Жил-поживал в обычной московской квартире обычный пёс — не настолько голубых кровей, чтобы тешить тщеславие хозяев на элитных выставках-конкурсах, но и не до такой степени беспородный, чтобы ничего не смыслить в элементарнейших вещах, как то: дипломатия, психология, медицина и прочая на его собачий взгляд ерунда.
Звали его Герундий, и был он захудалым потомком некогда знатных легавых, которые верой-правдой служили какому-то венгерскому князю, не давая спуску дикому зверю, бродившему в тамошних лесах без паспортов-пропусков и даже без позволения сиятельной особы.
Семья, холившая-лелеявшая пса, была большая, дружная и радушная. Двери гостеприимного дома не замыкались ни днём ни ночью даже в самые разбойничьи времена, а знакомые гости столицы, периодически наезжавшие в Первопрестольную, ни минуты не сомневались: сердечный приём и уютный кров им здесь обеспечены ныне и впредь, несмотря ни на что, даже если разверзнутся хляби небесные и взбесится Йеллоустонский вулкан.
Софья Юрьевна, хранительница семейного очага, с первых дней своей профессиональной деятельности работала на удалёнке, находя в этом множество плюсов, в частности возможность распоряжаться временем по собственному усмотрению и уделять максимум внимания детям. Но и минусов было не счесть, и самый главный из них — необходимость посвящать себя неблагодарной домашней работе 48 часов в сутки.
Энергией Софью Юрьевну матушка-природа одарила с избытком — на десятерых хватило бы, и всё потому, что на дурные цели отпущенный ей дар женщина не транжирила, себя, любимую, денно-нощно не ублажала. Более того, выражение «служение ближнему» было для неё синонимично слову «дышать», и если бы её такой возможности лишили, она бы умерла с горя.
Соседки-ровесницы, напротив, шагавшие в ногу со временем, семимильными шагами следовали в светлое капиталистическое будущее под руководством юной маникюрши Эллочки. Девушка, уверенная в себе, своей непогрешимости и неотразимости больше, чем в существовании окружающего мира, специалистом была не ахти каким, о домашнем хозяйстве представление имела весьма смутное, к кухонной плите на пушечный выстрел не подходила, зато считалась весьма успешным и раскрученным блогером. Благодаря обширным связям, манипулятивному таланту и менталитету ментора-гуру-мессии она без особых усилий собирала многотысячные аудитории, с лёгкостью в мыслях необыкновенной снисходительно просвещая тёмную интернет-аудиторию по вопросам здоровья и педагогики, а также с томным видом знатока обучая подписчиков-подписчиц кулинарным премудростям и психологии городских Маугли, вынужденных зубами-когтями отвоёвывать своё место в урбанистических джунглях.
Сердобольные соседки-подружки, почти сбросив под её водительством обременительное иго морали и воспаряя к небесам (а точнее, витая в них), считали Софью Юрьевну безнадёжно отставшей от жизни чудачкой и дружно пытались учить её уму-разуму: негоже, дескать, угождать всем без разбору. Научись, мол, жить разумно, себя холить-лелеять, и будет тебе счастье, и весь мир осчастливишь своим сиянием-блистанием. Доверься Эллочке — она тебя мигом перекуёт, от пережитков-предрассудков избавит; из треугольника Карпмана вызволит; мозги твои, а стало быть, и жизнь перезагрузит.
Куда, казалось бы, убедительнее! Но приятельница, к их величайшей досаде, перекраивать себя под сомнительные новомодные стандарты не спешила и отмахивалась от наставлений, как от назойливых ос-комаров: «Да кто она такая, ваша Эллочка, чтобы из меня собственную карманную Галатею ваять по своему гордостному подобию? Выдумали ещё треугольник какой-то! Скажите на милость, кем по вашей классификации считается моя Ольга? Жертва? Палач? Смешно! Да и на Спасателя она в свои четыре года не тянет… А Васечка? Ребёнок ещё из пелёнок не вырос, а вы его уже, будто жука какого-то, в схемы-системы втиснуть норовите. Тьфу на вас! Да и старших детишек, и мужа, и маму ни в какие классы-подклассы, разряды-подразряды вписывать не позволю, потому как люблю их — и точка. "Треугольник"! Скажете тоже… Отродясь не было в нашем роду таких скукоженных фигур — всё больше с мегаугольниками да икосаэдрами дело имели».
Бились-бились кумушки-прогрессистки с дремучестью ретроградки-гуманистки, не желающей себя беречь-ценить, да так и отстали ни с чем.
А перезагрузка… Будет перезагрузка, куда ж она денется? Вот защебечут птахи, почуяв весну, — и начнутся сборы-хлопоты, и потянется семейный обоз на дачу. Софье Юрьевне, допустим, всё равно, где у плиты стоять, а вот детишкам без фруктов-витаминов, без целебного воздуха, не отравленного цивилизацией, никак нельзя.
Весне только намекни: ждём, мол, твоего прихода не дождёмся, — она и рада стараться: голосистыми птичьими трелями о себе растрезвонила, клейкими салатовыми листочками из оцепеневших-одеревеневших почек проклюнулась, озорными ручьями по обочинам дорог-тротуаров разбежалась.
Кипучие сборы, не оставившие в стороне никого из домочадцев, могли и мумию растормошить. Но Герундий ездить на дачу не любил. Бывает же такое! Казалось бы, тряхни своими генами и, следуя зову предков, мчись-беги на вольные просторы, вдыхая полной грудью пьянящую-дурманящую сладость лугов-полей, гоняйся за птичками-бабочками без задних ног, до одурения и изнеможения… Ан нет! Всеобщее оживление повергло пса в уныние-панику-ступор, будто и не охотничья вовсе кровь текла в поджаром теле и быстрых лапах.
Увидев, что сборы выходят на финишную прямую, Герундий начал демонстрировать признаки болезни: впал в полукоматозное состояние и захромал, волоча ногу. Что делать?
Хоть откладывай поездку! А как же детишки? Обречь их на прозябание в загазованном пыльном мегаполисе? Или, может, оставить собаку на попечение родных-знакомых? Кинулась Софья Юрьевна обзванивать всех подряд, да кто же согласится сидеть с больным животным? И дело даже не в дополнительной обузе либо лишнем рте — ответственность страшна: а ну как, не приведи Бог, приключится что с псиной? Оставался единственный выход — показать Герундия знакомому ветеринару, уповая на то, что болезнь не столь смертельна и чудо-таблетка поставит четвероногого домочадца на лапы.
Путь в ветклинику был ему знаком: он здесь не раз бывал и понял, что хитрость не пройдёт. Поэтому походка стала пободрее, и ногу уже не так приволакивал, и набок не заваливался.
Внимательно выслушав, осмотрев, выстукав собаку, ветврач вынесла приговор: «Признаки классической симуляции налицо». Пристыженный пёс мгновенно прекратил ломать комедию.
Наутро, застигнув семью за сбором чемоданов, он попытался прибегнуть к испытанному трюку и уже повесил было уши, но наученная горьким опытом хозяйка тоже не лыком была шита. На сей раз вместо того, чтобы, поведясь на лукавые уловки, всплеснуть руками и запричитать-засетовать, она прочитала мнимому больному строгую нотацию — уши моментально стали на место, и не осталось несчастному притворщику ничего иного, как покориться неумолимо жестокому року.