Всем утра доброго, дня хорошего, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute, или как вам угодно!
- Первая публикация цикла СОБРАНIЕ ИСТОРИЧЕСКIХЪ АНЕКДОТОВЪ, а также много ещё чего - в иллюстрированном гиде "РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE
Месяц прошел как одна неделя, вот уж и апрель, а стало быть ваш РЕЗОНЕРЪ наверняка успел подготовить для любезнейшего читателя очередную небольшую подборку исторических курьезов и анекдотов. Кстати, прелестный образчик великосветского анекдота представил нам Л.Н.Толстой в "Войне и мире". Итак, над чем же смеялись в свете - как вообще это звучало? Извольте...
"... У середины стола князь Василий сосредоточил вокруг себя слушателей. Он рассказывал дамам, с шутливою улыбкой на губах, последнее — в среду — заседание государственного совета, на котором был получен и читался Сергеем Кузьмичем Вязмитиновым, новым петербургским военным генерал-губернатором, знаменитый тогда рескрипт государя Александра Павловича из армии, в котором государь, обращаясь к Сергею Кузьмичу, говорил, что со всех сторон получает он заявления о преданности народа, и что заявление Петербурга особенно приятно ему, что он гордится честью быть главою такой нации и постарается быть ее достойным. Рескрипт этот начинался словами: Сергей Кузьмич! Со всех сторон доходят до меня слухи и т. д.
— Так-таки и не пошло дальше, чем «Сергей Кузьмич?» — спрашивала одна дама.
— Да, да, ни на волос, — отвечал смеясь князь Василий. — «Сергей Кузьмич... со всех сторон. Со всех сторон, Сергей Кузьмич...» Бедный Вязмитинов никак не мог пойти далее. Несколько раз он принимался снова за письмо, но только что скажет Сергей... всхлипывания... Ку...зьми...ч — слезы... и со всех сторон заглушаются рыданиями, и дальше он не мог. И опять платок, и опять «Сергей Кузьмич, со всех сторон», и слезы... так что уже попросили прочесть другого.
— Кузьмич... со всех сторон... и слезы... — повторил кто-то смеясь.
— Не будьте злы, — погрозив пальцем, с другого конца стола, проговорила Анна Павловна, — c’est un si brave et excellent homme notre bon Viasmitinoff...
Все очень смеялись... "
Злые люди... Вязмитинов, будучи вовсе уж не молод, из искренней любви к государю занимал то пост военного министра, то петербургского генерал-губернатора, периодически просясь в отставку, но не решаясь отказать в Высочайших поручениях. И он в самом деле - несмотря на успешную карьеру военного - сделался с возрастом несколько... сентиментален. Хотя - чего уж - некоторую, как это называл Пушкин, "подлость" в присутствии Императора в нем отмечали многие, Вигель, например.
Ну, коли Пушкина помянули - хоть бы и вскользь, так тому и бывать. Есть у меня в запасе парочка любимых историй о поэте, которыми нынче и воспользуюсь - не без удовольствия, разумеется.
Однажды в приятельской беседе знакомый Пушкину офицер по фамилии Кандыба пристал к поэту:
— Скажи, Пушкин, поэму на «рак и рыба»
— Дурак Кандыба, — ответил Пушкин.
— Нет, не то, — сконфузился офицер, — ну, а «рыба и рак?»
— Кандыба дурак, — невозмутимо подтвердил Пушкин.
Вторая - описана самим Пушкиным в письме к Дельвигу от ноября 1828 году. Есть она и в пересказе, скажем, Панафидиной, но к чему эти "трудности перевода", когда существует замечательный оригинал?
- ... На днях было сборище у одного соседа; я должен был туда приехать. Дети его родственницы, балованные ребятишки, хотели непременно туда же ехать. Мать принесла им изюму и черносливу и думала тихонько от них убраться. Но Петр Маркович (Полторацкий - "РРЪ") их взбуторажил, он к ним прибежал: дети! дети! мать вас обманывает — не ешьте черносливу; поезжайте с нею. Там будет Пушкин — он весь сахарный, а зад его яблочный, его разрежут и всем вам будет по кусочку — дети разревелись; не хотим черносливу, хотим Пушкина. Нечего делать — их повезли, и они сбежались ко мне облизываясь — но увидев, что я не сахарный, а кожаный, совсем опешили...
Умница Дельвиг и сам умел пошутить от души. Хочу вспомнить ниже одно его четверостишие, касаемое и сложных взаимоотношений поэта с родителями, и - главное - их катастрофичнейшего неумения ни хозяйство вести, ни деньгам счёт ведать. Хорошо знавший их быт ввиду соседства в доме Клокачева Модест Корф писал об этом так: "... Всё семейство Пушкиных было какое-то взбалмошное. Отец его был довольно приятным собеседником, на манер старинной французской школы, с анекдотами и каламбурами, но в существе человеком самым пустым, бестолковым, бесполезным и особенно безмолвным рабом своей жены. Последняя была женщина неглупая, но эксцентрическая, вспыльчивая, до крайности рассеянная и особенно чрезвычайно дурная хозяйка. Дом их представлял всегда какой-то хаос и вечный недостаток во всём, начиная от денег и до последнего стакана. Когда у них обедывало человека два-три лишних, то всегда присылали к нам за приборами". Кушанья за их столом подавали... скажем прямо - так себе. О том же острит и Дельвиг!
