На свою судьбу Алёна не роптала никогда. А что нужно молодой и здоровой девушке, у которой, как говорится, вся жизнь впереди? Родители живы и здоровы, согласно своему возрасту, учёба даётся легко. Живи и радуйся!
Вот только была у Алёны мечта, можно сказать, сердечная тайна, которую она берегла, и о которой боялась думать даже наедине с собой. Но, против природы не пойдешь. И очень скоро пара – тройка невинных переглядок с преподавателем физиологии дала весьма богатую пищу для пересудов потоку, на котором училась девушка.
Этот рассказ можно послушать здесь
- Что, запал на тебя наш Карл Маркс? – смеялась лучшая подруга Алёны.
- Не Маркс, а Маркович.
- Да ладно, я же пошутила. Ишь, как защищаешь своего бородатого чёрта!
Алёна, чтобы уйти от неудобного разговора шутя, бросила в подругу подушку, и, надев наушники, погрузилась в учёбу с головой.
«И что она себе придумала? Растрепала по всему институту, а мне теперь красней» - думала про себя Алёна, сердясь на слишком любопытную подругу.
«Или не выдумала, а я просто боюсь себе признаться?»
Как не боролась Алёна с противоречивыми мыслями, перед глазами то и дело возникал образ преподавателя.
- Алёна! Что ты себе позволяешь! Ты влюблена в моего мужа?! Он, чтобы ты понимала, старше тебя на двадцать лет и счастливо женат! Он к тебе и на шаг не подойдёт, прохвостка!
- Нет, Вера Сергеевна, у нас ничего не было! Я просто люблю вашего мужа! Люблю!
- Вот это да! Ты бы, Алёнка кричала про свою любовь потише, а то и так весь институт уже знает.
- Я кричала?! О чём? Ох, наверное, пора отдыхать, не то свихнусь с этой учёбой.
Алёна, протирая сонные глаза, никак не могла понять, как она могла так крепко уснуть и при этом совершенно не контролировать себя во сне.
- Да ты, голубушка не кричала, ты просто орала о том, что любишь своего Карла Маркса.
- Правда?
- Нет, блин, шучу. Конечно, правда. Я аж вздрогнула от твоего крика.
- Извини, не хотела напугать.
- Да ладно. Ну, а всё же? Было или нет?
- Что было? Ничего не было! Алёна судорожно передернула плечами, отгоняя остатки тяжелого сна.
- Ну… А это… Любишь его? Только, давай честно. Я же вот тебе про Игоря всё рассказала. Даже то, что нельзя.
- Никто за язык не тянул.
- Ладно тебе.
Алёна смотрела на то, как подруга разливает по кружкам чай, и одновременно выжидает чего – то.
- Ну, что ты смотришь на меня? Чего ждёшь?
- Сама знаешь.
- Свет, а ты никому не скажешь? Ты знаешь, я же сама себе боюсь в этом признаться.
- Ну, ты чего? Зачем мне чужое горе, своего что ли, мало?
- Да нет, это я так. Не было бы Веры Сергеевны, было бы проще.
- Ага, и не было бы Кости, Славки, Серёжки, Женьки, то ещё легче было бы, да. Это ж надо столько настрогать детей. Наверное, рубанок в порядке.
Комната общежития буквально задрожала от громкого смеха подруг.
- Наверное, в порядке, не знаю. Да мне как – то и не интересно это.
- Что, совсем что – ли?
- Совсем. Я ему отказала ещё по осени, так он вообще с тех пор даже не заговаривает об этом.
- Вот старый чёрт! За «автомат» предлагал?
- Нет, просто так.
- Просто так не бывает. Должна же быть причина.
- Ну, не знаю… Может быть я ему нравлюсь или он меня любит.
Света прыснула со смеху, услышав слова своей наивной подруги.
- Ты что, реально думаешь, что он может кого – то любить?
- Не, ну а почему бы нет? Он молодой, здоровый. Ну, не то, чтобы он был совсем молодой, но всё же с ним всё в порядке.
- Так ты путаешь потенцию с любовью. Стоять у него в эти года ой, как может. А вот любить, тут уж извините… Я думаю, что он свою клушу любит, ну или вообще никого.
- Не знаю.
- Ну, а что он говорил, когда полез к тебе?
Вопрос, бестактно заданный подругой внезапно на долю секунды отрезвил сознание влюблённой девушки, дав понять, что любовью там и не пахло.
- Ну, что говорил… Говорил, что я своим видом свожу с ума его, что он устал от того, что Вера Сергеевна постоянно болеет, что у него уже давно не было ничего с нею.
- Зашибись, предложение!
- Ладно, проехали. Переживу как – нибудь. Слушай, Свет, а может быть, мне перевестись в другой институт?
- Ну, щас бы из –за старых похотливых козлов переводиться! Ты в своем уме?
- Тяжело мне, Светка, понимаешь?
- Любишь по – настоящему?
- С первого взгляда. И себя за эту любовь ненавижу.
- Ну, это ты брось! Ненавидит она! Поживём, увидим, как говорится, время покажет, кто под кого ляжет.
- Да ну тебя! Никто ни под кого не ляжет!
- Ладно, убедила.
После последнего разговора о том, что чувствует Алёна к преподавателю, прошло несколько недель, но подруги больше не вернулись к разговору. Как не крути, а чувства Алёны не тема для пустых разговоров. Да и о чём было спрашивать несчастную девчонку, которая с конца прошлого года перестала быть похожей на саму себя.
