Обожженный, потный, он закладывая снаряд, наводил, делал выстрел; он был одновременно и первым, и вторым, и третьим номером. И только когда надо было передвигать пушку дальше, он кричал на помощь.
Статья, опубликованная в газете КРАСНАЯ ЗВЕЗДА 13 декабря 1942 г., воскресенье:
АТАКА
С наблюдательного пункта командира дивизии хорошо видно это село — ряды черепичных крыш среди голых осенних садов и высоких тополей, красный, увенчанный полумесяцем минарет мечети. В селе немцы. Здесь их крупный узел сопротивления.
На карте полковника тщательно нанесены оборонительные сооружения, огневые точки, минные поля, окопы и хода сообщения противника. Синие ромбики — их много, они в самых разнообразных местах —это закопанные в землю вражеские танки. Возле каждого ромбика черточки — короткая, длинная. Короткая — обозначение орудий. Над ними обведенные кружком количество танков, орудий, автоматчиков. Штрихи черным карандашом — минные поля. Карта испещрена карандашными пометками всех цветов спектра.
Много дней и ночей боями, походами в тыл разведчиков, аэрофотосъёмкой, звукометрическими аппаратами, наблюдением устанавливалась система неприятельской обороны, и каждый штрих на карте — это результаты кропотливой и тщательной работы.
Достаточно внимательно осмотреть местность с наблюдательного пункта, чтобы увидеть характерную особенность здешнего театра войны — кукурузные поля, долины изрезаны руслами множества рек, речушек и оросительных каналов. На какие-нибудь два километра долины приходится в некоторых местах до 30 речушек и каналов. Это создает дополнительные трудности для наступающего, облегчая в то же время оборону.
Завтра утром дивизия должна атаковать село, взломать укрепления врага, уничтожить его живую силу и технику и пробить путь для дальнейшего движения наших войск.
Ночь перед атакой проходит спокойно. Изредка слышны одиночные орудийные выстрелы. В небе, как лампы, беспрерывно висят немецкие осветительные ракеты. Глухой далекий вой встревоженных собак перемежается с то затихающей, то вновь возникающей дробью пулеметов и автоматов.
Спокойно. Но это спокойствие обманчиво. Под покровом ночи, в непроглядной тьме идут пехотинцы, тянутся за ними обозы с боеприпасами. Войска занимают исходный рубеж, и артиллеристы заканчивают подготовку запасных позиций. Танкисты дополняют боекомплекты, заливают в баки бензин. Сильный ветер дует с гор, он обжигает лица своим холодным дыханием. Идет не то снег, не то дождь.
Саперы в последний раз исследуют подходы к речкам и устанавливают брод в ледяной воде под свирепыми ударами ветра. Бойцы измеряют глубину, вбивают опознавательные колышки. В это время другая группа сапер, лежа на сырой земле, извлекает из грязи немецкие мины. Вспыхивает ракета, ночь сразу превращается в день, и бойцы прижимаются к земле, как бы вдавливаясь в нее.
В блиндаже полковника на табуретах, на кровати сидят командиры приданных дивизии частей. Начальник штаба еще раз читает плановую таблицу боя.
— Нет ли вопросов? — спрашивает полковник.
Артиллеристы, танкисты, командир дивизиона гвардейских минометчиков, авиатор, начальники служб задают вопросы, делают быстрые пометки в блокнотах и на картах.
Полковник смотрит на часы.
— Два часа. Сверьте часы.
Итак, через несколько часов начнется бой.
Полковник и его штаб тщательно подготовили весь сложный механизм дивизии к атаке. Они обеспечили перевес сил на этом участке фронта, скрытно подтянули артиллерию и танки и выбрали для атаки момент, когда противник занят сменой частей в узле сопротивления.
К утру ветер стих. Погода выдалась пасмурная, горы были закрыты сплошным туманом, да и по долине, над речками, цепляясь за прибрежные кустарники, плыли волны тумана. К этому моменту все стихло — ни звука, ни шелеста, будто и нет войны. И вдруг где-то далеко рявкнуло одинокое тяжелое орудие. Не успел ещё замолкнуть шелест пролетевшего над головами снаряда, как мощный залп сотен орудий потряс воздух. Земля содрогнулась. Желтые осенние листья полетели с дерева, стоявшего рядом с наблюдательным пунктом.
