23 января - День памяти легендарного кинооператора Вячеслава Шумского, который ушел из жизни 14 лет назад. Среди прочих его работ, наиболее известные фильмы, которые он снял с режиссером Станиславом Ростоцким. Например, "А зори здесь тихие".
Знаменитая повесть Бориса Васильева «А зори здесь тихие» впервые была опубликована в журнале «Юность» в 1969 году. После этого на советских сценах начали ставить спектакли о старшине Васкове и пяти девушках, которые борются с немцами-десантниками. А в 1972 году на экраны вышел и одноименный фильм.
Режиссер-фронтовик Станислав Ростоцкий решил посвятить кинокартину медсестре, которая вытащила его раненого с поля боя в 1944 году.
- Фильм – благодарность ей и всем женщинам, ушедшим на войну, - признавался потом Станислав Иосифович.
С местом съемок определились сразу – только Карелия, там и болота настоящие и леса подходящие. А вот артистов на главные роли Ростоцкий отбирал долго. На роль старшины Васкова пробовались десятки мужчин. Например, и знаменитый Георгий Юматов.
- Когда он меня впервые увидел, прикрикнул на ассистентов: «Кого вы привели? Нам нужен старшина, он должен быть старше и солиднее», - вспоминает исполнитель роли Федота Васкова артист Андрей Мартынов. – Я тогда был худым, мне еще и тридцати не было. А нужно было играть 40-летнего мужчину. Ради того, чтобы Ростоцкий меня все-таки утвердил, отрастил усы, придумал себе говорок на «О». Я же сам родом из Иваново, это сделать мне было не сложно. Но режиссер, попробовав меня, все равно сомневался. Потом он провел тайное голосование среди членов съемочной группы, где, кстати, много было фронтовиков. Все проголосовали за меня. На съемках потом мне подкладывали «плечи», чтобы я не казался таким уж худым.
На роль Лизы Бричкиной пробовались много актрис, среди которых была и уже популярная Нина Русланова. Но режиссер твердо был уверен: в фильме должны играть начинающие, никому не известные актрисы.
- Когда мне предложили прочитать сценарий, я про Лизу Бричкину даже не подумала, - говорит Елена Драпеко. – Эта роль показалось мне маленькой по сравнению со всеми. Да и себя я не воспринимала вологодской деревенской девушкой, какая была там прописана. Сама из интеллигентной семьи, ну, какая из меня девчонка «кровь с молоком»?! Подумала тогда: наверное, на эту роль некого взять, вот и предлагают мне. Я ведь тогда не знала, что до меня на Лизу пробовались шестнадцать актрис. Хотя меня утвердили, после просмотра первого съемочного материала, режиссер решил снять меня с роли. Вступилась жена Ростоцкого, актриса Нина Меньшикова. Она сказала ему: «За такое лицо, как у Драпеко, ей надо еще доплачивать. А ты, если хороший режиссер, научи ее быть актрисой». Я ведь тогда была только на втором курсе института. Ростоцкий меня оставил. Мне изменили внешность: вытравили в белый цвет брови, нарисовали веснушки, пригладили волосы. Приказали говорить с вологодским говорком. Помню, я тогда даже с мамой по телефону говорила с этим говором. Так вжилась, что через две недели от ленинградского разговора у меня ничего не осталось.
- До этого фильма мне, начинающей актрисе, как-то не везло в профессии, - вспоминает актриса Людмила Зайцева. – Я не так давно окончила театральное училище и меня не взяли ни в один театр. Перебивалась массовками на киностудиях. И тут услышала, что Станислав Ростоцкий снимает фильм про войну по любимой мною повести Бориса Васильева. Набралась смелости и пришла на киностудию к Ростоцкому. Заявила: «Я согласна в вашем фильме на любую роль!» К моему счастью он поверил в меня и предложил роль сержанта Кирьяновой. Признаюсь, что поначалу мне было нелегко. Опыта подобного у меня не было. Пришлось привыкать ко всему: вокруг толпа людей, а тебе играть надо, не стесняясь. Училась носить военную форму, ходить в сапогах, пользоваться оружием. Еще я боялась выстрелов, а ведь мне надо было играть зенитчицу. Однако, режиссер сумел сделать так, чтобы я быстро привыкла к происходящему и не чувствовала страха и напряжения.
