гусей и уток, а вдали из соседнего леса доносился рёв, вероятно, заблудившейся скотины. Войдя в дом, я наскоро поужинал, а затем лёг в постель и, забыв всё на свете, заснул «богатырским» сном, то есть таким сном, какой бывает у всякого человека, добравшегося до любимого им места. Утром я был разбужен сестрой, так как на дворе меня уже ожидало несколько казаков.
Я ежегодно бываю весной в своём хуторе, и многие казаки ожидают моего приезда с нетерпением – и вот почему. Изучив практически садоводство, я развёл в своём хуторе сад, насадив в нём исключительно благородных деревьев. Приглашая к себе при работе садоводов-любителей, я на глазах их вёл своё дело, объясняя при этом со всеми подробностями посадку и уход за деревьями. Кроме того, пришлось научить многих колировке деревьев, что особенно заинтересовало казаков. Любители внимательно следили за моим делом, и в результате, с моей лёгкой руки, теперь у многих хуторян завелись сады, в коих вы встретите уже не одни только вишни, как это раньше наблюдалось в садах, а разные культурные деревья и ягодные кусты, дающие прекрасные плоды. Казаки, вопреки мнению большинства, народ вообще – предприимчивый: - им нужна во всём лишь инициатива.
Умывшись и выйдя из комнаты, я был встречен стоявшими около крыльца любителями-садоводами. «Здорово ночевали, с приездом», приветствовали они меня. Я каждому подал руку. «Скучаем по вас, уж лучше переходили бы жить к нам, на хутор», сказал один из них. После этого каждый из пришедших просил меня навестить его, чтобы посмотреть разведённый при моём указании сад и дать тот или другой совет относительно дальнейшего ухода за деревьями. Некоторым я тут же раздал привезённые с собой для прививки черенки от благородных деревьев и древесную мазь, обещая у каждого побывать для личного осмотра садов. Потом мы сели на лежавшие на дворе доски, приготовленные для постройки, и разговорились.
- Ну что же, засадили шелюгой песок около леса? – первый мой был вопрос.
- Ещё не приступали, да и вряд ли дело будет, - ответил один из посетителей, пожилой и толковый урядник Денис Ефимович. – Помню, около леса, были прежде озёра и луга, где накашивали много сена, а теперь и следов этого нет – всё занесено сыпучим песком, который в последнее время стал уже добираться и до леса. Что ж, сами мы ничего не сделаем, а вот если бы начальство нам приказало, тогда мы постарались бы.
И действительно, подумал я, казаки искони привыкли производить общественные работы, какие они ни были бы, обычно по распоряжению властей.
- Ведь оно как, - заметил правдиво другой из собеседников, - наш брат и тогда не примет мер к задержанию песка, когда он доберётся до порога дома, и скорее перейдёт на жительство в другое место, а не поведёт борьбы с песком, а вот начальство, право, могло бы подтянуть нас, да что-то оно забыло про нас.
Разговор на этом окончился и я, распрощавшись с моими посетителями, вошёл в комнату. На столе уже были приготовлены горячие пухкие (мягкие, пушистые) пышки со сметаной, с которых поднимался пар, и в комнате чрезвычайно приятно пахло жареным от этих пышек. Я с большим удовольствием позавтракал и, выпив стакан чаю, отправился в свой сад. После тщательного осмотра деревьев я убедился, что они перезимовали хорошо и только некоторые из них были прихвачены морозом. Затем я начал обходить, согласно своему обещанию, любителей-садоводов, каковой обход продолжался несколько дней, так как пришлось и обрезать деревья, и прививать дички и даже производить посадку деревьев и чубуков винограда, хотя это было и поздно, но так сложились обстоятельства. Казаки с охотой и большим вниманием слушали мои объяснения, а некоторые даже записывали в тетради мои указания и советы по садоводству.
Я и не заметил, как прошло время моего отпуска. Накануне отъезда был созван хуторской сбор, на который, по всегдашнему обыкновению, и я был приглашён. На сборе мне пришлось беседовать с казаками о разных предметах, а также о Государственной Думе и в особенности о значении манифеста 17 октября. Казаки мало знакомы с этими Высочайшими повелениями, и всё понимают иначе и по своему, а потому беседа о точном смысле этих повелений носила интересный характер, причём казаки относились к Царским словам, как и всегда впрочем, с замечательным доверием. Выборные остались очень довольны моими объяснениями на указанные темы, и я, распрощавшись, ушёл со сбора, дав последнему заниматься своими текущими делами.
На другой день я выбрался из хутора только вечером, так как в последний день, как и всегда это бывает, нашлось много дел. Солнце только что зашло за горизонт, и вечерняя заря облила красным светом возвышенные части всех предметов. За хутором блестело озеро, окаймлённое густым камышом, и слышно было оттуда гоготанье гусей и плачущий крик чибисов. На душе было скверно, так как приходилось покидать родное гнездо до будущего года. Проезжая по улице, я услышал заунывную песню, которую пели стоявшие над плетнём девушки:
Вышла-выходила
Красная девица,
Глянула в сторонку -
Дорожка лежит,
По той по дорожке
Ворон-конь бежит,
Трауром покрытый -
Знать, милый убит…
Песня эта произвела на меня грустное впечатление и усугубила моё дурное расположение духа. И к чему эта война, и чем кончатся эти внутренние волнения, думалось мне. А казак – он всегда верен своему долгу. Пусть ему бросают всякие обвинения, пусть на него клевещут и называют всякими мерзкими и пошлыми именами – будущая история оценит казака по достоинству. В таком раздумье я и не заметил, как мы подъехали к железнодорожной станции. Я вошёл в вокзал, взял билет, а через полчаса поезд двинулся и понёс меня опять в надоедливый город – туда, где пишут, пишут без конца!..
А. Х. М.
Газета «Донские областные ведомости» № 79 от 14 апреля 1906 года.
Навигатор ← Донецкий округ