В рассказе «Крысолов» Александр Грин описал некоторые места постреволюционного Петрограда. Пройдем по маршруту, описанному в рассказе, и посмотрим глазами героя на то, какими были эти места в 1920 году и сравним с тем, как они выглядят теперь.
Рассказ начинается с того, что герой, от лица которого ведется повествование, вышел на Сенной рынок, чтобы продать книги.
«…ходил взад-вперед по мостовой возле разрушенного корпуса рынка. Я продавал несколько книг — последнее, что у меня было».
Позже были снесены торговые павильоны и в 1961 г. взорвана церковь Спаса на Сенной (Успения Пресвятой Богородицы). Нетронутым остался только павильон Гауптвахты (от немецкого "Hauptwache" - главный караул, памятник федерального значения). На фото ниже (сегодня, вид сверху) он расположен в левом нижнем углу (с бирюзовой крышей). Место напротив него, где была церковь, заняли вестибюли метро "Сенная" и "Спасская".
Здесь герой знакомится с девушкой, которая заботливо скрепляет ворот его пальто английской булавкой и дает ему свой телефон, который он случайно теряет. Вскоре герой заболевает тифом, выздоравливает, но из-за продолжительной болезни лишается жилья. Далее следует описание апокалиптичного быта голодающих горожан:
Я видел, как печь топят буфетом, как кипятят чайник на лампе, как жарят конину на кокосовом масле и как воруют деревянные балки из разрушенных зданий.
Затем герой на Мойке встречает давнего знакомого, в прошлом лавочника, теперь ставшего "важным человеком", который предлагает ему временное жильё:
Хотя он нес толстый портфель, но не имел власти поселить меня где захочет, поэтому предложил пустующие палаты Центрального Банка, где двести шестьдесят комнат стоят как вода в пруде, тихи и пусты.
Основная часть действия произведения развивается здесь - в здании Государственного ассигнационного банка, которое тогда занимал Государственный банк Российской империи, а теперь занимает Санкт-Петербургский государственный экономический университет. Это - полукруглое здание напротив Банковского моста, между улицей Садовой и каналом Грибоедова, называемого тогда Екатерининским, недалеко от Казанского собора, расположенное по адресу: Набережная канала Грибоедова, 30-32 (Садовая улица, 21).
Здание главного банка Российской империи описано в самый интересный (переходный) период своего существования - таким, каким его засвидетельствовал сам писатель: еще имеющим признаки имперской России, но уже устрашающе-заброшенным и разграбленным.
Провожатый заводит героя внутрь и оставляет его там на ночь.
На паркетах грязным снегом весенних дорог валялась бумага. Ее обилие напоминало картину расчистки сугробов. В некоторых помещениях прямо от двери надо было уже ступать по ее зыбкому хламу, достигающему высоты колен. ...Бумага во всех видах, всех назначений и цветов распространяла здесь вездесущее смешение свое воистину стихийным размахом. Она осыпями взмывалась у стен, висела на подоконниках, с паркета в паркет переходили ее белые разливы, струясь из распахнутых шкафов, наполняя углы, местами образуя барьеры и взрыхленные поля. Блокноты, бланки, гроссбухи, ярлыки переплетов, цифры, линейки, печатный и рукописный текст — содержимое тысяч шкафов выворочено было перед глазами, — взгляд разбегался, подавленный размерами впечатления. ...окна были в двойных рамах. Взглядывая на их вечерние стекла, я видел то деревья канала, то крыши двора или фасада Невского. Это значило, что помещение огибает кругом весь квартал, но его размеры, благодаря частой и утомительной осязаемости пространства, разгороженного непрекращающимися стенами и дверями, казались путями ходьбы многих дней... Не более двадцати помещений прошел я, а уже потерялся и стал различать приметы, чтобы не заблудиться: пласт извести на полу; там — сломанное бюро; вырванная и приставленная к стене дверная доска; подоконник, заваленный лиловыми чернильницами: проволочная корзина; кипы отслужившего клякс-папира; камин; кое-где шкаф или брошенный стул. ... Иногда попадался стальной денежный шкаф с отвернутой тяжкой дверцей, как у пустой печи; телефонный аппарат, казавшийся среди опустошения почтовым ящиком или грибом на березе, переносная лестница; ...Здесь виднелись стеклянные матовые шары, абажуры тюльпанами и колоколами, змеевидные бронзовые люстры, свертки проводов, кучи фаянса и меди.