Света, не привыкшая к тому, что Алёна не ночует вот уже которую ночь в их комнате, по - началу ворочалась, долго лежа с открытыми глазами, а потом, понимая, что подруга, скорее всего, налаживает свою личную жизнь, свыклась с мыслью, что в комнате ей придётся ночевать одной.
- А где это у нас по ночам Соловьёва Алёна шлюхается?
- Что? Я ничего не знаю! Непривычное грубое ругательство, вырвавшееся из уст куратора группы, неприятно задело, покоробило Свету.
- Как это не знаешь? Я понимаю, что ситуация складывается катастрофическая, но не мне решать, конечно…
- Что решать?
- Но, ты это… Ещё… Предупреди Соловьёву о том, что Вера Сергеевна звонила лично мне, и что я не намерена покрывать её шашни с Карлом Марковичем. Хотя, я уважаю его до глубины души, но это, скажу тебе, не порядочно!
- Что непорядочно? Света смотрела на куратора группы непонимающе, но конечно, эта актёрская игра тут же провалилась под опытным взглядом взрослой женщины.
- А то и не порядочно! Ладно, передай всё, что я тебе сказала.
- Ольга Прокопьевна… А Вера Сергеевна что вам про Алёну сказала?
- Боюсь, детка, такие слова не следует слышать столь юным созданиям, как ты. Хотя, молодость, как я убедилась, не показатель порядочности и невинности. Вот, хотя, бы взять Алёну… Где, в каком месте она невинна? Тьфу ты, прости Господи!
- Итак… Со скольки лет живешь половой жизнью?
- Что? Алёна лежала на гинекологическом кресле, и пытаясь побороть стыд, отвечала на прямолинейные вопросы пожилой женщины в белом халате.
- Что, что! Мужики пользуются тобой со скольки лет? Или уже и не помнишь?
Горячие слезы обожгли ярко – красные щеки девушки, и она сквозь рыдания, произнесла фразу, которая почему – то рассмешила пожилого врача.
- Это на Новый год случилось. Совсем недавно. И мужчина один только.
- Ну, хорошо, хоть один, а то под Новый год знаешь, что бывает? Целый курс может за ночь пройти, а в тяжелых случаях и преподаватели проходят через таких, как ты.
- Почему вы говорите «в тяжелых случаях?» Алёна пыталась побороть страх и стыд, но это ей плохо удавалось.
- Ну, а что ж, легко аборты таким молодым делать? Это они сначала хорохорятся, типа, рожать и всё такое… А потом, как только жена узнаёт про интрижку, так сами в кресло прыгают, умоляя об аборте. Некоторые лишаются возможности иметь детей, другим всё сходит с рук и потом рожают каждый год как кошки, а иногда бывает и так, что во время аборта происходит перфорация стенки матки.
- И что?
- Ты что, ложиться к мужику в койку научилась, а что такое перфорация матки не знаешь?
- Знаю. На медика учусь.
- Ну, и?
- Умирает много?
- Ну, в этом случае всё относительно. На три перфорации одна смерть. Вот и считай. Перфорация происходит нечасто, но всё же…
- Ужас, какой.
- А что ужас? Предохраняться надо, милая моя, вот и не было бы у тебя ужаса.
Слова доктора не сразу и не полностью дошли до сознания Алёны.
- Почему у меня ужас – то?
- Ну, а у кого незапланированная беременность, примерно восемь - девять недель? У меня? Нет, голубушка. Да и мои трое деток родились по любви, а не после новогодних пьянок. Ты вообще, что ли не догадывалась, от чего у тебя месячных не стало? Или сначала на новый год бутылочку шампанского, потом на двадцать третье февраля, а потом и понеслось, да?
- Я не пью.
- Да какая разница, мне то, что с этого. Направление пишем, или тоже в мать героиню будешь играть? Но, предупреждаю, что чем больше срок, тем тяжелее последствия для матери. Ему – то всё равно, ему один конец, а вот тебе…
- Кому ему?
- Абортиованному твоему плоду.
- Аборта не будет.
- Сейчас, да? Поносишь месяцев пять, а потом прибежишь вызывать искусственные роды, скуля как собачонка, но ты сама медик, говоришь, так что, кому я всё говорю. Второй раз спрашиваю: пишем направление на аборт?
- Нет. Никогда!
- Ладно, ладно. Папаша хоть известен?
- Я же говорю, он первый и единственный у меня.
- Верю, не обижайся. Он как к беременности отнесся?
- Он не знает. Нельзя ему знать.
- А что, член сильный, а сердце слабое, да? Прости, конечно, но если он не сердечник, то я тебя уверяю, переживёт новость про ребёнка.
- Дело не в этом.
- Женат?
- Мне можно одеваться?
- Можно. Ну, ладно, вот направление на анализы и на УЗИ, через две недели явка в этот же кабинет к пятнадцати часам. Поняла?
- Поняла. Спасибо.
- На здоровье.
Света, огорошенная новостью о том, что Вера Сергеевна всё знает, сидела и не знала, как преподнести эту новость своей подруге, которая сегодня почему – то отпросилась с первой пары, и никому ничего не сказав, ушла, и вот уже три часа прошло, а она так и не вернулась. Не успев толком поразмыслить над тем, куда же ушла Алёна, девушка услышала то, как скрипнула дверь, затем на пороге появилась заплаканная Алёна.
- Вот это новости…
Света участливо смотрела на зарёванную подругу, и с трудом понимала, чем может помочь в такой ситуации.
