На узкой улице перед театром, утопая в холодной осенней сырости, детектив Волгин замедлил шаг. Мелкий дождь шуршал по зонту, словно чьё-то невидимое дыхание, а в голове стучала одна мысль: это дело будет особенным. Не просто загадка — что-то личное, пропитанное тайнами.
В театре царила мрачная суета. Рабочие сцены тихо перешёптывались, будто боялись, что за их спинами кто-то подслушивает. Молодая актриса, стоя в углу, нервно теребила платок. Режиссёр Михаил Руднев, высокий и строгий, не выпускал из рук сценарий, который дрожал в такт его шагам.
– Смерть Алексея Захарова – это… катастрофа! – наконец выдавил он, глядя на Волгина, но будто бы мимо. – Но я умоляю, майор, не давайте этому огласку. Скандал разрушит нас.
– Я обещаю только одно – искать правду, – спокойно ответил Волгин. – И майор я в прошлом. Сейчас я частный детектив. Расскажите, что произошло.
Руднев нервно оглянулся.
– Это был несчастный случай. Он сорвался… Мы репетировали... Декорация не выдержала.
– Падение с такой высоты, – протянул Волгин, наклоняясь над сценой, – должно оставить следы. Но почему декорация выглядит так, будто её кто-то сломал?
Режиссёр замер, губы его дрогнули, но ответить он не успел. За кулисами раздался звон разбившегося стекла, и кто-то быстро скрылся в тени.
Волгин быстро прошел за кулисы. Осколки зеркала были повсюду и отбрасывали блики от света софитов.
– Нельзя ли выключить лишний свет? – крикнул в сторону Волгин. – Он излишний и мешает в осмотре. Да, и еще. С кем можно поговорить о реквизитах и декорациях?
– Я могу вам ответить на эти вопросы, – к нему подошла хрупкая, почти прозрачная девушка. Она казалась, скорее духом театра, чем актрисой.
– Как я могу к вам обращаться?
– Елена Морозова, – представилась девушка.
– Вы работаете гримером?
– Нет, что вы? Я актриса этого театра, – смущенно ответила девушка, но не без гордости. А гример сейчас подойдет. Но я могу ответить вам на интересующие вас вопросы.
– И что вы скажете об этом? – Волгин показал на осколки зеркала.
– А что сказать? Это было зеркало. Напольное.
– Где оно стояло?
– Обычно вон в том углу.
Волгин прикинул, как зеркало могло оказаться именно в этом месте, где его разбили. Его либо пододвинули зачем-то, либо…
– Ясно, – сказал он и прошел в дальний угол. – Некто стоял за этой ширмой и убегая, снес зеркало в сторону, отчего оно упало и разбилось. Кто бы это мог быть?
Он вопросительно повернулся к Морозовой.
Та в недоумении пожала плечами.
– А что вы можете сказать о погибшем?
– Алексей… он был для меня больше, чем учитель, – её голос дрожал. – Он говорил, что театр – это правда. Что даже на сцене нельзя притворяться.
– Правда, говорите? – Волгин склонился ближе. – А с кем он конфликтовал?
Елена внезапно отступила, будто испугавшись собственных слов. – Громов… Но они были друзьями. Он… не смог бы.
– А Руднев? – мягко спросил Волгин.
– Михаил Владимирович… Его это напугало. Алексей хотел перемен. Уничтожить старое… Чтобы мы все начали с нуля. Но это значило, что режиссёр потеряет всё, над чем работал всю жизнь.
Елена замолчала, прикрыв рот рукой, будто испугавшись, что сказала лишнего.
На следующий день Волгин столкнулся с Аркадием Громовым, старейшим актёром театра. Громов держался сдержанно, но его натруженные руки слегка дрожали.
– Захаров был трудным человеком, – начал Громов, отводя глаза. – Но он был… он был гением. А гений всегда разрушает то, что не вписывается в его мир.
– Вы согласны с тем, что он хотел изменить театр? – Волгин не сводил с него взгляда.
– Изменить? – Громов хмыкнул. – Он хотел продать свою долю! Превратить этот храм в балаган! Мы спорили, да. Но убить его… Нет. Я уважал его слишком сильно.
Слова звучали убедительно, но в воздухе повисло чувство недосказанности. Громов явно что-то скрывал.
Вечером Волгин изучал финансовые документы театра. Долги, скрытые переводы, незакрытые сделки… И имя Захарова всплывало снова и снова. Он будто собирал улики против кого-то из труппы. Последний кусок пазла нашёлся в его дневнике.
"Если я расскажу об этом, многие потеряют всё. Но правда стоит того."
Вопрос лишь в том, что именно он собирался обнародовать? Волгин понял одно: погибший шантажировал кого-то.
В ту ночь Волгин вернулся в театр. Свет фонарей играл на мокрых ступенях, создавая призрачные узоры. На сцене кто-то стоял. Это была Елена Морозова.
– Майор… – она испуганно обернулась. – Вы не должны здесь быть.
– Как и вы, – жёстко ответил он. – Что вы здесь делаете?
Она отступила вглубь сцены, будто пытаясь найти слова. Но в этот момент из тени появился Громов.
– Скажите, кто бы мог разбить зеркало? – спросил Волгин, в упор глядя на Морозову.
– Я… я не знаю, – запинаясь на каждом слове, ответила Елена.
– Я так полагаю, что не вся труппа сейчас в сборе? Лето. Не сезон. Все соберутся к осени. Так?
– Да, – кивнула Елена. – Остались только те, кто задействован в первом спектакле. Репетиции, то, да се…
– Назовите имена тех, кто задействован. В спектакле, я имею в виду, – Волгин снова посмотрел на Елену пристально.
