Ровно в полдень 1 января ворота распахнулись и на церковный двор, сигналя, задним ходом въехал пикап с необычным грузом. Из кузова свисала благоухающая зелень: колкие иголки пихты, чуть пожелтевшие мягкие лапы ели. Одним словом, весь товар не распроданный на районном рынке. Храму он в первый день каждого нового года доставался бесплатно, а у продавцов не болела голова, куда эти остатки вывезти.
Настоятель повёл водителя в свой кабинет, ставить печать на накладной и угощать гостя с мороза чаем и лимоном. А ребята из «молодёжки» принялись машину разгружать. Предстояло успеть многое: и кузов освободить, и храм ветвями украсить, и вертеп на улице. Однако работа шла не слишком бойко. Да какая может быть работа первого января…
Усердствовал только старший алтарник Дорофей. Мало кто помнит, как появился на приходе этот чудаковатый, но незаменимый старик. Жил он в сторожке у входа и по ночам выполнял работу охранника. Когда надо пел и регентовал на клиросе. Всегда поддерживал чистоту и в алтаре, и в ризнице. Удивительное у него было имя, Дорофей, ходили слухи, что был он когда-то монахом и даже священником, но никаких достоверных сведений, как подчеркивал настоятель, об этом не имелось. А сам старец не сознавался. За подрясник и седую бороду его называли «отец Дорофей», «отцами» в быту называют иногда и пожилых чтецов или алтарников. За глаза к нему приклеилось прозвище Авва.
«А ну веселей! Эй, правее! Да ровнее крепи!» – командовал он, и тут же сам бросался на помощь. Ему, кажется, доставляла особое удовольствие такая суета, чего не скажешь о других. «Сонные мухи» иногда отвечали Дорофею, но впрочем мирная и дружеская атмосфера сохранялась.
Работу закончили уже в сумерках. Поскольку трапезная была вымыта и украшена к празднику, решили «не топтать» и попить чаю из термоса в храме, в уголке на кануне, благо были там и столик, и скамьи. Чайный пар уже клубился над пластиковыми стаканчиками, конфеты «Белочка» из пакета почти все разобрали, и только отец Дорофей медлил присоединяться к компании. Он долго молился у Царских врат, а когда его позвали, направился почему-то на амвон.
«Дорогие братья и сестры!» – эхо гулко разносило его голос.
Авва наклонился к вертепу, в котором лежала икона Рождества Христова, грубо выдернул одну из веток, едва не обрушив остальные, сломал её пополам, и обвёл взглядом присутствующих.
«Кто из вас будет ссориться из-за сломанной пихтовой веточки?»
В храме воцарилась тишина. Кто сегодня не сказал сердитого слова Авве, когда тот совался под горячую руку. А ещё одергивали старушек, пытающихся тайком отщипнуть немного хвои, чтобы принести домой ветку не простую, а из церкви, окроплённую святой водой. «После Святок разберём, и несите, сколько хотите», – ворчал настоятель. Но после Святок настрой не тот.
И только Валерий стоял в дверном проёме и улыбался. Кстати, он почти не работал со всеми, поспев только на последние одиннадцать минут. Причина уважительная: Валерий учился в семинарии соседнего города и готовился к зимней сессии.
Старец нарушил молчание и обратился к Валерию: «А ты что улыбаешься? Говори, книжник!»
«Так ведь это начало одной из книг Добротолюбия, – ответил семинарист. – Старец, прежде чем начать беседу с братией, принёс соломинку, сломал её и спросил, кто будет ссориться или горевать из-за сломленной соломинки. Это отсылает нас к мысли о том, что мы не совершенны, совершенен Христос, Который льна курящегося не угасит, трости надломленной не сокрушит».
«Во-от вам новый пастырь, его слушайте!» – истошно вскричал Дорофей, и настоятель поперхнулся крекером от такой бестактности.
«Валерий, садись на место. Авва чудит, зачем ты подыгрываешь?»
«А что мне, врать что ли было?»
«Промолчать».