- Я тогда училась на третьем курсе ВГИКа, - рассказывает Ирина Шевчук. – Когда Ростоцкий искал для своего фильма актрису на роль Женьки Комельковой, он пришел посмотреть девушек с нашего курса. А меня тогда не было в институте. Я пришла на киностудию имени Горького отдельно от всех. Помню, как вошла в комнату к режиссеру и услышала: «Ой, пигалица какая! Разве это Женя?!» Увидев, как я расстроилась, предложил все-таки поехать с ними в Карелию и поработать в массовке. Я отказалась. Шла потом по студии и плакала. Решила: больше Ростоцкого для меня не существует, с ним связываться не буду. Однако, оператор Вячеслав Шумский уговорил Станислава Иосифовича попробовать меня на роль Риты Осяниной, сказал: «Ты посмотри, какие у нее глаза!» Через неделю меня вызвали. Пробовали сцену с Олей Остроумовой. Я подумала: подыграю ей, а сама сниматься все равно не буду. Но… Через некоторое время мне позвонили и сказали, что меня утвердили и позвали на все лето сниматься в Карелии. Уже там я открыла для себя другого Ростоцкого – азартного, талантливого, яркого.
Актрису на роль Сони Гурвич ассистенты нашли на первом курсе Саратовского театрального училища. Выбор пал на Ирину Долганову. А на роль Гали Четвертак утвердили выпускницу театрального училища имени Щукина (жену молодого, но уже известного артиста Георгия Тараторкина) Екатерину Маркову. Роль Жени Комельковой была отдана Ольге Остроумовой, которая до этого снялась у Ростоцкого в фильме «Доживем до понедельника».
- Мне предложили выбрать из сценария роль, я сказала: или Рита Осянина или Женя Комелькова, - вспоминает актриса Ольга Остроумова. – Режиссер утвердил меня на Женю. Станислав Иосифович в свое время рассказывал свою версию, как я появилась в фильме. Мол, пришла в комнату на студии, где сидела съемочная группа, и сказала: «Вы, конечно, можете искать и дальше, но сниматься все равно буду я!» Но я почему-то подобного совершенно не помню. Зато вспоминаю, как поначалу режиссер решил изменить мою внешность. Ведь у Васильева написано, что Женька – рыжая. Меня покрасили в рыжий цвет, который получился почему-то морковным. Затем сделали химию старого образца – этакими мелкими завивками. И переносицу мне «вылепили» другую. В общем, красавица Женька получилось вовсе не красивой. Сняли пробы и на худсовете меня забраковали. Ростоцкий кое-как все-таки пробил мою кандидатуру, но решил, что гримировать меня не надо. Мол, лицо само обветрится на природе, подзагорит и все будет как надо.
Съемки продолжались три летних месяца. В течение всего этого времени актеры вставали в пять утра и работали до глубокой ночи.
- Хотя нам физически было тяжело, мы много смеялись, - вспоминает Елена Драпеко. – Смешило все. И то, как режиссера укусил энцефалитный клещ, и то, как некий майор Зайцев учил нас ходить строем, отдавать воинскую честь и не глохнуть при стрельбе из зенитной установки. Еще помню, как наши мужчины ездили на речку ловить рыбу, а мы потом в банках жарили ее на печке, которую сложили прямо на улице. Поначалу мы пели под гитару всю ночь. А потом издали приказ: того, кто станет отвлекать актрис от сна, выгонят из съемочной группы.
Но не все послушались приказа. Однажды под утром Ольга Остроумова уплыла на байдарке вместе с художником картины. Вместе они собирали ягоды и грибы на острове. Когда же утром они подплыли к месту, где уже начались съемки, то увидели на берегу членов группы во главе с рассерженным Ростоцким. И тогда молодые люди упали перед режиссером на колени, протягивая пилотки с земляникой и брусникой. Режиссер простил загулявших.
