я сижу в гостиной, механически покачивая Алису. В голове стучит один и тот же вопрос: как давно? Сколько раз он задерживался на работе, пока я ждала его дома?
Кто эта женщина, что позволяет себе такой интимный тон в разговоре с моим мужем? Димусик... Это слово жжет изнутри, оставляя горький привкус во рту. И вдруг, словно пелена падает с глаз, всплывают десятки мелочей, которым я раньше не придавала значения.
Вот секретарша Марина, всегда безупречная, на каблуках выше небоскреба, с томным взглядом из-под ресниц. Как она смотрела на Диму на последнем корпоративе, пока я разговаривала со свекровью по телефону?
А эта клиентка из Франции... как она случайно роняла ручку, чтобы Дима поднял, изгибалась кошкой во время презентации.
Милая, ты преувеличиваешь, -
отмахивался муж, когда я пыталась
заговорить об этом.
И ведь правда, я тогда была на седьмом месяце, гормоны зашкаливали, списала все на свою мнительность.
Или Светлана из юридического. Вечно забегает к нему в кабинет по малейшему поводу, хотя есть почта, телефон, видеосвязь.
- Просто она очень ответственный работник, - объяснял Дима. А я верила. Как же слепо я верила...
Грудь предательски начинает ныть. я ощущаю явный прилив молока. Организм живет своей жизнью, не считаясь с душевными терзаниями. Алиса сегодня почти не ела, температурила весь день.
Сколько раз я пыталась приложить её, все бесполезно. Любимая шелковая блузка покрывается влажными пятнами.
Скоро придется сцеживаться, иначе может начаться застой. Весь день пыталась накормить дочку, но она только плакала и отворачивалась. Каждый раз, когда молоко приходит, перед глазами встает картина, как
Дима забавно суетится, разглядывая
купленный мной молокоотсос.
- Самый лучший! Смотри, сколько
функций!
А Дима лишь разводит руками:
- Это ваши женские штучки, я не
понимаю.
Алиса наконец засыпает, и я осторожно, затаив дыхание, продвигаюсь к детской.
Каждый шаг как по минному полю.
Малейший скрип паркета может разрушить этот хрупкий сон. Вспоминаю, как Дима сам выбирал паркет для детской, проверял каждую доску.
- Только лучшее для моей принцессы, -
говорил он.
Где теперь эта забота?
Её личико всё ещё пылает, но дыхание становится ровнее. Поправляю одеяльце с медвежатами, подарок из последней командировки. Интересно, он все же сам выбирал, или ему вежливо и услужливо подсказала его дама?
Первый залп отдается в висках как
выстрел. Второй. Третий.
За окном начинают взрываться первые салюты. Вздрагиваю всем телом. Только бы не разбудили ребенка. Подбегаю к окну, пытаюсь закрыть шторы плотнее. Эти шторы мы выбирали вместе, когда готовили детскую. Дима настоял на специальной светонепроницаемой ткани.
- Чтобы наша девочка крепко спала, -
говорил он.
Теперь каждая его забота кажется
фальшивой.
Стою у окна, слушая праздничный фейерверк. Где-то там, в городе, мой муж встречает Новый год. С той, что называет его Димусиком. Возможно, это Марина? Или Светлана? Или кто-то, о ком я даже не подозреваю?
Четвертый. Пятый. Шестой.
За стеной радостно кричат соседи, поздравляя друг друга. А я стою, прижавшись лбом к холодному стеклу, и пытаюсь сдержать подступающие слезы.
Седьмой. Восьмой. Девятый.
Вспоминаю, как год назад мы встречали праздник вдвоем. Тогда мы только узнали о беременности, и Дима не отходил от меня ни на шаг.
- Мои девочки, - шептал он, целуя сначала меня, потом мой живот. Как он спорил с врачом, настаивая на лучших специалистах, возил меня по платным клиникам.
- Ничего не жалко для вас, - говорил он.
Неужели уже тогда всё было ложью?
Может, эти задержки на работе начались, когда я набрала вес? Или когда токсикоз измучил так, что я перестала краситься?
На улице кто-то запускает фейерверки прямо под нашими окнами. Грохот оглушительный. Алиса вздрагивает и начинает плакать. Бросаюсь к кроватке, беру ее на руки.
- Тише, Алисонька, тише, - шепчу, укачивая. Малышка горячая как печка, а я даже не могу её толком покормить, весь день отказывается от груди. Молоко течет впустую, пятная одежду, а дочка плачет от голода и температуры.в памяти всплывает, как Дима носился со списком детских врачей еще до родов.
Выбирал педиатра, консультировался со знакомыми.
- У нас будет самая здоровая девочка, -
обещал он.
А сейчас? Сейчас он где-то там, с какой-
то женщиной, пока его дочь болеет.
Телефон вибрирует. Сообщение от
свекрови.
"С Новым годом, родная!"
Она всегда относилась ко мне как к дочери. Интересно, знает ли она о похождениях сына? Может, все матери закрывают глаза на грехи своих сыновей?
Или я действительно была единственной слепой?
Руки начинают дрожать, к горлу подступает тошнота. Картинки из прошлого проносятся перед глазами как кадры старого фильма. Вот он задерживается допоздна, говоря, что важный проект. А сам, наверное, ужинает с очередной длинноногой красоткой в ресторане. Вот отменяет нашу поездку к морю из-за срочной командировки.
Интересно, с кем он провел эту неделю? С Мариной? Со Светланой? Вот пропускает
УзИ, потому что инвесторы не могут ждать.
Какие же это были инвесторы... В очередной раз укачав Алису, иду на кухню, где всё еще стоит нетронутый праздничный ужин. Нужно бы и мне попытаться поесть, ради молока, ради дочери. Но один взгляд на праздничный стол вызывает новую волну тошноты. На столе бокалы, из которых мы пили на нашей свадьбе. Помню, как муж смотрел на меня тогда. Влюбленно, искренне. Или мне только казалось?
Беру бокал в руки, разглядывая тонкий хрусталь. Во мне поднимается волна гнева.
Не истерического, а холодного, расчетливого.
Дима всегда говорил, что я слишком эмоциональная, слишком наивная. "Деловой мир жесток, милая"
Пальцы невольно сжимаются на хрустальной ножке. Сама не замечаю, как сильно стискиваю бокал, пока тонкое стекло не трескается с едва слышным звоном.
Острый край впивается в ладонь. Боль отрезвляет, возвращает в реальность. На белоснежную скатерть падают капли крови, расплываясь безобразными пятнами.
Смотрю на порез. Неглубокий, но саднит ощутимо. Как символично: наш свадебный бокал, треснувший в моих руках... Кровь на скатерти, которую мы выбирали вместе для особых случаев... Жизнь словно дает мне знак. В этот момент под окнами снова взрывается особенно громкая петарда.
Алиса вновь заходится в плаче.
Быстро перевязываю пораненную руку.
Прижимаю её к груди и спешу к дочери.
Обработать рану можно позже, сейчас важнее успокоить малышку.