Было семь часов утра. Артиллерийский удар, подготовлявшийся тщательными пристрелками, перегруппировкой орудий и сложными расчетами, обрушился на врага. Каждая батарея, каждый дивизион били по строго установленной цели. Снаряды всех калибров, словно удары гигантского молота, рухнули на земляные норы, на проволоку, на металл, бетон и дерево перекрытий, на броню танков, на линии связи, рации, машины, ящики с боеприпасами.
В первые минуты противник молчал, потом его тяжелая артиллерия начала отвечать одиночными выстрелами, перешедшими вскоре в беглый огонь.
Артиллерийская дуэль разгоралась, но по-прежнему лежала ожидавшая сигнала пехота, молчали полковые пушки, минометы, пулеметы, стояли в укрытиях танки.
— Семь двадцать, — сказал адъютант полковнику, склонившемуся над окулярами стереотрубы.
И сейчас же, словно откликнувшись на эти негромкие слова, в нескольких местах поля поднялись вверх красные ракеты. Это был сигнал для атаки. В то же мгновение, будто все свершалось синхронно, поле зарябило точками перебегавших вперед бойцов, и одновременно дивизионная и корпусная артиллерия перенесла огонь в глубину обороны противника.
Перекатами донеслось «ура». Но едва только пехота пробежала первые сто метров, как из черного хаоса перепаханной, раздробленной снарядами земли блеснули острые, быстрые огоньки. Это ожили неподавленные огневые точки на немецком переднем крае. Застукал крупнокалиберный пулемет, грохнула одна пушка, другая, в волнах бегущих вперед бойцов вздыбились серо-черные вихри разрывов. Сухо и часто захлопали мины. Было видно, как некоторые из бойцов с хода неловко оседали на землю. Быстро, ползком, волоча за собой носилки, двинулись санитары.
Тут-то и вступили молчавшие до сих пор пушки, минометы. Они ударили прямой наводкой по уцелевшим огневым точкам врага. Они двигались вслед за пехотой — их тащили по вязкому жнивью на руках на лямках.
На наблюдательном пункте все время зуммерил телефон. Сейчас всё работало на пехоту. Командир дивизии следил за каждым ее шагом и быстро реагировал на противодействие противника, стремясь всеми имевшимися у него средствами устранять помехи на пути стрелков. Вот из-за развалин, на правом фланге полка Агеева, показались семь немецких автомашин. Они развернулись, быстро отъехали, а на поле остались семь отчетливо видных пушек. Пушки сразу же открыли огонь по нашей пехоте. Люда прижались к земле.
— Сорокин, — крикнул полковник начальнику артиллерии, — что там твои? Прохлопали? Спят?
Сорокин, невысокого роста усатый майор, в кожаной куртке и в больших болотных сапогах, вырвал у телефониста трубку, выкрикнул позывной, но в это мгновение возле немецких орудий выросли три земляных фонтана. Майор, переложив в левую руку трубку, поднес правую к козырьку и немного обиженно произнес:
— Не прохлопали, товарищ полковник... не спят... никак нет...
Еще несколько таких попыток противодействия атаке пехоты были парированы нашими артиллеристами. Бойцы приближались к селу. Всё пока шло согласно плану. Механизм атаки, разработанный детально, действовал безотказно.
Но вот с левой стороны села на большак вынырнули окутанные дымом и рыжими блестками огня небольшие, подпрыгивающие на выбоинах дороги коробки.
Танки. Контратака.
На этом участке меньше всего было нашей артиллерии и плотность огня оказалась сравнительно малой. Одним рывком немецкие танки перемахнули через узкий оросительный канал и стали приближаться к нашему подразделению, которое начало отходить. Но немцы, точно выбрав место для удара, не знали, что у командира дивизии есть средства, еще не введенные в действие и рассчитанные специально для отражения танковых контратак. Полковник отдал приказание. Усатый майор-артиллерист Сорокин повторил его в свою трубку, назвав ориентиры и квадраты местности по карте.
Танки подошли к горной речушке и на минуту замешкались. Головной из них плюхнулся в воду, показывая брод. В это время над вражескими машинами полыхнул огненный смерч, посыпались искры, пламя повисло в воздухе. Горели танки. Было мгновение, когда глазу казалось, что горит река.
