Он мог бы стать инженером, но выбрал непредсказуемую Мельпомену. Путь артиста Иркутского музыкального театра имени Н. М. Загурского Максима Колесникова на сцену не был гладким. Но его талант и одержимость театром преодолели все перипетии судьбы. Максим рассказал порталу «Культура 38» о том, как страшно быть клоуном, почему театр «забирает» и что творится в отдельно взятой гримерке.
Екатерина САНЖИЕВА
Племянник — самозванец
— Как у вас возникла идея стать актером? Вы ведь учились на инженера-технолога.
— Это произошло случайно. Мои друзья были студентами актерского отделения театрального училища. Они приглашали меня на спектакли, но я относился к театру довольно прохладно. Родом я из промышленного городка Черкесска, в моей семье не было людей искусства. Однажды мои приятели сдавали экзамен. Мы договорились, что я приду на спектакль, дождусь их и мы вместе пойдем гулять. Тогда показывали «Сильву» Имре Кальмана. И я так проникся этой опереттой, смотрел, открыв рот. Сильву исполняла потрясающе красивая актриса, шикарная певица, заслуженная артистка РФ Ирина Комленко. Музыка, сама атмосфера спектакля — все это настолько меня очаровало, что друзья так меня и не дождались. После этого всеми правдами и неправдами я стал проникать в театр. Мне хотелось постоянно там быть, наслаждаться музыкой, голосами, танцами.
— И вас заметили?
— Меня заметили. У меня в студенчестве не было денег на билеты, поэтому я приходил на спектакли, представляясь племянником актрисы, которая у нас в институте вела драмкружок. Говорил: «Я племянник Риммы Кравченко». Я приходил без билета, но всегда с букетом. И преподносил его своей «тете». Первой меня заметила главный хормейстер, видимо, с очень уж проникновенным лицом я сидел в зале. Мы с ней разговорились, и я сказал, что хотел бы работать в театре. Хоть кем, готов хоть мебель носить. Меня просмотрели в балет. С детства я ходил в хореографический кружок. Я поучаствовал в уроке класса и станцевал вальс. Потом меня прослушала главный хормейстер. Оказалось, что у меня баритон, но на тот момент театру баритоны были не нужны, и мне велели подождать. А через несколько месяцев меня взяли в хор.
— Вы сами учились петь?
— Да, сам ноты разбирал: так хотелось мне работать в театре. Забросил свою специальность, удивительно, как я еще университет окончил. Меня взяли в хор. Правда, попел я там недолго: меня сократили из-за урезания ставок. Но потом взяли обратно. В это время я уже учился в театральном колледже. И после его окончания мне стали давать роли. Театр — это такое странное место, где ты сегодня на коне, а завтра под конем. И совершенно непонятно — почему это происходит.
— Вспомните свою первую роль. Боялись ли вы, был ли у вас стресс, мандраж?
— Конечно. Выпускники училища начинали с малюсеньких ролей. Моя первая роль была без слов — Клоун в «Принцессе цирка». На протяжении всего спектакля мы с другим клоуном на сцене куражились. Надо было танцевать, взаимодействовать с партнерами. Это было так страшно! Я вышел на сцену и… потерялся. Увидев толпу актеров, от волнения все время кого-то чуть с ног не сбивал. Я всем на сцене мешал. Думал, меня после спектакля артисты просто убьют! Но все отнеслись ко мне очень доброжелательно. Все же понимали, что в тот момент я находился на грани смерти (смеется).
— А с опытом стресс сохраняется? Как по-вашему, реально ли сыграть роль идеально?
— С годами уже не так, но все равно волнуешься. А насчет идеальной игры… Как говорила мой педагог, певица Маргарита Шадрина: «Я свои идеальные спектакли могу пересчитать по пальцам». Хотя она обладала потрясающим вокалом и переиграла множество ролей, побывав в разных амплуа. Сцена — это огромная работа: надо помнить текст, музыкальные партии, воплощать задачу режиссера, дирижера, балетмейстера, взаимодействовать с партнерами, не перетягивать одеяло на себя и в то же время играть свою линию ярко. Ты должен помогать партнеру. Ведь театр — дело коллективное.
«Театр тебя заберет»
— Вы служили в трех театрах: Пятигорском, Хабаровском, сейчас — в Иркутском. В чем разница между этими коллективами? Что каждый театр вам дал?