- Скажу ему, а там будь что будет.
- Правильно. Скажи! Вдруг он обрадуется. Хотя, сразу говорю, у меня есть для тебя плохая новость.
- Узнала?
- Узнала.
- Кто сказал?
- Кураторша. Она прям ей и позвонила.
- Пипец. Теперь надо быть осторожнее.
- Раньше надо было быть осторожней. Не обижайся, конечно, но это правда.
- Я знаю.
- Ладно, поговори с ним, и если тебе нужна моя поддержка, то ты только скажи, хорошо?
- Спасибо, Светка! Алёна в порыве благодарности крепко обняла подругу.
- Да за что, глупая?
- Я же на тебя думала?
- Что?
- Что ты всему потоку про нас наговорила?
- Ты что, сдурела?
- Не знаю… От всех я чувствовала насмешливые косые взгляды. Понимала, что кто – то что – то знает. А он… Карл Маркович… Как назло всё время на меня стал смотреть в упор.
- Алёнка, можно вопрос? В глазах Светы блеснули озорные огоньки.
- Ты его и в постели что – ли зовёшь Карл Маркович?
- Да ну тебя, Светка! Одно у тебя на уме! Извращенка ты!
- Я?
Подруги снова крепко обнялись, и Алёна, как не отговаривала её Света, решила поговорить с любимым человеком прямо сегодня вечером.
- Ну, что ты так торопишься? Скажешь завтра, обдумаешь, и скажешь?
- А что тут думать?
- Ну, не знаю… Как – то с бухты барахты у тебя получается.
- Не с бухты. Ладно, я пошла. Пожелай мне удачи!
- Удачи.
Алёна вышла из общежития, и направившись на остановку, раз за разом прокручивала в голове тот разговор, который должен состояться между ней и Карлом Марковичем.
Выдохнув воздух из груди, Алёна по – детски быстро и наивно выпалила фразу, которая по её мнению должна была повлиять на Карла Марковича положительно. Всё же он очень любил детей.
- Беременна? Алёнушка, ну от меня ты что хочешь? Беременность не болезнь, на пары ты приходить просто обязана! Иначе, я, как преподаватель буду вынужден принять к тебе меры.
- Карл Маркович…. Карл… Алёна запнулась на полуслове и покраснела.
- И не проси об одолжении.
- Это твой ребёнок.
- Что?! Детка, ты в своём уме? Нести такую чепуху у меня же дома! Я думаю, что тебе нужно переосмыслить своё поведение и, выйдя из моей квартиры, никогда сюда больше не входить.
- То есть, тебе не нужен ребёнок, да?
- Совершенно верно. Мне не нужен чужой ребёнок. И мне не нужна такая студентка. Если хочешь, то я могу похлопотать о твоем переводе в лучший ВУЗ за Уралом….
- Не надо… Мне от вас больше ничего не надо. Спасибо за прямоту, Карл Маркович. И…
- И прощай, Елена.
- Алёна.
- Ну, если тебе угодно, то, Алёна.
Алёна, стараясь не разрыдаться, вышла из квартиры преподавателя, и к своему ужасу столкнулась с Верой Сергеевной.
- Ты… Малолетняя дрянь! Да как ты посмела явиться в нашу квартиру после того, что между вами было?!
- А ничего и не было. Девушка, под воздействием стресса вдруг обрела не свойственную ей наглость.
- Как ничего?
- А так. Ничего и никогда. То, что вам наговорили является не более, чем чьей – то глупой шуткой.
- Тогда зачем ты приходила к Карлу? А это, Вера Сергеевна, вас не должно касаться.
- Дрянь! Наглая дрянь, да как ты разговариваешь со мною?
- Вера Сергеевна, зайдите домой, с вашим хроническим бронхитом вредно простывать.
Девушка, едва переведя дыхание, побежала прочь из этого страшного места, которое так долго будет потом преследовать её в тревожных сновидениях.
Роды начались внезапно. Нет, конечно, Алёна, будучи студенткой третьего курса мединститута, прекрасно знала, что роды бывают преждевременными, но всё же по отношению к себе такого исхода дел не ожидала.
- Помогите! Хватаясь за стены тоненькими пальцами, Алёна вышла в коридор общежития, в котором ей позволили пожить до того момента, пока она не найдёт более или менее приличное жильё, в которое можно будет принести новорождённого ребёнка.
- Да что ж я, зверь какой – то? Куратор группы невесело смотрела на живот Алёны, и задумчиво, словно отрывая от души, говорила:
- Я и сама родила без мужа, и по съемным квартирам намыкалась, и от родителей чего только не наслушалась. Так что, живи пока что. Если ты решила продолжить учёбу, то я просто не имею права тебя выгонять.
- Спасибо.
- Свои люди.
Алёна почему – то в эту минуту так ясно вспомнила разговор с куратором, что сама удивилась тому, как это воспоминание было несвоевременно.
- Алёна, деточка, что с тобой? Куратор группы, возникшая теперь уже на яву, ясно понимала, чем грозят преждевременные роды, и поэтому, не теряя ни минуты, набрала номер скорой медицинской помощи.
- Так, отца нет, значит, как я понимаю, в роддом никто, кроме тебя не приехал, да?
- Со мной куратор группы.
- Куратор? Ну, отлично. Можно вас на минуточку?