Жители деревни Сяргилахта, где проходили основные съемки, поначалу отнеслись к киношникам недоверчиво. С утра до ночи грохот зенитных установок, стрельба автоматов, кому же это понравится. Тем более целую неделю из-за страха местные коровы отказывались доиться. Но со временем жители подружились со съемочной группой, всячески подкармливали артистов и с удовольствием участвовали в массовках. Работая на съемках, Ростоцкий старался, чтобы все выглядело по-настоящему. Старался, чтобы каждая деталь выглядела натурально. Например, даже подошвы с шипами для ботинок немцев-диверсантов шили на заказ, чтобы были такими же, как в годы войны.
- Помню, у меня никак не получалась сцена, в которой Васков поит мою героиню спиртом, - смеется Екатерина Маркова. – Снимаем дубль за дублем, а Ростоцкий злится, - не так я пью. В кружке ведь вода. И тогда он приказывает налить мне настоящий спирт, слегка разведенный водой. Я выпиваю. Конечно, у меня слезы на глазах, задыхаюсь. А режиссеру нравится – получается. Сделали несколько дублей. Надо сказать, я так опьянела, что меня отвели проспаться.
Знаменитую сцену в бане, когда зенитчицы моются, режиссер придумал уже в процессе работы. «Мне хотелось показать: вот в такие молодые, красивые тела, которым надо рожать, а не воевать, стреляют немцы», - объяснял потом идею Ростоцкий. Однако, актрисы поначалу наотрез отказывались сниматься обнаженными. «Берите дублерш», - посоветовали режиссеру. Тогда вызвали на съемки натурщиц из Академии художеств. Но, посмотрев отснятый материал, режиссер решил, что на зенитчиц это вовсе не похоже. Больше четырех часов уговаривал Станислав Иосифович актрис. После беседы девушки согласились, но поставили условие, чтобы на площадке во время съемок были только женщины. Разрешили присутствовать лишь режиссеру и оператору. Наняли женский технический персонал, построили на киностудии имени Горького павильон – три стены, задекорированные под баню, и одна стена из прозрачной пленки, за которой находилась камера.
- Мы старались прикрыться всем, что попадалось под руку, - смеется Екатерина Маркова. – Я схватила какую-то шайку, кто-то веники, кто-то мочалки. Чтобы ничего у нас не видно было.
- И все-таки, как потом оказалось, мужики из-за кулис павильона за нами подсматривали», - вспоминает Ольга Остроумова.
- Мы репетировали в купальниках, и лишь на съёмку разделись, - рассказывает Елена Драпеко. - Мотор. Камера. Начали. А за павильоном была специальная установка, которая должна была нам поддавать пара. И около этой установки оказался некий дядя Вася, который должен был следить за ее работой. Он стоял за фанерной перегородкой, и поэтому мы его на репетиции не видели. Но, когда запустили камеру, пошел пар, вдруг раздался дикий вой, как от фугасной бомбы: «У-у-у!..» Грохот! Рев! И в павильон влетает этот дядя Вася в ватнике и в сапогах. А мы голые на полках, намыленные. «Ложись», - кричит. Мы упали на пол. Но взрыв нас не задел. А все потому, что дядя Вася загляделся на голые тела и поддал больше пара.
До сих пор актрисы удивляются, каким образом режиссеру удалось отстоять эту сцену перед цензорами.
То, что в повести все девушки погибли, писатель Борис Васильев так объяснял: «Дело происходит в сорок втором году, а я немцев образца сорок второго хорошо знаю, мои основные стычки с ними происходили. Сейчас такими могут быть спецназовцы. Метр восемьдесят минимум, отлично вооружённые, знающие все приёмы ближнего боя. От них не увернёшься. И когда столкнул их с девушками, я с тоской подумал, что девочки обречены. Потому что если напишу, что хоть одна осталась в живых, это будет жуткой неправдой. Там может выжить только Васков, который в родных местах воюет. Он нюхом чует, он здесь вырос. Они не могут выиграть у этой страны, когда нас защищает ландшафт, болота, валуны».
Съемки гибели всех пятерых героинь, – отдельная тема в истории создания фильма. Первой погибает Лиза Бричкина, - она тонет в болоте.
Работа над этой сценой, пожалуй, оказалась самой сложной. Специально для этого в болоте взорвали динамит. В образовавшуюся воронку стекла болотная жижа. Туда-то и прыгала актриса Елена Драпеко. По сценарию ей надо уходить в болото с головой. Первый дубль, второй, а Драпеко-Бричкина никак не тонет. Оказывается костюмер картины, пожалев актрису, втайне от всех, надела под гимнастерку облегающий резиновый костюм. Но туда попал воздух, который и мешал Драпеко утонуть. Когда режиссер узнал об этом, он был в гневе. Приказал снять резину.