«Я к экзаменам готовлюсь, а там молчать не лучшая идея. Нравственное богословие. Один из билетов – смысл любви по авве Дорофею».
Дружный смех долго отражался под сводами храма. Смеялись и настоятель, и сам Авва, который незаметно спустился с амвона, пристроился на скамье и получил стаканчик с чаем.
«Отец Дорофей, расскажи нам случай какой-нибудь из странничества, – подобрел настоятель. – Или притчу».
«Сказку?» – переспросил старец.
«Антиутопию», – вставил слово Валерий, который не мог не поумничать.
«Да, это прежде жития святых за трапезой читали», – проворчал старец, но откашлялся и начал…
…Сказки начинаются «давным-давно». А тут наоборот. В далёком-далёком будущем забыли люди Бога. Как когда-то в Вавилоне, когда решили строить башню.
Рождество и Новый год сначала как-то отмечали, но о Господе вспоминали всё реже. Исчезло с полок шампанское, кто-то решил, что бутылки с такой надписью и такой формы и с таким названием могут производиться только во Франции. Запретили ледяные городки и горки, травматично, мол, для детей и да и для подзагулявших на празднике взрослых. Запретили к продаже живые ёлки, с заботой о природе (будто кто-то не знал, что новогодние ёлочки выращивают в питомнике, а не рубят для этого корабельные кедры). А там и искусственные ёлочки стали всё менее походить на дерево, всё больше на геометрические фигуры – то на конус, то на шар. Забыли и что ёлочка должна радовать глаз зеленью, в моду вошли розовые, чёрно-белые, серебристые – не пойми что. И подарки друг другу дарить перестали. Что ни пожелает человек, мгновенно через телефон заказывает. И всегда есть на что, какие-нибудь акции и бонусы.
Ещё и Господь людей наказал, отняв последнюю радость зимой – снег. Это объяснили глобальным потеплением, хотя морозы зимой случались как и прежде за минус тридцать. Говорили, люди нарочно запускали в атмосферу какие-то штуки, чтобы разгонять снеговые облака, а в итоге новых озоновых дыр наделали.
Все ли о Боге забыли? Конечно нет. Продолжали Спасителю нашему молиться в православных храмах. Ведь сказано в Писании, что врата адовы не одолеют Церкви Божией. Только как в «Вие» у Гоголя: стоит церквушка, колокольня всем видна, а дороги к ней никто не знает.
Как-то в канун Рождества настоятель наш решил пригласить на пир Божественный – на праздничную Литургию богатых и влиятельных людей, чьи отцы и деды раньше приходу помогали. В конвертах разослал, на золочённой бумаге. Только как в притче Евангельской. Один купил поле – для гольфа то есть, недвижимость на Кипре и улетел до весны. Другой – волов, то есть спорткар модный с тысячами лошадиных сил. У третьего молодая жена, этот вообще ответил грубо «какой приходской праздник, у меня от курения приход» – наркоманит, значит. Остальные и вовсе ничего не сказали, в мусорную корзину конверты бросили.
Настоятель тогда решил разный народ позвать. В этих, как их, социальных сетях объявления разместил. Пришёл кое-кто с разных весей и дорог, с других городов приехали – где храмы уже закрылись. Собралась небольшая компания, вроде как сейчас у нас с вами…
Старец сделал глубокий глоток из кружки и замолчал. Потом пристально посмотрел на Валерия.
«Ну, фарисеюшка, что дальше-то говорить? Запамятовал я…»
«Дальше кто-то должен прийти на пир в неподходящей одежде. Его не допустят к Святой Трапезе, но бросят во тьму внешнюю, где плач и скрежет зубов».
«Это же я!» – всхлипнул старец, и на щеках его блеснули настоящие слёзы.
«Да ладно, отец Дорофей, – заговорили все кругом. – Это же сказка и про будущее. Ты разве тысячу лет жизни себе отмерил?»
«Это ведь о Святой Евхаристии говорится, – продолжал Авва. – Боюсь я каждый раз, что Господь меня не допустит».