Сгибаясь от нестерпимой боли, Алёна плохо понимала то, о чём могут говорить куратор группы и дежурная медсестра. А когда её подхватила под руку пришедшая санитарка и повела в лифт, всё стало таким неважным и несущественным… Кроме накатившей очередной схватки.
- Крещается младенец… Мамочка! Как девочку назовёшь? Только быстрее! Счёт идёт на минуты. Не хватало, чтобы некрещеная…
- Тсс! Чтоб ты язык себе откусила!
- Ну, ты видишь, она вся синяя.
Алёна, лежавшая на родильном столе, с трудом понимала что происходит. Почему крестят её ребенка? Кто крестит и зачем? Что происходит?
- А может зря ты его мирянским чином? Тем более прям тут?
- Ага, а потом она будет шастать по ночам! Нет, хватит с меня. Поправь капельницу ей, да лёд положи пониже, куда ты ей его присобачила?!
Слова про крещение, лёд загудев, слились во что – то непонятное, и Алёна с трудом удерживалась на краю сознания.
- Как дочку назвать? Голос медсестры повторно выудил Алёну из глубин липкого забытья.
- Галя. Галина… Тишина переводится… А она у меня тихая же, да? Вон, даже не пищит…
- Ну, ещё бы… Три из семи по Апгару. Куда ей пищать.
- Три?!
- Крещается младенец Галина во имя Отца и Сына и Святого Духа! Аминь!
Журчание воды, а потом громкий крик новорождённой девочки слились в музыку, подобную пению небесных Ангелов. Алёна из последних сил попыталась приподняться, но обессиленная тут же упала на холодную клеенку.
- Кричит! Галя кричит! Галя! Доченька моя!
Сладкое, тягучее небытие накрыло Алёну, окутав звездным небом, к которому так стремилась её грешная душа. Но, в этот день на небе, видимо места для заблудших душ не хватило, и отправленная назад, душа Алёны вернулась в истерзанное болью тело.
- Если всё нормально, потом миропомазанье совершить не забудь, поняла? Но, это уже в храме надо делать.
Алёна кивнула кому – то невидимому, кто разговаривал с ней, стоя в изголовье, и вторая волна небытия вновь отправила душу в путешествие к Небесному Престолу.
- Адреналин! Быстро! Ещё!
Путешествие закончилось где-то на половине пути. Тонкая игла, вонзившаяся в тело Алёны, впрыснула адреналин, а небесная канцелярия немедленно закрыла для Алёны вход в те миры, о которых людям, живущим на земле, остается только догадываться.
Пансионат для ветеранов войны и инвалидов этой весной буквально утопал в снежно – белом яблоневом цвету. Все три полукультурки высаженные заботливыми руками персонала, не только прижились, но и расцвели буйным, благоуханным цветом, радуя постояльцев пансионата.
- Галочка, ну, что ж ты всё мимо и мимо меня проходишь, а? Скрипя рамой старой инвалидной коляски, к молоденькой девушке подъехал мужчина лет пятидесяти.
- Ну, почему же, мимо? Я же у вас одна, меня на всех вас не хватает – смутилась девушка в белоснежном халате.
- Да, поди, брезгуешь старым зеком? Ты скажи, если что… Я правду ценю.
- Никакой вы не зек. Вы нормальный.
- А что, Галочка, в твоем понимании нормальный человек?
- Ой, заговорили вы меня, Пётр Алексеевич.
- Ну, поговорить я люблю. А хочешь, спою?
- Споёте? Вы?
- Ну, а что? Помнишь, Малиновый звон… Бом, Бом!
Галина, сверкнув белоснежными зубами, расплылась в улыбке.
- Ну, вот и улыбнулась, королева ты моя снежная!
- Ну, как с вами не улыбнуться? Вы такие песни знаете смешные.
- А вот эту знаешь… Про больничку?
- Какую именно?
- Ну, как там… Проведи мне пальчиком по венам… Слышала?
- Нет – призналась девушка.
- Ты иди по делам, а я тебе её на бумажку перерисую. Дома будешь читать и меня вспоминать, хорошо?
- Договорились!
Галя, вернувшаяся с работы, уже стоя в коридоре почуяла запах своего любимого борща, от чего у девушки тот час же закружилась голова в сладком предвкушении обеда.
- Мам, па, я дома!
Галя вошла, и первым делом поцеловала в щеку вышедшего на её голос отца.
- А мама где?
- Ну, как где? На кухне, готовит на стол. Давай мигом руки мыть и бегом за стол!
- Галя, дочка, ну что ты там читаешь? Опять готовишься к экзаменам за обедом!
- Мам, это не подготовка к экзаменам. Это мне один из постояльцев написал.
Галя, вчитываясь в строчки, написанные мелким почерком, улыбалась так, что Алёне стало любопытно, что же такое читает её дочь.
- Ну, вот, Алёнка, дожили мы с тобой до того момента, что дочке поэмы посвящают!
- Пап, это не поэма.
- А что? Признание в любви? Ты прости старика, но мне интересно, что ж там такого, что ты так улыбаешься.
Галя, развернув бумажку полностью, с готовностью стала читать:
А у тебя палаты, белые халаты, Никакого мата и доктор – зашибись. ... А у меня микстуры, уколы, процедуры, И пациентки – дуры, а доктор – зашибись.
- Боже мой, какой ужас! Кто тебе это написал? Алёна недовольно посмотрела на дочь.
- Мам, ну, какой ужас? Обычный шансон. У нас среди пациентов многие его уважают, и даже поют по вечерам.
- О, надо будет как – нибудь сходить. Дочка, достанешь папке билет на концерт?