— В Пятигорской оперетте произошло мое взросление, профессиональное становление. Там был режиссер, который растил меня — от самых незначительных ролей до больших. Я переиграл там простаков во всех классических опереттах. Это при том, что я довольно крупный. Простак же юркий, задорный, гибкий. При моих габаритах войти в это амплуа довольно сложно. Но режиссер для таких характерных ролей научил меня уменьшаться внутри. Он с нами так работал самозабвенно, высекал из нас актеров.
Хабаровский театр — это была школа жизни. Школа ремесла. За первый сезон я сыграл десять ролей! В одном из спектаклей я исполнил аж две роли. Я отработал со множеством разных режиссеров и балетмейстеров. Там я познакомился с режиссером Анной Фекета.
В работе с ней для меня открылось другое актерское существование. У нее высокие требования, ты должен быть максимально подготовлен и собран. Когда её пригласили на должность главного режиссёра Иркутского музыкального театра, она предложила мне пройти прослушивание в труппу. Всё прошло успешно.
— Открыли вы здесь что-то новое для себя?
— Первый спектакль, который я здесь посмотрел, был «Двенадцать стульев» как раз Анны Фекета. Зрелище потрясло меня до глубины души. Я увидел невероятную, роскошную труппу, потрясающий спектакль. Тогда я подумал: «Это же столичный уровень!». Все персонажи прописаны, все яркие, роскошный балет, оркестр. Уровень иркутских актеров казался недосягаемым. У меня даже мысли не было попасть в эту постановку.
— Не возникло ли у вас чувства неуверенности или страха?
— Нет. Пугаюсь, когда приступаю к работе. Выходит приказ о назначении меня на роль — я сразу думаю: «Это же как-то надо сыграть! Надо понять замысел режиссера, воплотить его, понять, что я хочу сказать этой ролью». А в процессе репетиций страх уходит. Ты просто пашешь и думаешь только о том, как отработать роль хорошо.
— «Театр — это всегда склоки, интриги» — так недавно высказался один композитор. А актер — наиболее уязвимое звено: он зависит от режиссера, директора, коллег по сцене и т. д. Это правда?
— Да, судьба актера — это тотальная зависимость. Как раз из-за этого наша работа сложна.
— В чем тогда секрет успеха? Трудолюбие, умение нравиться?
— Для меня это загадка. Одно с годами (служу в театре 25 лет) я понял: таланту надо помогать. Талантливый человек раним, не уверен в себе, ему постоянно кажется, что он мог бы сделать лучше. Он может много работать без всяких наград и преференций, в каждой, даже самой маленькой роли, выкладываясь по максимуму. При этом актер будет верить, что когда-нибудь ему выпадет шанс, что ему в конце концов дадут звездную роль… В общем, я не знаю, в чем секрет успеха.
— Что актера держит в театре?
— Держит любовь к профессии. Театр — это болезнь. Это зависимость, тебе необходимо говорить о чем-то со зрителем. Все актеры честолюбивы. И это профессиональное честолюбие заставляет тебя подниматься на сцену вновь и вновь. Это твой воздух. С одной стороны — нестабильность, зависимость, а с другой — ты не можешь жить без этого мира. Вот такой дуализм. Однажды, еще в Пятигорске, я участвовал в постановке новогодней сказки режиссера Якова Алексаняна. Я был совсем молодым, учился в колледже на актерском и в техническом университете параллельно. Режиссер смотрел, как я работаю, помогал. А потом вызвал к себе и сказал: «Друг мой, у тебя есть полгода. Либо за это время ты уйдешь из театра, либо не уйдешь никогда. Театр тебя заберет». Тогда я подумал, что он сгустил краски. Но Алексанян оказался прав. Это ответ на вопрос о том, почему мы здесь: театр нас забрал.
Прирожденный грузинский князь
— Есть мнение, что все сыгранные роли наслаиваются на личность артиста и ему сложно отделить себя от своих персонажей. Это так?
— Работа над ролью начинается с попытки представить себя в предлагаемых обстоятельствах. Сначала читаешь пьесу и думаешь: а как бы я поступил в этой ситуации, как отреагировал бы на эти события? Потом режиссер объясняет, как он это видит, что хочет этим спектаклем сказать, что для него важнее, какое проявление характера ему кажется первостепенным. Я адвокат своей роли и могу свою линию сделать сам. Но режиссерское видение может не совпадать с моим. И мы начинаем творить роль вместе. Артист помогает постановщику сказать то, что он хочет. «Смешиваюсь» ли я со своими героями? Да. Потому что прежде всего иду от себя. В душе у актера на разных полочках лежат разные его роли. Тут Вася Кузякин из комедии «Любовь и голуби», а тут бабушка Тани из «Светлого будущего». Театр парадоксален.