Она быстро отвела взгляд и посмотрела куда-то в сторону. За кулисами кто-то был. Волгин медленно подошел к занавесу и резку распахнул его. Но там было пусто. То, что происходило в театре, было по меньшей мере странным.
– Вы же не хотите сказать, что он упал не случайно? – спросила вдруг Морозова.
– А вы полагаете, что было как-то иначе?
– Но у нас нет никого, кто бы желала ему зла.
– Но вы же сами недавно говорили, что он хотел всех разоблачить. Или вы не то сказали?
– Он добивался справедливости, – тихо ответила Елена, опустив голову.
– Вот. Это могло стать мотивом. С кем конкретно у Захарова были конфликты? Руднев – ваш режиссер, например. Как он относился к тому, что Захаров козырял своей справедливостью.
– Но вы уже задавали этот вопрос.
– Разве? – Волгин сделал вид, что не помнит. На само деле он хотел проверить реакцию актрисы еще раз.
Не добившись ничего от Морозовой и не узнав, кто же был в театре еще в столь поздний час, Волгин поспешил к своей машине. Предложение подвезти ее до дома, Морозова отвергла. Это дало Волгину повод подозревать ее в том, что она что-то знает и скрывает. Он решил проследить, с кем она выйдет из театра.
Ждать ему пришлось недолго. Скоро свет во всех окнах погас и на пороге появилась Морозова, следом за ней появился Громов.
– Фьють, – присвистнул Волгин. – Вот так мезальянс: молодая актриса и старый ловелас. Ну-ну, посмотрим, что вы дальше будете делать. Через некоторое время подъехало такси. Громов галантно открыл перед девушкой дверь машины и сам сел с другой стороны.
Волгин тронул свою машину с места и поехал следом. Через несколько кварталов такси повернуло в сторону окраины. Возле старенького дома такси остановилось и Громов с Морозовой растворились в темноте.
– О, а ты, старый, не промах, – снова сказал вслух Волгин. – Снял «апартаменты». На гостиницу, видно, денег не хватило.
Он уже хотел было уехать, но из дома вышел Громов. Постояв немного на крыльце, Громов пошел куда-то в глубь двора. Волгин ждал. Через минут десять Волгин увидел, что Громов возвращается с кейсом в руке.
– Это уже интересно, – сказал Волгин. – И что же вы, господа театралы, скрываете?
Он вышел из машины, когда Громов зашел в дом, и осторожно подкрался к окну. Мелкий дождь противно накрапывал, заползая под воротник куртки. Но Волгин этого не замечал. Он стоял под окном и прислушивался.
– Ты должна уехать, – голос Громова был приглушенным, но Волгин слышал каждое слово.
– Но, папа, – в отчаянии ответила Морозова.
– Папа? – Волгин удивленно открыл рот.
– Я не могу оставить тебя, – продолжала Морозова. Этот Волгин такой дотошный. Он докопается и тебя… – она заплакала.
– Именно поэтому ты и должна уехать. Меня он не раскрутит, а вот ты…
– Я не скажу ему ничего. Только не заставляй меня уезжать.
– Леночка, это ненадолго. Вот закончится все, и ты вернешься, – уговаривал ее Громов.
Волгину все стало предельно ясно. Дальше не было смысла подслушивать и наблюдать. Он решил ехать домой.
– Ты чего такой мокрый? – встретила его на пороге Светлана. – Я же утром зонт тебе положила в портфель.
– Не до зонта было, – сказал Волгин. – Представляешь, стоял подокнами, как шпион. Но не зря, не зря.
– Под чьими это окнами? – Светлана нахмурила брови.
Волгин вкратце рассказал ей.
– Что собираешься делать?
– Арестовывать Громова, конечно. Он не в курсе, что я в курсе, – сказал Волгин и сам рассмеялся. – Да уж, тавтология.
Утром Волгин был уже в театре. Громов был на месте.
– А где Елена? – спросил он у Громова.
– Морозова?
– Да. Ваша дочь.
У Громова округлились глаза.
В это время на сцену выскочила Елена.
– Она не виновата, – тихо произнёс Громов. – Это я… сорвал декорацию.
– Почему? – Волгин едва сдерживал гнев.
– Алексей хотел уничтожить нас, – его голос дрожал. – Он грозился разоблачить всех, предать нас… Театр – это вся моя жизнь. Я не мог позволить ему разрушить её.
Но прежде, чем Волгин успел надеть на него наручники, из темноты раздался голос Руднева:
– Не слушайте его, Волгин! Это я подтолкнул Захарова.
Каждый обвинял себя, но правда была ещё страшнее. Захаров умер, потому что все они боялись его откровения. Волгин не смог доказать, кто из них убийца. Театр оказался сильнее правды, а ложь стала их единственной защитой.
– Спасибо тебе, Андрей, – пожал ему руку полковник Привалов, встретив Волгина в коридоре управления, куда тот зашел по делу через какое-то время.
– За что? Я не смог ничего доказать.
– А тут и доказывать нечего. Руднев – жених Морозовой. Выгораживает будущего тестя. А Громов… Громов не виноват. Эксперты проверили все на месте. Декорации старые, могли и не выдержать.
– Я вначале даже и не подумал бы, что Громов отец Морозовой.
– Морозова – это фамилия матери.
В тишине опустевшей сцены бывший майор смотрел на место, где погиб актёр. Истина осталась за кулисами, но он знал: кто бы ни был виновен, театр уже никогда не станет прежним.