Галя вместо ответа звонко засмеялась.
- Саш, вот как был ты раздолбай с первого класса, так и есть!
- Ну, любимый же, скажи, а?
- А, то!
- Ну, вот. Не всем же профессорами быть, или не так?
- Причём тут профессора?
Галя, ещё находившаяся в прекрасном настроении, в следующую минуту заметила то, как невинная шутка отца в корне изменила настроение матери.
- Ладно, дочка, покушай без меня. Я, прости меня, но плохо себя чувствую. Пойду, прилягу.
- Хорошо, мамочка. Мне зайти к тебе?
- Нет, солнышко, отдыхай.
За столом воцарилось неловкое молчание.
- Пап, чего это с мамой произошло?
- Да не обращай внимание. Перемелится, мука будет. А будет мука, то и пироги будут. А пироги с котятами знаешь, что делают?
- С какими котятами? – не поняла Галя.
- Ну, ты чего, Галка – палка… Не слышала, что пирожки с котятами ешь, а они мяукают.
- Пап! Ну, ты чего! Скажешь такое!
- Ну, я же шучу. Я думал, что ты не брезгливая.
- Пап, ну, в кого ты такой?
- Я про себя не знаю, а вот ты – точно в меня! Такая же егоза – стрекоза.
Мужчина встал и ласково прижал к себе Галю.
- Пап, ну, а всё же… Почему мама так обиделась на слова про профессора?
- Не знаю, дочка. Возможно потому что, у неё есть высшее образование, а у меня нет.
- Ну, и что?
- Ну, и ничего. Вот такие пироги с глазами… Ты их ешь, а они моргают!
Постепенно неловкость растаяла, и Галя, доев борщ, обняла отца, после чего пошла в свою комнату, где до конца дня занималась подготовкой к предстоящему экзамену.
- Галя, можно тебя на пару слов?
Голос матери, раздавшийся из – за двери, немного напугал девушку.
- Да, мамуль, входи, ты чего стучишь.
Алёна, войдя в комнату к дочери, присела на край её кровати, и долго смотрела на свою повзрослевшую дочь.
- Мам, ты чего?
- А что, Галочка, со мной не так?
- Ну, не знаю… Сначала за обедом на папу обиделась ни за что, сейчас на меня так смотришь…
- С папой мы всё обговорили и между нами снова лад и Божья благодать!
- Правда?
- Правда. Ну, если хочешь, сама его спроси. Но, речь не об этом.
- О чём, мам? Ты меня пугаешь, если честно.
- Расскажи о них.
- О ком?
- О пациентах дома инвалидов, где ты работаешь.
- Да что о них говорить… Раньше это был дом ветеранов войны, но их уже нет.
- Я знаю. Из оставшихся… Кто они?
- Ну, мам, как понять, кто они? Люди. Взрослые. Пожилых мало, в основном средних дет. С разной судьбой. Кто – то в девяностые остался без всего, спился и обморозив ноги, попал к нам. Ну, я ещё тогда не работала.
- Ты, солнышко и не родилась ещё тогда – улыбнулась Алёна.
- Мам, а, правда говорят, что девяностые страшные были?
- Не знаю… У каждого человека есть свои страшные годы.
- Ну, да, вот как у бабы Сони, она рассказывала про то, как голодала в войну… И баба Маруся рассказывала про то, как одиннадцатилетней девочкой работала на заводе…
- Вот и я про тоже же самое, дорогая.
- Мам, а у тебя были страшные годы?
- Годы? Нет… Не думаю… Скорее у меня были страшные минуты.
- Расскажешь?
- Ну, я же тебе уже говорила.
- Ну, мам… Мне безумно нравится эта история.
- Ну, слушай… Родила я значит, лежу… А под спиной клеенка ледяная, меня всю трясет. Лежу, думаю, что – то не кричит мой ребеночек. Знаешь, тишина такая в зале… Пугающая. И тут...
- Крещается раба Божья младенец Галина, во имя Отца и Сына и Святого Духа!
- И Святого Духа! А как тебя бабушка Маруся прогнала с неба? Или баба Соня?
- Не было там никого. Просто темнота.
- А потом?
- А потом суп с котом!
-Мам, ты прям как папа.
- Почему?
- Такие же шутки да прибаутки.
- Ну, так ещё бы! Восемнадцать лет прожить… Разве шутки?
- Как восемнадцать? Мам, мне двадцать лет… Или я что – то не понимаю?
По лицу Алёны проскользнула серая тень, но тут же исчезла.
- Я имела в виду, что с восемнадцати лет знаем друг друга…
- Мам, что с тобой? Ты какая – то странная… Папа и ты – одноклассники. Он мне сам рассказывал, что с первого класса в тебя был влюблен.
- Дочка, ну, что ты заладила меня ловить на лжи? Я просто говорю, что с восемнадцати лет мы друг друга узнали по – настоящему. А ты уже вообразила себе невесть что.
- Мам, ну, ты сама как – то странно говоришь сегодня.
- Нормально я говорю.
- Ладно, мам, извини. Наверное, я много к тебе придираюсь.
- Я так и не услышала про то, кто они…
- Мам, ну, как я могу сказать о том, кто они? Если тебя интересует то, почему люди попадают туда, то я не знаю. Я медсестра, а не психолог.
- Ну, это понятно. Пока что медсестра.
- Ну, мне до врача ещё как до Китая ползком.
- Учись, дочка, всё будет. Главное – захотеть, и всё получится!