Друг Пушкин, хочешь ли отведать
Дурного масла, яйц гнилых, —
Так приходи со мной обедать
Сегодня у своих родных.
В первом выпуске нашего "Собранiя" мы уже поминали одного из самых поразительных оригиналов пушкинской эпохи - любимца моего графа Толстого-"Американца". Ближайший приятель его, а также по молодости неутомимый участник в его Лукулловых пирах и заодно - в возлияниях до потери сознательности князь Пётр Андреевич Вяземский вспоминал о нем:
- Однажды в английском клубе сидел перед ним барин с красно-сизым и цветущим носом. Толстой смотрел на него с сочувствием и почтением; но, видя, что во все продолжение обеда барин пьет одну чистую воду, Толстой вознегодовал и говорит: «Да это самозванец! Как смеет он носить на лице своем признаки им незаслуженные?»
Есть у князя Петра Андреевича и подтверждения предыдущей нашей темы - касательно дома Пушкиных-старших. А то, знаете ли, Модесту Андреевичу Корфу многие не склонны доверять - поклёп, говорят. Как скажете! Вяземскому-то верить можно?
- "... Сергей Львович... был также в своем роде нежный отец, но нежность его черствела в виду выдачи денег. Вообще был он очень скуп и на себя, и на всех домашних. Сын его, Лев, за обедом у него разбил рюмку. Отец вспылил и целый обед проворчал. «Можно ли, — сказал Лев, — так долго сетовать о рюмке, которая стоит двадцать копеек?» — «Извините, сударь, — с чувством возразил отец. — не двадцать, а тридцать пять копеек!»
Наше сегодняшнее обращение к Вяземскому мы завершим любопытным его наблюдением за почтеннейшим москвичом Иваном Ивановичем Дмитриевым, как все, конечно же, помнят - человеком небогатым, искренне сетовавшим, что не может себе позволить подписки на все "толстые" журналы, и весьма признательным друзьям за присылаемые ему новые нумера.
- Дмитриев много читает и большой скопидом на книги свои. Когда которой из них не окажется, и он не помнит, кто зачитал ее, он посылает слугу по списку всех своих знакомых, к каждому из них, с настойчивым требованием возвратить взятую у него книгу. При поголовном обыске виноватый отыщется.
Бедный, бедный этот Иван Иванович! То малое дитя Пушкин с неразмерной с малыми годами находчивостью в ответ на замечание Дмитриева "Какой арапчик" парирует "Зато не рябчик!", явно намекая на следы от оспы на лице почтенного гостя. Но вовсе уж посрамил седины благородного баснописца малыш Ваня Тургенев, при знакомстве с первым и просьбе "почитать что-нибудь из его басен" откровенно брякнувший: "Твои басни хороши, а Ивана Андреевича Крылова гораздо лучше!"
Крылов - так Крылов. Раз уж нечаянным образом мы повстречались с этой замечательною фигурой, то нелишним было бы помянуть несколько историй, связанных с Иваном Андреевичем.
- "Известно, что Крылов любил хорошо поесть и ел очень много. Садясь за стол в Английском клубе, членом которого он состоял до смерти, он повязывал себе салфетку под самый подбородок и обшлагом стирал с нее капли супа и соуса, которые падали на нее; от движения салфетка развязывалась и падала; но он не замечал и продолжал обшлагом тереть по белому жилету (который он носил почти постоянно) и по манишке. Каждого подаваемого блюда он клал себе на тарелку столько, сколько его влезало. По окончании обеда он вставал и, помолившись на образ, постоянно произносил: "Много ли надо человеку?", что возбуждало общий хохот в его сотрапезниках, видевших, сколько надобно Крылову", (В.Ф.Кеневич)
Вообще о Крылове сохранилось такое великое множество анекдотов, что, право же, иной раз затруднительно понять - правда это или позднейшее творчество, которым рано или поздно обрастает всякая значимая фигура. Хотя - чего уж - пищи для подобных слухов Иван Андреевич давал весьма изрядно. Чего стоит одно только свидетельство о том, как, например, на приеме у Императрицы Марии Фёдоровны в Павловске он, будучи допущенным к Высочайшей руке, нечаянно... чихнул в неё. Или о том, как, всякий раз встречая Пасху непременно в Казанском соборе, Крылов никак не мог протиснуть своё объёмное тело сквозь толпу. Видевший это полицейский крикнул: "Раздайтесь, ведь это Иван Андреевич Крылов!" К удивлению свидетелей сего, толпа немедленно расступилась, хотя за секунду до этого на этом месте буквально яблоку упасть было негде. Вот это народная любовь!..
Завершая очередной выпуск, хочу упредить, что в мае придётся сделать пропуск для пополнения нашего "Собранiя", а к лету я уж расстараюсь чем-то позабавить любезнейшего читателя.
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
ЗДЕСЬ - "Русскiй РезонёрЪ" ИЗБРАННОЕ. Сокращённый гид по каналу