Позывной Малыш. Наши богатыри.

Я всегда думал, что я счастливый человек, потому что мне очень часто попадаются интересные люди. И лишь со временем я понял, что на самом деле каждый человек интересен по-своему. Просто его нужно раскрыть и увидеть. Но иногда попадаются такие люди, которые не нуждаются в этом самом раскрытии. Они сами по себе уже открыты и интересны до удивления. И вот мне снова посчастливилось встретить такого человека. И сегодня мне немного хочется о нём рассказать.

Конечно, о таких людях в одной заметке всё рассказать не получится. О них часто можно писать отдельную книгу, а потому сегодня из нашей многочасовой беседы я расскажу лишь несколько эпизодов жизни нашего героя, участника многих горячих точек и участника СВО.

При нашей встрече передо мной предстал высокий и широкоплечий настоящий богатырь в военной форме. А на груди красовался шеврон с позывным - МАЛЫШ. Вид воина и его позывной в голове никак не укладывались в одну картинку. Я не удержался и спросил - А почему такой позывной?

Я тогда только приехал в подразделение. Естественно, у меня не было никакого позывного. Как правило, их дает командир. Утро у меня всегда начинается с кофе. Не могу я по-другому. Ну вот сижу завариваю кофе. Один из наших спрашивает - А мне заваришь. Отвечаю - Заварю. Ну он вышел из блиндажа покурить. Через какое-то время кричит - Малой, ну скоро там кофе будет? Есть у него такая привычка всех новеньких звать "Малой". Ну взял я чашки и пошел на улицу. А тут навстречу заходит ротный. То ли он не расслышал, то ли не понял, но, увидев меня, он с удивлением воскликнул - Вот это малыш! А мужики смеются. Вот так и прилип ко мне этот позывной. С тех пор, когда меня люди встречают на улице или в магазине и видят мой позывной, всегда улыбаются. А мне нравится. Хороший позывной, добрый.

Малыш. А когда вообще начался твой боевой путь?

Еще со срочной службы. Чеченская республика. В 1995 году нас направили в сопровождение колонны. Мы прибыли туда. Пробыли там месяц. А на обратном пути в Аргунском ущелье 24 марта мы попали в засаду. Это было моим первым боевым крещением. А мы совсем молодые, глупые по сути пацаны. Сначала даже не поняли, что произошло. Потом как в кино, в боевике про войну. Все стреляют, все взрывается. И только потом осознание реальности и опасности. А вот по-настоящему напугались, только когда все закончилось. Так бывает только в первом твоём бою.

Ну а потом в 2007 году пошёл миротворческий батальон в Южную Осетию. В нашу задачу не входило участие в боевых действиях. Мы должны были разделять воюющие стороны. Но все хорошо помнят ту историю с окружением и нападением на наш батальон. Нас тогда окружили танками и стали расстреливать. В ходе боя 24 бойца, включая командира батальона, получили тяжелые ранения. Среди них у меня было, пожалуй, самое легкое ранение. Всего-то было разбито колено.

Нас погрузили в КамАЗ и отправили прорываться из окружения. Что происходило снаружи, я не видел. Мы лежали в бронекапсуле. Все остальные события я знаю уже только с рассказов наблюдателей.

"Смотрим, КамАЗу удалось вырваться из окружения, и он скатывается в низину. А через минуту выезжает на другой стороне, и в этот момент в него прилетает снаряд. КамАЗ просто разрывает в клочья. Ну естественно, доклад о том, что машина с ранеными полностью уничтожена."

Ну никто тогда не знал, что волей случая в одном месте окажутся сразу два КамАЗа. Наш водитель повез нас в низине. А вот другой зачем-то поехал на другую сторону. В общем, нас привезли в госпиталь Ростова. И только тут я по телевизору увидел, что нас считают погибшими. Знаю, что родители смотрят телевизор и начнут переживать. Но расстраивать не хотелось. Позвонил брату. Попросил родителям не говорить пока, а мне привести телефон и документы.