- Я к этому и иду. Но, сначала я буду медсестрой, потом получу высшее образование, а потом…
- Что потом?
- Мам, да что ты так тревожишься обо мне? Такое ощущение, что я маленький ребенок, и не знаю, что делать.
- Нет, что ты. Я не хотела тебя обидеть. Просто мне интересен контингент дома инвалидов.
- Ну, насколько я знаю, то трое сидевшие. Один из которых очень приятный человек. Он и сел не по своей воле. У него там история вышла…
- А у двоих других? Тоже история?
- Тоже – улыбнулась Галя, глядя на мать.
- Просто пойми, Галя… Ты молодая, и тебя может кто – то обидеть. А когда это произойдёт, то будет поздно. Конечно, не дай Бог, но если ты забеременеешь, то это повлияет довольно сильно на твои будущие счастливые планы.
- Мам, от кого я там забеременеть могу? От Льва Семёновича что - ли?
- Это кто?
- Ой, это первый парень на деревне в нашем доме. Поэт, прозаик. Правда, он немного того… Трёхвальтовый.
- Трёх чего?
- Мам, ну, ты чего… Так говорят про тех, у кого не хватает немного.
- А что, у вас там и нервные есть? Душевно больные вместе с нормальными находятся?
- Мам, нет, у нас же не психушка, просто есть люди со странностями. Знаешь, что я заметила?
- Что, Галочка?
- Подожди, я сделаю нам кофе и расскажу.
- Жду, доченька.
Пригубив горячий кофе, Алёна с интересом слушала рассказ дочери про то, как один из постояльцев перелез через ограду за сиренью, которая росла в соседнем доме, и зацепившись штанами, упал на землю, сверкая голым задом под смех остальных пациентов.
- А ты смеялась?
- Я? Нет, я не смеялась. Мне было не смешно. Он ушибся, и пока я прикладывала к его копчику лёд, он чуть не плакал от боли.
- Ну, и правильно, Галочка. Смеяться над чужой болью – последнее дело.
- Мам, ну, кому ты это говоришь? Мне, их всех жалко. И даже Стаса.
- Какого Стаса? И что в нём особенного?
- Ну, та ничего особенного, он просто это… Не мог держать себя в рамках приличия…
- Гулёна?
- Скорее, извращенец.
- О, Господи! А что он там делает?
- Ну, вот, как до меня дошли слухи, жена застала его за чем – то таким… Ну, или кино смотрел, или читал что – то такое…
- И?
- Ну, и облила чем – то его со зла. От ревности. Что бы не повадно было чем попало при живой жене заниматься. В итоге, сама же скорую помощь и вызвала. Но, ноги же не пришьёшь обратно. Так и отрезали их по самые…
- Понятно. Врагу не пожелаешь такого.
- Ага.
- Наверняка у вас есть люди добрые и хорошие.
- Ага, есть даже волк в овечьей шкуре.
- Опять маньяк какой – то безногий?
- Нет, вполне себе интеллигентный, преподавал в былые годы. Вот только стал инвалидом, а жена и вся его орава сразу же его пинками из квартиры.
- Вот так и живи для детей… У него их несколько, говоришь?
- Ну. Вот этот, Константин, старший, который, вот он его и привёз к нам. Ты представляешь, мам. Привёз, и говорит, мол, забирайте и всё.
- А вы что?
- Мам, человек после мозгового инсульта, у него острая фаза, ему в больницу надо, а не к нам.
- Они его что, даже в больницу не положили?
- Нет. Говорят, что дома лежал. А когда загноились раны, то они собрали его и к нам под забор сгрузили. Прямо на траву. И ни коляски, ни носилок с собой.
- Какой ужас. Неужели детям не жалко его было?
Галя пожала худенькими плечами, и ничего не ответив матери, открыла свой ноутбук.
- Что тут? Алёна посмотрела вопросительно на свою дочь.
- Да так… Фоткали мы своих пациентов на праздник. Хочешь, покажу?
- С удовольствием посмотрю!
Старенький ноутбук, жужжа винчестером, постепенно загружал нужные рабочие драйвера, но видимо, дряхлый железный механизм не выдержал, и винчестер, разогнавшись до каких – то неимоверных оборотов, вдруг затих, а следом погас экран.
- Ну, вот… Посмотрели! Сколько раз собиралась его в ремонт сдать!
- Ну, и ладно. Скажи папе завтра, он отвезёт.
- Хорошо. Ну, вот, на чём мы остановились?
- Ну, на том волке…
- На ком?
- Ну, ты его сама назвала так.
- А, ТОЧНО. Его у нас не любят.
- Почему?
- Мам, ты только не подумай ничего, ладно?
- Нет, конечно.
- Ну, вот. Я же с ним после инсульта не очень часто общалась, ему нужна была помощь психолога да массажиста, вот они его и обихаживали днем и ночью.
- А он выказывал свой несносный характер, да? Натерпелись от него?
- Ну, типа того. Он, как говорили, в молодости таскался от своей жены так, что аж пыль столбом. Не пропускал ни одной юбки. И вот одна девка, которая училась у него на факультете, влюбилась в него. Потом он то ли на аборт ей денег дал, то ли просто выгнал, не знаю, чем кончилось. Но, говорят, что после того, как ребёнок родился, его здоровье стало ухудшаться. Ну, а он, на что был атеистом и вообще всё такое отрицал, поехал к бабушке какой – то, та ему сказала, что за свой грех он потеряет всё, что имеет.
