- Мариночка, ну что это за юбка на тебе? В твоём-то возрасте! И эти босоножки... Господи, как в цирке! - голос Лидии Петровны звенел, как натянутая струна, заставляя меня вздрагивать от каждого слова.
Я машинально одёрнула подол любимой джинсовой юбки, которую купила неделю назад в торговом центре. Тридцать пять лет - самый расцвет, а свекровь говорит так, будто мне все семьдесят.
- Мама, пожалуйста... - Илья попытался вмешаться, но его мать только отмахнулась, как от назойливой мухи. Её крупные золотые серьги качнулись в такт движению, поймав луч весеннего солнца.
- Молчи! Я как мать должна сказать. Вот в наше время женщины одевались скромно, со вкусом. А сейчас что творится? Смотреть стыдно!
Я стояла у плиты, помешивая борщ, и чувствовала, как внутри всё сжимается. На кухне витал аромат свежей зелени и поджаренных овощей, но даже он не мог перебить горький привкус обиды. Свекровь приехала всего час назад - расположилась в гостиной как королева на троне, - а уже успела раскритиковать мой внешний вид, "безобразный" беспорядок в прихожей (три пары детской обуви, подумать только!) и "неправильную" расстановку мебели в гостиной.
- Кто же ставит диван у окна? - причитала она, поправляя идеально уложенную причёску. - Весь свет загораживаете! И шторы эти... легкомысленные какие-то.
Дети притихли в своей комнате - Машка с Димкой прекрасно знали, что когда приезжает бабушка, лучше не попадаться ей на глаза. Особенно Машке в её любимых рваных джинсах, которые Лидия Петровна называла не иначе как "одеждой бомжей". В прошлый раз она устроила такой скандал из-за этих джинсов, что тринадцатилетняя дочь проплакала весь вечер.
Я до сих пор помню тот день. "Ты посмотри, во что ты превращаешь моих внуков!" - кричала свекровь, размахивая руками. "В приличной семье такого быть не может! Это всё твоё влияние, Марина! Вот у моей подруги Верочки внучка - первая ученица, в платьицах ходит, на скрипке играет..."
- И борщ ты неправильно варишь, - продолжала свекровь, заглядывая через моё плечо в кастрюлю. От её приторных духов начинала кружиться голова. - Свёклу нужно отдельно тушить, а не так... И соли мало. Илюша у меня привык к нормальной еде.
Илюша. Сорокалетний мужик, директор строительной компании, а для матери всё ещё Илюша. Я посмотрела на мужа. Он виновато пожал плечами и уткнулся в телефон. Как всегда. Пятнадцать лет брака, а он до сих пор не может противостоять своей матери.
Следующие дни превратились в настоящий ад. Лидия Петровна, словно ревизор высшей категории, проверяла каждый уголок нашей жизни. Она заглядывала в шкафы ("Боже, как можно так небрежно складывать бельё!"), изучала содержимое холодильника ("Сколько полуфабрикатов! Неужели трудно приготовить нормальную еду?"), даже в телефоне Димки покопалась ("Какие-то странные игры, вот поэтому и оценки хромают").
По вечерам я запиралась в ванной - единственном месте, где можно было спрятаться от её всевидящего ока, - и пыталась успокоиться. Включала воду посильнее, чтобы не слышать, как она отчитывает Илью за "неправильное" воспитание детей.
- Машенька, детка, - услышала я её елейный голос из комнаты дочери одним особенно тяжёлым вечером, - бабушка купила тебе платье. Приличное, а не эти твои... как их... топики.
Я влетела в комнату, забыв про недомытую посуду и включённую плиту. Маша стояла с несчастным видом, держа в руках бесформенное серое платье, больше похожее на монашескую рясу. На её лице застыло выражение вселенской тоски - такое же, какое я видела в зеркале каждое утро последние пятнадцать лет.
- Лидия Петровна, - мой голос дрожал, а руки были мокрыми от мыльной воды, - мы сами решаем, что носить нашим детям.
- Конечно-конечно, - свекровь улыбнулась своей фирменной "я-всё-знаю-лучше" улыбкой, поправляя идеально уложенные седые волосы. - Только потом не удивляйся, если твоя дочь вырастет...
Я не дала ей закончить:
- Маша, милая, иди к себе. Нам со взрослыми нужно поговорить.
Дочь пулей вылетела из комнаты, прижимая к груди несчастное платье. В воздухе повисла тяжёлая пауза.
- Знаешь, Лидия Петровна, - я старалась говорить спокойно, хотя внутри всё клокотало, - я понимаю ваше желание помочь. Правда понимаю. Но...
- Помочь?! - свекровь всплеснула руками. - Да я пытаюсь спасти эту семью! Посмотри, во что ты превратила мой дом!
- Ваш дом? - я почувствовала, как что-то внутри меня ломается. - Это НАШ дом. Мой, Ильи и детей. И мы...
- Да что ты понимаешь в семейной жизни! - взвилась Лидия Петровна, её щёки покрылись красными пятнами. - Ты даже с деньгами распорядиться не можешь! Я видела твои новые туфли - такие деньги на ерунду тратить! А эти ваши поездки на море? Разве серьёзные люди так живут?
В этот момент в комнату вошёл Илья. Он выглядел растерянным, переводя взгляд с меня на мать.
- Что здесь происходит?
- Твоя жена, - Лидия Петровна картинно приложила руку к сердцу, - совсем забылась. Я пытаюсь помочь семье, а она...