А на следующий день ко мне приезжают мать и отец. Ну я, конечно, сразу встал, чтобы мать не догадалась, какое у меня ранение. Сказал, что со мною всё нормально, царапина, что находиться посторонним здесь нельзя, и пошел проводить до КПП. А сам чувствую, что мне плохо и кровь по ноге течет из колена. Глазами отцу показываю: «Уводи маму». Он понял всё. Успокаивает маму: «Видишь, с сыном всё нормально, поехали домой». А когда машина за углом скрылась, я и отключился.

Ну а через некоторое время мне звонок от родителей: «Тут с тобой хотят поговорить». Звонил лейтенант из нашей части. Он принес похоронку на меня. Ну а родители сказали, что я живой. Вот так и прояснилась тогда вся эта ситуация.

А была ли в твоей жизни необычная история?

Была. Это, скорее уж, совсем необычная. Настолько необычная, что в нее трудно поверить. Я бы тоже, наверное, не поверил, если бы это не случилось именно со мной. Случилось это, когда я участвовал в чеченской компании. Нарвались мы тогда на засаду с превосходящими силами противника. Крепко так нарвались, и потрепали нас здорово. Мне тогда в обе ноги досталось и осколок мины в руку. А командира ранило тяжело. Ну взвалил его себе на спину, и начали отходить. Вырвались мы тогда чудом. Если честно, с трудом даже помню как.

Ну, пока нес командира, все подбадривал его. Он мне что-то тоже отвечал. Ну а потом умер он от ран. А я бросить его не мог. Так тащил его на себе и все разговаривал с ним. Как шел, тоже не помню. Просто была цель дойти чего бы это ни стоило. Потом вышел на группу нашей разведки. Хотя тоже этого не помню. Они мне потом рассказывали: «Смотрим, идет человек и на себе несет другого. Ну сразу поняли, что наши. А ты идешь, под нос себе что-то бормочешь. Мимо нас прошёл и даже не заметил. А как только твоего товарища с плеч твоих сняли, ты сразу и рухнул».

В общем, привезли меня в госпиталь с высокой температурой. На руке уже гангрена началась. Один хирург предложил сделать ампутацию кисти. Но другой возразил: «Не стоит. Ему жить осталось до утра, так пусть хоть целым умрет». Всего этого я тоже не помню. Был без сознания. Это уже потом врачи рассказали.

А вот помню я совсем другое. Вижу палату, кровать и себя на кровати. Рядом на стуле сидит человек, голова опущена. То ли дремлет, то ли молится. А я опускаюсь на кровать и вижу: в ногах у меня стоят два абсолютно похожих человека, как будто в очень длинных туниках. Только один черный, а другой белый. Черный говорит: «Пора его забирать». А белый спорит: «Нет, еще рано». В общем, спорят они еще какое-то время, и белый выигрывает спор. И черный рассыпается в пыль. А белый подходит ближе и присаживается на край кровати, берет меня за руку, и ей сразу становится очень тепло, и говорит: «Ну что, будешь ты еще жить долго, но быть тебе воином». И исчезает. А я прихожу в себя. Смотрю: на стуле сидит человек (как потом выяснилось, это ребята, что в госпитале лежали, возле меня вызвались дежурить). Я его спрашиваю: «Ты кто?» А он от неожиданности аж упал вместе со стулом. Подскочил и рванул в коридор. И слышу, кричит: «Он пришел в себя, он живой, он разговаривает».

А когда ты заключил контракт на СВО?

Контракты — это было потом. А сначала я пошёл в Донецк добровольцем в 2015 году. Тут стоит рассказать, почему я вообще принял для себя решение воевать до победы, до самого конца.