- Так и вышло?
- Ну, вроде. Здоровье так и рушилось, жена и сыновья вышвырнули.
- А он не пытался наладить с ними отношения?
- Да откуда я знаю. Я знаю точно то, что даже те, кто сидел в тюрьме, даже они его презирали.
- За то, что заставил аборт сделать?
- Ну. Хвалился тем, что девчонка, которая забеременела, один раз пришла к нему домой, умоляла жениться, а он выгнал, но правда обещал похлопотать о переводе в другой ВУЗ. А она после рождения ребенка уехала в другой город, вышла замуж. Ну, а он, видимо понимая, что никому не нужен, срывал постоянно зло то на психологе, то на массажистке.
Галя, выпив кофе, отставила свою чашечку, и внезапно посмотрев на мать, не узнала её.
Застывшая, словно серая скала, Алёна сидела не шевелясь, и смотрела вдаль.
- Мам, с тобой всё нормально?
- Да, конечно, доченька.
- Эх, жалко, что ноут сгорел, я бы тебе показала его. Седой такой, нос горбинкой…
- На щеке, под правым глазом черная родинка, да?
Галя хотела что – то сказать, но слова застыли в груди девушки. Прошло некоторое время, прежде чем она смогла что – то ответить.
- Мам, ты откуда знаешь?
- О чём?
- О том, как выглядит этот профессор.
- Это, Галя, не важно.
- Мам, как это не важно? Ты меня заинтриговала. Я кажется, тебе ни разу не показывала фотки пациентов.
- Нет, не показывала. Но, кажется, что я видела репортаж о вашем доме инвалидов, и вот это описание… Седина… Нос с горбинкой…
- Мам, у нас никогда не было репортёров. Ты его не могла видеть. Ну, если только в прошлой жизни.
Девушка, весело засмеявшись, обняла мать.
- Наверное, и вправду, я видела его в какой – то другой жизни.
- Ага. А Игоря Петровича ты не видела?
- Кого?
- Это ещё один профессор, но в отличие от того, Игорь Петрович прекрасный человек. Знаешь, как он хорошо отзывается о своей семье?
- То есть, он тоже семейный, но живет там, у вас?
- Его жена умерла давно, а родители совсем старенькие. Детей нет. То ли в аварии погибли, то ли что – то другое случилось, не знаю. Но, факт тот, что его проведывать приезжают двоюродные и даже троюродные сестры. Вот они и есть его семья!
- Как хорошо, когда есть те, кто тебя любят!
- Это точно! Мам… А можно вопрос?
- Да, конечно!
- А ты любишь папу?
- Конечно! А разве ты сомневаешься?
- Нет, просто у всех есть свадебные фотки, а у вас, почему – то нет.
- Ах, ты об этом? Просто, когда мы с ним сыграли свадьбу, всё было как – то спонтанно, и фоток не сделали.
- Странные вы оба у меня. Странные и оба такие любимые!
- А ты наша любимая доченька!
С самого раннего утра придя на работу, Галя почувствовала какое – то смутное чувство, которое весь день не давало девушке покоя.
- Ты чего это задумалась? К Гале подошла её коллега медсестра Марина.
- Да сама не знаю. Такое ощущение, что что – то должно случиться.
- Да что случится – то? Если только Маркович опять обгадится.
Девушка невольно засмеялась.
- Не помогают процедуры? Галя грустно посмотрела коллегу.
- Да ему уже врят ли что поможет. Не приведи, Господи такого на старость.
- Это точно.
- Ты не жалеешь, что пришла в профессию? Марина посмотрела на Галю как – то устало, от чего у девушки защемило сердце.
- Нет. А ты, я вижу…
- Да, я больше не могу. Лето отработаю, а к ноябрю уволюсь.
- Почему именно к ноябрю?
- Не знаю… Я не люблю этот месяц, и в ноябре мне становится совсем невыносимо тут.
- Понятно. А я люблю этот месяц.
- За что? За грязь под ногами? За гололёд?
- За маму. Она у меня скорпион. Родилась в ноябре.
- Ага, помню. Ты говорила. Вроде на день милиции. Десятого же, вроде?
- Нет. В день участковых уполномоченных.
Марина, закатив глаза спросила:
- Не один фиг?
- Нет. Два разных праздника. У мамы день рождения семнадцатого ноября.
- О, буду знать.
- Ага.
- А я знаешь, что читала про Скорпионов?
- Что?
- Что перед тем, как родиться, он забирает чью – то энергию, и близкий человек может даже умереть. У меня есть знакомая, как раз скорпион, так вот за год до её рождения её троюродный брат заболел…
- И что?
- И то.
- Не знаю, у нас в роду такого не было. Мама вообще добрый и светлый человек.
- Наверное, ты очень любишь своих родителей?
- Да. А ты?
- Тоже.
Неспешно беседуя, девушки прошли вдоль ограды, сплошь усыпанной белыми лепестками вишен. Марина, очевидно размышляя о чём – то своём, личном, неожиданно сказала:
- Прикинь, вот у нас с тобой есть родители, будут дети, у каждого из наших подопечных есть тот, кто их любит. А у Карла нет никого.
- Ну, это да. Несколько детей, которые, по – сути, от него отказались.
- Вчера он знаешь, как плакал в кабинете психолога. Впервые в жизни.
- Карл Маркович плакал? Почему?