Многие правительственные здания после революции пребывали в похожем состоянии:
Приподнятое чувство зрителя большого пожара стало понятно еще раз. Соблазн разрушения начинал звучать поэтическими наитиями, — передо мной развертывался своеобразный пейзаж, местность, даже страна. Ее колорит естественно переводил впечатление к внушению, подобно музыкальному внушению оригинального мотива. Трудно было представить, что некогда здесь двигалась толпа с тысячами дел в портфелях и голове. На всем лежала печать тлена и тишины. Веяние неслыханной дерзости тянулось из дверей в двери — стихийного, неодолимого сокрушения, повернувшегося так же легко, как плющится под ногой яичная скорлупа. Эти впечатления сеяли особый головной зуд, притягивая к мыслям о катастрофе теми же магнитами сердца, какие толкают смотреть в пропасть.
Пройдя боковой дверью, следовал я в полутьме белых стен, пока не увидел большой арки, соединяющей кулуары с площадью центрального холла, уставленного двойным рядом черных колонн. Перила алебастровых хор тянулись по высотам этих колонн громадным четырехугольником; едва приметен был потолок. Человек, страдающий боязнью пространства, ушел бы, закрыв лицо, — так далеко надо было идти к другому концу этого вместилища толп, где чернели двери величиной в игральную карту. Могла здесь танцевать тысяча человек. Посредине стоял фонтан, и его маски, с насмешливо или трагически раскрытыми ртами, казались кучей голов. Примыкая к колоннам, ареной развертывался барьер сплошного прилавка с матовой стеклянной завесой, помеченной золотыми буквами касс и бухгалтерий. Сломанные перегородки, обрушенные кабины, сдвинутые к стенам столы были здесь едва приметны по причине величины зала.
Далее герой берет один из брошенных в здании черных телефонов, который оказывается работающим, и, вспомнив номер, который ему дала очаровавшая его незнакомка на Сенном рынке и который он потерял, звонит.
Так выглядел телефонный аппарат тех времен:
Тогда телефоны были без возможности набора номера, абонент сначала попадал на телефонную станцию, где трубку брала барышня-телефонистка и соединяла абонента с нужным ему номером. Коммутатор состоял из двух групп- «А» и «Б», ёмкостью по 20 тысяч номеров. Соответственно, две кнопки «А» и «Б», имел каждый телефонный аппарат.
«Я нажимал именно кнопку с литерой А; следовательно, не только действовал телефон, но еще подтверждал эту удивительную реальность тем, что были спутаны провода, — подробность замечательная для нетерпеливой души. Стремясь соединить А, я нажал Б».
Центральная телефонная станция тогда располагалась в здании по адресу: улица Большая Морская, 22. В следующем 1921 году она выгорела.
После совершения звонка герой слышит шаги в коридоре, а затем женский голос, призывающий его следовать за ним. Он бежит по темным коридорам, пока не спотыкается и не падает.
Падая на руки, я ушел ими в отвесную пустоту, едва не перекачнувшись сам за край провала, откуда, на невольный мой вскрик, вылетел гул книжной лавины. Я спасся лишь потому, что упал случайно ранее, чем подошел к краю. ... Пока не было никаких признаков наблюдения, и я, с великой осторожностью, зажегши спичку, увидел четырехугольный люк проломанного насквозь пола. Свет не озарял низа, но, припоминая паузу, разделяющую толчок от гула удара книг, я определил приблизительно высоту падения в двенадцать метров. Следовательно, пол нижнего этажа был разрушен симметрично к верхней дыре, образуя двойной пролет... ширина достигала шести аршин.
Вероятно, этим провалом был один из сломанных световых фонарей центрального коридора:
В одной из комнат герой находит запертый шкаф битком набитый продуктами, а затем тайком наблюдает за тем, как в центральном зале в сопровождении света и музыки сходится и пирует некое тайное собрание. Он подслушивает разговор двух господ, обсуждающих устранение крысолова. Вскоре его обнаруживают. Убегая от погони, герой забирается на чердак, через слуховое окно выбирается на крышу и спускается по водосточной трубе.
... я судорожно скользнул вниз, едва удержавшись за перехват. Наконец, ноги нащупали тротуар; я поспешил к реке, опасаясь застать мост разведенным; поэтому, как только передохнул, пустился бегом.