«Всё так, отец Дорофей, каждый должен считать себя недостойным, – примирительно пробасил настоятель. – Пришёл Господь в мир грешных спасти, от них же первый есмь аз. Продолжай».
…Так значит, пришли немногие. Службу назначили на утро, да ночью случилось чудо!
Церковный сторож вечером в Сочельник заступил на дежурство да задремал. И снится ему юность, народ вокруг весёлый, с неба хлопья летят. А он лопатой снег с дороги в сугробы собирает, и из них кирпичи лепит для вертепа. Проснулся, за окном темнота, на термометре – изрядный минус. Но вот словно по странному велению, надел он ватную куртку, шапку, рукавицу, взял снегоуборочную лопату на складе, которая давно там пылилась, зажёг в церковном дворе фонарь. И начал скрести лопатой по обледеневшему бетону. Слёзы из глаз брызнули, молился старец да плакал. А как глаза вытер, смотрит, кружится что-то в фонарном луче.
Пятнадцать лет в городе снега не было, а тут повалил! И уж не до вертепа, не до ёлок. И не до слёз. И не до сна. Успеть бы к Рождественской службе крыльцо расчистить!
Когда рассвело, оказалось, что это метеорологическая аномалия. Облако висело ровно над храмом, из него валил снег, но за церковный забор он не падал. Остальной город по-прежнему оставался пыльным и серым.
Вокруг церковного забора скоро собрался едва ли не весь город. Что там, из самой столицы тележурналисты приехали. И кто попроще, кого сердце звало, входили в ограду – под снегопад. Смуглых ребятишек много набежало, они может и не крещёные, и снега в своих тёплых странах не видели, а сразу догадались, как весело в снежки играть. Матери-отцы их не пускают – опасно, подскользнётесь, замёрзнете!
Большинство за заборами достали телефоны и снимали видео. То с такого подхода, то с этакого. Полторы секунды подержат, и короткий ролик в интернет выкладывают, потом снова. Соревновались количеством. Отнимали друг у друга пауэр-банки, кашляли от пыли.
А внутри двора, когда и впрямь холодно становилось от снега, люди в храм заходили. И сколько бы тысяч не зашло, все помещались. Крестились, исповедовались. Спели заутреню, затем настало время Литургии. Как только после Оглашенных диакон пропел «Двери, двери» – кто-то толкнулся в дверь, может хотел хоругви выносить к будущему крестному ходу, а та снегом наглухо завалена. Больше не войти и не выйти.
И шёл снег сорок дней, и сорок ночей. Люди в храме этого будто не замечали, молитвой были сыты, молитвой и согреты. Прибилась к ним дворовая птица. Настоятель как-то хотел выпустить её полетать, но даже слуховые окна под куполом оказались укрыты снегом, так и вернулась птица ни с чем.
…Уж давно кончился чай в стаканчиках, но все притихли.
«Отец Дорофей, что же дальше было? Конец света? Но ведь мир должен сгореть огнём в конце времён, а ты что-то про снег рассказываешь…»
«А ты почём знаешь, что он огнём не сгорел? Войны, катастрофы… Нынче всё так быстро развивается, что за сорок дней что угодно может случиться».
«О чём же думали те, кто в храме? Разве за стенами не остались их родные?»
Но Авва только плечами. Не знал он. Наверное и они ничего не знали.
«Не так, – опять вмешался Валерий. – Жители города не бросили их. И не через сорок дней, а через сорок часов откопали бульдозерами. Затем большинство крестились, как в девяностые, и Евангелие прочли. И снег стал идти над всем городом, над всей страной. Бог дал людям ещё один шанс».
«Молодец, – улыбнулся старец. – В людей веришь. Рукополагайся, такие батюшки нужны».
Помолчав, он добавил: «А каков финал этой сказки, никто не знает. Не в нашем ведении времена и сроки. Да и от нас сегодняшних многое зависит. Эх, что притихли? А ну-ка давайте отрепетируем… все вместе на четвертый глас…»
И снова голоса отражались эхом под куполом храма: «Рождество Твое, Христе Боже наш, воссия мирови свет разума…»
Денис Михайлов