- Говорит, мол, только сейчас понял, что все его болезни, все его горести являются следствием обращения с той забеременевшей девчонкой. Мол, если бы она не сделала аборт, то, возможно с ним рядом была бы сейчас любящая дочь или заботливый сын.
- Ну, что теперь убиваться. Поздно. Назад, с того света дороги нет. Господи, прости мою душу грешную, но если задуматься, то тот неродившийся ребёнок не имеет даже имени. Он не крещён, и, наверное, его или её дух бродит где – то рядом с этим профессором….
- Что бы съесть его!
С этими словами Марина скорчила страшную рожицу, и, шутя, набросилась на Галю.
- Ты чего, дурочка! Помнешь мне халат!
- То же мне, нашлась недотрога – нарочито обижено сказала Марина, и ускорив шаг, пошла по душистой липовой аллее.
- Доброе утро, Карл Маркович! Какая сегодня прекрасная погода, не правда ли?
Галя расплылась в лживой улыбке. Девушка, не смотря на всё свое великодушие, не любила этого жестокого, но в то же время, беззащитного старика.
- Для меня каждое утро и каждая ночь – одинаковы.
- Почему?
Внезапно Гале захотелось того, что бы пациент, раскрыв перед ней душу, рассказал ей обо всём.
- Тебе, в силу своего молодого возраста, многое, из того, что бы я мог рассказать – не понять.
- А вы попробуйте…
- А оно тебе надо?
Прислушавшись на секунду к своей душе, Галя без запинки сказала:
- Да, надо! Мне хочется того, что бы вам стало легче. Чтобы ваша боль ушла.
- Боль теперь навсегда со мной. Но, физическое тело не может так сильно болеть, как болит душа…
- Я знаю.
Присев на ярко – красную скамейку, Галя принялась слушать длинную, печальную исповедь Карла Марковича.
- В тот год мне не было и шестидесяти лет. Я был молод и хорош собой. Преподавая нормальную физиологию, я, можно сказать, давал уроки некоторым студенткам в неформальной обстановке. Ты девушка умная, и уже взрослая. Понимаешь, о чём речь…
- Конечно.
Так вот, одна из моих студенток была настолько красивой, настолько чистой и невинной, что я потерял голову. Днём и ночью я думал лишь о ней.
- Вы влюбились как мальчишка, да?
- Нет, что ты… Любви там не было и грамма.
- А что было?
- Была простая мужская похоть.
- Она не устояла, да?
- Нет.
Профессор, мысленно возвращаясь в годы своих любовных побед, замолчал.
Галя смотрела на старого немощного старика, и что – то колкое, до слёз болезненное обожгло её душу.
Выйдя из своеобразного оцепенения, старик продолжил:
- Сама, будучи студенткой медиком, Алёнка ясно понимала, что забеременеть в первый раз так же легко, как и в любой другой раз.
- Алёна? Надо же! Мою маму зовут почти так же.
- Это как понимать прикажете, Галина?
На мгновение глаза профессора осветил свет удивления, в них загорелись какие – то неведомые доселе эмоции.
- Ну, по паспорту мама Елена, а звали её все Алёна. Вот, не любит она имя Елена и всё тут.
- По паспорту, говоришь, Лена?
- Ну, да. Что такого? Вот у меня есть знакомая, её по паспорту Элла зовут…
- У твоей мамы есть ещё дети?
- Нет. После трудных родов она так и не решилась на второго ребёнка. Так мне говорила. А зачем это вам?
- Да так… Прости старика. Призраки мучают.
- Какие призраки? Вы его видите? Или её?
- Нет, я не об этом. Хотя, я вижу, что тебе всё известно обо мне, и о том, что случилось тогда между мной и Алёной. Леной…
- Урывками. Не люблю копаться в чужом белье. Вы тоже называли ту девушку Лена, да? Лена, Алёна… Видите, у многих Лен так же.
- У многих, да не у всех.
- Можно вам вопрос задать?
- Если знаю ответ, то отвечу.
- Вы жалеете о том, что та девушка по вашему приказу…
- Я не приказывал… Просто сказал, что это не мой ребёнок. Хотя, знал, что он или она – моя кровь и плоть.
- Да, печально.
- Самое страшное, что я почти физически ощущаю присутствие этого ребёнка рядом.
- Не думайте об этом. Это фантом прошлого.
- Я знаю. Это как фантомные боли в ампутированной конечности. Так и тут. Ребёнка нет, а боль есть.
В кармане белоснежного халата зазвонил телефон.
- Да, папуль, слушаю! Нет, ты что, что со мною могло случится?! Всё хорошо. Целую, родной.
Девушка, нажав кнопку отбоя вызова, посмотрела на профессора, глаза которого были влажными от слёз.
- Карл Маркович, ну, вы чего? Вот давайте я вам расскажу про своего папу? Он знаете, зачем звонил? Говорит, что вдруг почувствовал за меня беспокойство. Вот с чего бы? Что это?
- Это, Галя, отцовская любовь. Твой отец счастливый человек.
- Почему?
- У него болит сердце по живому ребёнку, а не по тому, которого уже нет в живых, который стал фантомом, не отступая не на шаг…
- Даже не знаю, что сказать… Извините, Карл Маркович, я должна идти, меня ждут другие пациенты.
Весенний сад осыпал белоснежные хлопья лепестков яблонь и вишен. В воздухе пахло весной и счастьем.
Галя улыбнулась мысли о том, что так хорошо, когда есть любимый папа, а ты его любимая папина дочка до кончиков ногтей, до чуть заметной родинки под правым глазом.