- Я уходила под воду с головой несколько дублей, - вспоминает актриса. – И страшно было и противно. Выныривала из болота вся в грязи и тине. А рядом стоял художник и поливал меня из чайника, чтобы смыть все это. И тут же делали следующий дубль.
Соню Гурвич зарезал немец-десантник.
- Съемки гибели каждой из нас были настолько натуральными, что члены съемочной группы плакали, - рассказывает Ирина Долганова. - Когда мою героиню убивают, рану мне мазали бычьей кровью. Представляете: жара, мухи кружат над окровавленным телом, полное ощущение смерти. Девчонки, которые не видели, как меня гримировали, когда увидели меня, лежащую, испугались. Настолько все выглядело натурально.
Галю Четвертак застрелили в спину.
- Для съемок этой сцены, пиротехник подложил мне заряд под гимнастерку на спине, - вспоминает Екатерина Маркова. - Но, видимо, он не рассчитал, много зарядил. Когда я побежала, и заряды стали рваться, гимнастерка – в лохмотья, а меня так толкнуло. Я упала по-настоящему. Думала, - сейчас погибну на самом деле. От ранения меня спасла дощечка, которую подложили на спине под заряд.
Рита Осянина умирает от ранения в живот осколком гранаты.
- Перед съемкой со мной беседовал врач, - вспоминает Ирина Шевчук. – Он рассказал мне, как ведут себя люди при таком ранении, что чувствуют. Я так живо себе это представила! Когда снимали первый дубль, даже потеряла сознание. Вжилась в образ по-настоящему! Ростоцкий тогда «оживил» меня, похлопав по щеке: «Дорогая, мы же снимаем не настоящую смерть!»
Женю Комелькову расстреляли немцы, когда она уводила врагов подальше от Васкова и раненной Осяниной.
- Мы долго снимали эту сцену, - рассказывает Ольга Остроумова. – С Ростоцким никак не могли придумать, как она должна выглядеть. Я бежала и пела «Интернационал» по-немецки, как бы дразня фашистов. Не то! Потом бежала и пела «Интернационал» по-русски. Тоже не то! Мучились, делали разные дубли. Пока режиссер не сказал мне: «А, знаешь, она ведь их боится. Но преодолевает страх». И тут я все поняла, нужно играть на сопротивление. Тут же возникла идея, что я бегу и пою романс «Нет, не любил он».
Когда фильм был готов, председатель Госкино Алексей Романов заявил Ростоцкому: «Неужели вы думаете, что мы когда-нибудь выпустим этот фильм на экран?» Три месяца пролежала кинокартина, а потом ее все-таки выпустили. Говорят, сам Брежнев, посмотрев фильм, заплакал и отдал распоряжение показать зрителю. Кинокартина получила Государственную премию, специальный приз на Венецианском фестивале, а также в 1973 году была номинирована на «Оскар» как «Лучший иностранный фильм». Но тогда победил фильм Бунюэля «Скромное обаяние буржуазии».
- После выхода «А зори здесь тихие» мне позвонили и пригласили на беседу в КГБ, - рассказывает Ирина Шевчук. – Сказали: «Вы сейчас будете много ездить по миру. Предлагаем вам посотрудничать. Будете смотреть, что, где, кто с кем и рассказывать нам». Я так тогда испугалась. Ничего не ответила. А потом все рассказала Ростоцкому. После этого меня больше не трогали.
- И все же, когда фильм вышел на экраны, многие не обратили внимания на его главную идею, – говорил Ростоцкий. – А она заключается в центральной фразе картины: «На таком-то фронте ничего существенного не произошло…». Мы не раз ее слышали по радио. Она звучит и в моей картине, но звучит для того, чтобы сказать: «Да, конечно, ничего существенного не произошло, но погибли несколько прекрасных людей».
Подписывайтесь на канал "Пераново перо", ставьте лайки и оставляйте комментарии, потому что любое мнение интересно для нас.
Олег Перанов