- Помочь?! - я почувствовала, как слёзы подступают к горлу. - Вы называете это помощью? Постоянные придирки, унижения, попытки контролировать каждый наш шаг?
Илья стоял молча, как всегда в такие моменты. Его молчание было страшнее любых слов.
В тот вечер, когда свекровь наконец ушла к себе в гостевую комнату, я долго разговаривала с мужем. Мы сидели на кухне, пили чай, и я впервые за много лет решилась сказать всё, что накипело.
- Милый, я больше не могу, - мой голос срывался. - Это не жизнь. Мы как будто в клетке. Дети боятся лишний раз выйти из комнаты, я постоянно как на иголках... Нам нужно что-то менять.
Илья молчал, вертя в руках чашку. В тусклом свете кухонной лампы было видно, как глубоко залегли морщины вокруг его глаз.
- Знаешь, - наконец произнёс он, - я ведь тоже устал. Мама... она желает нам добра, но...
- Но это убивает нас, - закончила я за него. - Медленно, но верно.
И тогда мы решились на переезд. Несколько недель искали подходящий вариант, пока не нашли его - небольшой двухэтажный дом в пригороде. С садом, где можно было посадить яблони, с качелями для детей и уютной верандой. От одного взгляда на фотографии у меня защемило сердце - это было именно то, о чём я мечтала.
Когда мы сообщили о своём решении Лидии Петровне, разразился настоящий скандал.
- Вы с ума сошли! - кричала она, расхаживая по гостиной. - Такие деньги за эту развалюху! И как я буду к вам добираться? Там же транспорт ходит раз в час! И школа далеко, и магазины...
- Никак, мама, - впервые в жизни твёрдо сказал Илья. Я увидела, как дрогнули его руки, но голос оставался спокойным. - Мы будем сами приезжать. По выходным. Раз в месяц.
Лидия Петровна побледнела, схватилась за сердце:
- Ты... ты отказываешься от матери? Это она тебя настроила? - она ткнула пальцем в мою сторону. - Я так и знала! Пятнадцать лет ждала этого момента!
- Мама, прекрати, - Илья подошёл к ней, попытался обнять. - Никто ни от кого не отказывается. Мы просто хотим жить своей жизнью.
- Какой жизнью? - всхлипнула свекровь. - С этими её короткими юбками и сомнительными подругами? С этими современными глупостями?
Я молча собирала посуду со стола, давая им возможность поговорить. Через приоткрытую дверь детской видела, как Машка с Димкой прислушиваются к разговору. В глазах дочери читалась надежда - первый раз за долгое время.
Переезд дался нам нелегко. Ремонт, перевозка вещей, новая школа для детей - всё это требовало сил и времени. Но главное испытание ждало впереди: первые месяцы самостоятельной жизни.
Свекровь не сдавалась. Она пыталась "помочь с ремонтом" - присылала бесконечные ссылки на "правильные" обои и шторы, критиковала каждое наше решение. Телефон разрывался от звонков и сообщений:
"Илюша, ты уверен, что эта плитка подходит для кухни?"
"Марина, надеюсь, ты не собираешься красить стены в этот ужасный бежевый?"
"Детям нужны нормальные письменные столы, а не эти модные штуки из ИКЕИ!"
Но расстояние делало своё дело. Постепенно звонки становились реже, критика - мягче. А потом случилось то, чего я совсем не ожидала: Илья начал меняться.
Без постоянного материнского контроля он словно расправил плечи, стал увереннее. Впервые за годы брака он сам выбрал себе одежду, не спрашивая одобрения матери. Начал проводить больше времени с детьми - они вместе собирали скворечник для сада, учились кататься на велосипедах.
Маша расцвела. Перестала прятать свои любимые джинсы в шкафу, записалась в театральный кружок (чего раньше боялась - "бабушка не одобрит"). Димка подтянул оценки - оказалось, что без постоянного стресса учиться намного легче.
А я... я наконец-то почувствовала себя хозяйкой в собственном доме. Развесила на стенах яркие картины, купила те самые "легкомысленные" шторы, о которых мечтала. Посадила в саду не "практичную" картошку, а любимые пионы и розы.
Однажды вечером, когда мы с Ильёй сидели на веранде, наблюдая за закатом, он вдруг сказал:
- Знаешь, я только сейчас понял, какой груз мы на себе тащили все эти годы.
Я молча сжала его руку. В саду пели птицы, с кухни доносился смех детей - они готовили свой первый самостоятельный ужин.
- А ведь мама не со зла, - продолжил он задумчиво. - Она правда верит, что знает, как лучше. Просто... её "лучше" - это не наше "лучше".
Теперь, когда мы сидим вечерами на веранде нашего дома, я часто думаю: иногда нужно просто набраться смелости и сделать шаг в новую жизнь. Даже если кто-то считает, что знает лучше, как эту жизнь устроить.
Лидия Петровна приезжает к нам раз в месяц. Она всё ещё иногда не может удержаться от замечаний, но теперь это воспринимается иначе. Может быть, потому что мы наконец научились ценить собственное мнение больше, чем чужие советы.
- Знаешь, - сказал мне недавно Илья, обнимая за плечи, - ты была права. Теперь мы действительно счастливы.
А я просто улыбнулась в ответ. Потому что иногда молчание говорит больше любых слов. И потому что счастье - это когда можешь быть собой, даже если кто-то считает, что знает лучше, как тебе жить.
В саду распустились мои любимые пионы, на веранде качается гамак, купленный вопреки всем советам "о практичности", а в доме пахнет свежей выпечкой и свободой. И это именно та жизнь, которую мы выбрали сами.