— Какой герой был самым созвучным вам? В работе над которым вам ничего не пришлось в себе менять?
— Такого нет, я всегда иду к своему персонажу. Порой случается стопроцентное попадание в образ. После «Проделок Ханумы», где я играл князя Пантиашвили, зрители написали: «Максим Колесников — прирожденный грузинский князь!». Было приятно. Значит, я вошел в образ.
— Какие качества вы выработали благодаря актерству?
— Упорство, каждодневное умение бить в одну и ту же точку. Но, знаете, это совсем не скучно! Когда я подписал первый свой контракт, поступив на работу в Пятигорскую оперетту, хормейстер повела меня в зал. На сцене играли спектакль «Бабий бунт», который шел в театре много лет. И тут я с ужасом подумал: «Мне предстоит изо дня в день играть одно и то же, какая скукотища!» Да, ты одного героя можешь играть десятки раз, но никогда не повторяешься. Потому что на сцене — живые люди со своими эмоциями, состоянием, настроением. Каждый раз ты вносишь в рисунок роли новые полутона, а от них многое меняется.
— Знаю, что вы занимаетесь еще и общественной работой…
— Да, это моя параллельная реальность. История, которая занимает большую часть моей жизни. Я сотрудничаю с Общественной палатой Приангарья. Участвовал в выступлениях для матерей бойцов СВО и для воинов. А позже познакомился с депутатом Заксобрания Иркутской области Максимом Петровым и председателем региональной Ассоциации совета отцов Андреем Удюжевым. Увидел, какой огромный вклад в воспитание подрастающего поколения вносят эти мужчины. И делают они это не для галочки. Мы подготовили несколько песен с участниками советов и исполнили все вместе. Так появился хор отцов Иркутской области, где я занимаюсь творческой частью.
У меня сложилась прекрасная дружба с Иркутским отделением Союза театральных деятелей России. Заместитель председателя Елена Козик знает каждого члена СТД, заботится о творческом росте и благополучии работников театральной сферы. Мне приятно общаться с этими потрясающими людьми, участвовать в совместных проектах. А самая любимая моя «нагрузка» — занятия с ребятами в Детском музыкальном театре «Стрекоза». Занимаемся актерским мастерством. Прикипаю к детям, ученики часто вызывают во мне почти отеческие чувства. Очень люблю их, получаю массу положительных эмоций от общения с ними.
Интересные отношения в гримерке
— Среди обывателей есть мнение, что актеры живут богемной жизнью, что они постоянно переживают страсти, романы… Кто-то женится, кто-то разводится.
— Как в любом коллективе, у нас всякое бывает. Мы каждый раз влюбляемся в своих партнерш по сцене. Влюбиться в актрису и играть с ней любовь легко. Сложнее не любить партнершу и играть любовь. Это и есть профессионализм. Нам педагог говорил: «Нужно найти в партнерше то красивое, на что невозможно не смотреть». В одном театре я видел, как актриса и ее партнер так играли любовь, что искры от них летели. Так по-настоящему, так жизненно, что зрители чуть не задыхались от этой энергетики. Я был уверен, что они и в жизни близки. Но оказалось, что за кулисами они друг друга терпеть не могли.
— А в жизни для артиста важно постоянно влюбляться?
— Любовь и влюбленность — разные вещи. Состояние любви — оно мощнее, чем влюбленность. Любить женщину, жизнь, театр — актеру это необходимо.
— Что служит для вас источником вдохновения?
— Вдохновение дает мне работа, когда я прикасаюсь к хорошей драматургии и музыке. Ты постоянно ищешь какие-то решения, ключи, краски. И это по-настоящему заряжает. Коллеги — тоже источник вдохновения. Много лет мы делим гримерку на троих: я, Гейрат Шабанов и Станислав Грицких. У нас сложились интересные отношения. Можем друг друга троллить и подкалывать. Иногда мы цинично шутим. Вполне нормальная мужская атмосфера. Но при этом мы присматриваем друг за другом, поддерживаем. У нас сложилось настоящее мужское братство. В общем, с гримеркой нам повезло.