Я уже был на Конногвардейском бульваре, когда был обогнан девушкой, мельком взглянувшей на меня с выражением усилия памяти... Затем стали мелькать тесные просветы деревьев...
Уже виднелись часы площади.
Что за часы такие и какой площади? В XXI веке понять не так-то просто. Потому что эти часы на столбе совсем недолго простояли в центре Благовещенской площади (ныне площади Труда) между уже несуществующей церковью Благовещения Пресвятой Богородицы и Николаевским дворцом, переименованным тогда в Дворец труда.
Благовещенская церковь Конногвардейского полка и ее судьба:
Далее герой бежит к Николаевскому (Благовещенскому) мосту:
На мосту стояли рогатки. Вдали, у противоположной стороны набережной, дымил черный буксир, натягивая канат барки. Я перескочил рогатку и одолел мост в последний момент, когда его разводная часть начала отходить щелью, разняв трамвайные рельсы. Мой летящий прыжок встречен был сторожами отчаянным бранным криком, но, лишь мелькнув взглядом по блеснувшей внизу щели воды, я был уже далеко от них, я бежал, пока не достиг ворот.
Рогатка - заградительное сооружение, препятствующее въезду на мост. Ее хорошо видно на паре фотографий ниже. Мост, о котором идет речь, - разводной ныне Благовещенский, а тогда Николаевский, переименованный новой властью в Лейтенанта Шмидта мост. В конце Николаевского моста (со стороны Васильевского острова) по середине располагалась часовня Николая Чудотворца, разделявшая полотно моста на два съезда. Как раз этот пролет, с двумя съездами, от часовни до берега и разводился, а не центральный, как теперь. Причем створки не поднимались вверх, а отводились в стороны. В 1930 г. часовня была разрушена.
Так герой попадает на Васильевский остров и отправляется по адресу, где проживает Крысолов: 5-я линия В.О., дом 97, квартира 11. Сегодня улица оканчивается номером 70. Было ли раньше больше номеров домов или автор придумал несуществующий номер, - не известно.
Тогда в последних зданиях по улице располагались мастерские завода немецкого акционерного общества «Сименс и Гальске», занимающегося производством радиооборудования. Здесь работал революционер-большевик Н.Г. Козицкий (Казицкий), который в октябре 1917 года возглавил отряд рабочих завода, принявший участие в восстании. В 1922 г. завод переименовали в честь него. И сегодня он называется заводом им. Козицкого.
Место жительства Крысолова - подсказка к пониманию метафоры персонажа, которую на удивление не поняли ни многие советские цензоры, называвшие рассказ бредовой фантастикой, ни многие современные критики. Крыса-капиталист обитает в банке, Крысолов-рабочий - на заводе. В конце герой рассказа читает в книге о капиталистах крысах следующее:
Им благоприятствуют мор, голод, война, наводнение и нашествие. Тогда они собираются под знаком таинственных превращений, действуя как люди, и ты будешь говорить с ними, не зная, кто это. Они крадут и продают с пользой, удивительной для честного труженика, и обманывают блеском своих одежд и мягкостью речи. Они убивают и жгут, мошенничают и подстерегают; окружаясь роскошью, едят и пьют довольно и имеют все в изобилии. Золото и серебро есть их любимейшая добыча, а также драгоценные камни, которым отведены хранилища под землей.
Главарь крыс обманчиво-обнадеживающе называется освободителем:
Освободитель прибыл издалека. Его путь томителен, и его ждут в множестве городов.
Здесь Освободитель - революция буржуазная (февральская), Крысолов - революция пролетарская (октябрьская). Поднятая в рассказе проблема все же скорее вечная и общечеловеческая, чем политическая и описывающая конкретную ситуацию, о чем говорят слова крысолова, обращенные к герою:
Вы были окружены крысами.
Герой был окружен крысами в человеческом обличии, скрывавшими еду от голодающих, оставившими его, больного, в пустующем здании, и был принят человеческой семьей, проявившей сострадание и заботу.
Однако победа над "крысами" (капитализмом) из сегодняшнего дня выглядит несколько наивно, хоть для того времени и прогрессивно.
© Денис Штаев, писатель, преподаватель, ТГ-канал автора.
© Литературное объединение ISPRAVLYAY