Это был залп дивизиона гвардейских минометчиков. Тут же раздалось знаковое отдаленное ура. Отхлынувшая было пехота снова пошла вперед.
И, обгоняя её, вслед за удалявшимися вражескими танками, ринулись через заранее разведанные броды наши танки. Неосведомленному человеку трудно было сообразить, откуда они взялись, из каких укрытий появились. Но они катились и катились вперед, увлекая за собой пехоту. Вражеская оборона, уже лишившаяся к этому времени большинства своей артиллерии, не могла оказать им серьезного противодействия. Артиллерийские командиры-корректировщики, сидевшие в танках, направляли по радио огонь наших батарей на те огневые точки, которые уцелели и пытались остановить продвижение танков.
За первым эшелоном танков, который по преимуществу состоял из тяжелых машин, шел второй эшелон, неся на себе десант автоматчиков.
Даже отсюда, с наблюдательного пункта, отчетливо чувствовалось то воодушевление, которое охватило войска. Пехотинцы бежали вперед по полю, обрызганные с ног до головы грязью, насквозь промокшие в речной и дождевой воде, спотыкались, подали, поднимались, снова бежали, даже не наклоняясь при разрывах мин и снарядов. Это был порыв, который приносит за собой победу, порыв, вызванный радостным сознанием слаженности всего хода боя, ощущением несокрушимой коллективной силы, которая всем своим устремлением направлена в одну точку. Боец видел, что всё работает на то, чтобы поддержать его, расчистить ему дорогу. И сознание, что ничто уже не в силах его остановить, задержать, воспрепятствовать, укреплялось в бойце с каждым шагом.
Бой перешел в деревню. Борьба шла за отдельные дома, за чердаки, за сельмаг, за мечеть, за амбулаторию, за школу. Немцы без сопротивления не отдавали ни одного подвала, ни одного сарая, ни одного угла избы. 40 минут длилась схватка за школу, 40 минут шла борьба среди парт, классных досок, в комнате сторожа, в физическом кабинете.
Много героев родилось в огне этой атаки. Дважды раненый сержант Пшибов подполз с гранатой на чердак, где стоял вражеский станковый пулемет, и так как у него уже не было сил, чтобы бросать гранату, он взорвал ее у себя в руке. Погиб сержант, но погиб и вражеский пулемет.
Старшина Волоконцев с бойцами Гнединым, Аратюняном и Костюковым в течение нескольких часов тащили по непролазной грязи через все речки, через все каналы свою маленькую противотанковую пушку, ни на шаг не отставая от пехоты, а иногда и перегоняя ее. Их пушка била по всем препятствиям, которые преграждали путь роте. Гнедин и Аратюнян были убиты, но пушка продолжала идти вперед. Упал сраженный миной Волоконцев. Костюков один продолжал стрелять. Обожженный, потный, он закладывая снаряд, наводил, делал выстрел; он был одновременно и первым, и вторым, и третьим номером. И только когда надо было передвигать пушку дальше, он кричал:
— Подмогните, ребята...
Ребята помогали, и пушка, передвинувшись, снова начинала стрелять.
На фронте часто слышишь о случаях поразительного героизма, казалось бы превосходящего человеческие силы. Много их было и в этой атаке, но не только они решили исход боя. Да, Костюков провел свою пушку через всё поле, но для того, чтобы он смог это сделать, необходимо было расстроить систему вражеского огня, не допустить до контратаки его танки и пехоту, в первые же минуты подавить основную массу артиллерии противника, т. е. сделать всё то, что сделали усилия всей дивизии — от штаба, отлично и точно выработавшего план боя, до стрелка и артиллериста, которые выполняли этот план. Сознание, что всё в атаке протекает согласованно, четко, без сумятицы, без путаницы, жило в каждом воине и рождало тот наступательный порыв, которому нет преград.
Противник быт смят и выброшен из села.
Стало совсем темно. Снова резко, порывисто подул ветер, а за селом по-прежнему гремел бой. Наши войска продвигались всё дальше и дальше. (Е. ГАБРИЛОВИЧ. П. ТРОЯНОВСКИЙ).
Несмотря на то, что проект "Родина на экране. Кадр решает всё!" не поддержан Фондом президентских грантов, мы продолжаем публикации проекта. Фрагменты статей и публикации из архивов газеты "Красная звезда" за 1942 год. С уважением к Вам, коллектив МинАкультуры.