Дело это было в марте 2015-го. Март тогда выдался очень холодным. Между нами и позицией противника от 300 метров до 800. А между нами здание интерната. Хотя зданием это трудно назвать. От постоянных обстрелов это, скорее, решето, всё в дырах от снарядов. И вот там находилась воспитательница и шесть малышей. Нас к ней пропускали, не открывали огонь, если мы несли покушать и воду. А вот если предпринимали попытку эвакуировать, сразу начинался минометный огонь. Это каким же нужно быть зверем, зная, что там дети, стрелять из миномета. В общем, использовали они интернат как препятствие для нашего продвижения.

Ну а детей-то эвакуировать надо. Посидели, подумали и одной ночью пошли туда в составе десяти человек. Шестеро шли совсем без оружия, чтобы можно было нести детей, четверо прикрывающих. Добрались до интерната удачно. Видел же, наверное, когда лежит собака, а вокруг нее прижавшись греются щенки? Вот так и здесь. Лежит воспитательница. Обложилась малышами, пытаясь их хоть как-то согреть. Тихо вошли, ротики им прикрыли ладошкой, чтобы не закричали, не заплакали с испугу. А они как будто поняли, зачем мы пришли. Не издали ни одного звука. Когда мы оттуда выходили, у нас под ногами не хрустнула ни одна ветка и не звякнуло ни одно стекло под ногами. И женщина шла молча и сосредоточенно.

Я нес мальчика лет двух. Он прижался ко мне и лишь беззвучно всхлипывал. А я прикрывал его курткой. И лишь когда мы вошли в блиндаж на свет, я увидел его глаза. Он вцепился мне в бронник, смотрел мне в лицо, а в глазах было написано: «Только не отпускай меня, только не отпускай, пожалуйста». Он еще и говорить-то толком не умел, а вот этот взгляд был взглядом взрослого человека. И вот тогда я дал клятву аллаху, что сделаю всё, чтобы никогда ни один ребенок не стал глядеть таким взглядом на солдата.

Когда малыша попытались у меня забрать, он разревелся, а его руку так и не смогли отцепить от моего бронника. Я оставил его на руках. И лишь когда он успокоился и уснул, смог передать его группе эвакуации. А вот когда воспитательницу напоили и посадили возле печки погреться, с ней случилась истерика. Еле удалось ее успокоить и хоть немного привести в чувства.

После того случая я долго не мог прийти в себя. Никак не мог забыть глаза мальчонки, да и не забуду никогда. У меня у самого шестеро детей. Не выдержал, позвонил жене, рассказал эту историю и сообщил о своем желании усыновить мальчика. Жена приняла моё решение. Я нашел, куда увезли малыша. Узнал, что его зовут Володя. Но оказалось, что у него есть дядя и бабушка. Именно бабушка и взяла мальчика к себе. И я не стал его дальше искать.

А ты не пытался узнать его адрес, чтобы, может быть, потом, спустя годы, встретиться с ним, узнать, как сложилась его судьба? Ну и ему, может быть, было бы интересно с тобой встретиться. Ты, по сути, спас ему жизнь.

Нет, не пытался. А зачем? Я почему-то уверен, что у него все будет хорошо. Рядом с ним ведь родные люди. А ворошить прошлое и теребить ему душу не стоит. Ведь у них и так не было детства. Они ведь только дети по возрасту, а душой они уже давно взрослые.

Вот такие истории из своей жизни мне поведал пятидесятилетний русский богатырь, черкес по национальности, родившийся в Абхазии и с позывным Малыш. И пока есть у нас вот такие МУЖИКИ, не сломать нас никому и не ступить нечисти по земле нашей.

Я спросил его насчет фотографии.

Я никогда не скрывал своего лица и делать этого никогда не буду. Пусть враг меня знает. Знает и боится.

После нашей встречи Малыш снова поехал на фронт. Ну не может он по-другому, несмотря на то, что на нем нет живого места после множества ранений. Ну не умеет он иначе. Расставаясь, я ему сказал: «У меня к тебе есть маленькая просьба. Знаю, выполнить ее будет непросто. Но ты постарайся. БЕРЕГИ СЕБЯ! ЛАДНО?» Малыш улыбнулся и ответил:

ПОСТАРАЮСЬ.