— Мне непонятно только одно: как вы оказались здесь, в этой малосемейке, одна?
Марина, тихо прикрыв за собой скрипучую дверь, переступила порог крохотной комнаты. Здесь, в проходной кухне, пахло старым деревом и чуть горьковатым ароматом лекарств.
— Проходи, девочка, — отозвалась Ольга Ивановна с мягкой улыбкой, хотя в её голосе чувствовались усталость и горечь. — Садись, чайник уже на плите.
Марина присела на изношенный табурет, оглядывая скромное жилище. Когда-то здесь, вероятно, жили более полной жизнью, но сейчас — лишь одна женщина с печатью пережитых лет на лице. Она казалась уставшей, но в глазах сохранилась теплая искра.
— Я пришла узнать, как у вас дела, — сказала Марина, аккуратно снимая куртку.
— Спасибо, милая, что не забываешь. Хоть кто-то помнит старые времена… — Ольга Ивановна вздохнула и попила глоток чая, затем провела рукой по подлокотнику ветхого кресла. — Ты спрашиваешь, как я оказалась тут, одна? Что ж… Придётся тебе всю правду рассказать.
— Я выросла в детдоме, — начала она негромко, глядя на чай, словно вспоминая далёкие годы. — Личной семьи у меня не было, а когда повзрослела, врачи сказали, что иметь детей я не смогу из-за болезни… Но очень хотелось. Считай, мечтала хоть кому-то материнское тепло подарить, ведь я сама не видела в жизни ни родителей, ни отчего дома.
Марина слушала затаив дыхание, а Ольга Ивановна продолжала:
— Когда мне исполнилось двадцать четыре, я вышла замуж за Андрея. Поначалу думала: «Вот он, мой шанс на счастье». Но не всё так гладко пошло…
Она на миг умолкла, поправила платок на голове.
— Семейная жизнь не сложилась. Андрей вроде был неплохим человеком, но между нами возникла пропасть. И всё же была у нас одна общая идея: усыновить ребёнка из детского дома. Я упросила его на этот шаг, ведь мне очень хотелось подарить кому-то любовь, которой сама была лишена. Он согласился… и, знаешь, это стало началом совсем другой истории.
Они с Андреем взяли из детдома мальчика, лет шести. И вдруг Ольга Ивановна почувствовала, как вся жизнь наполнилась смыслом.
— Он был таким тихим, пугливым… Но когда видел, что я к нему со всей душой, плакал на плече и шептал: «Мама… спасибо».
Со временем Ольга Ивановна и Андрей решились взять ещё двоих, и спустя год в доме уже шумели трое приёмных детей. Тогда администрация детского дома обратила на них особое внимание и предложила:
— Почему бы вам не открыть детский дом семейного типа? У вас ведь талант к воспитанию, и отец, и мать — молодые, а дети тянутся к вам.
Ольга Ивановна с мужем долго обсуждали, но в конце концов согласились. И начался период, которого она до сих пор вспоминает с трепетом и горечью одновременно:
— Мы взяли 28 детей разных возрастов. Некоторые были почти подростки, другие — малыши, совсем крошки. Дом казался шумным праздником: смеются, бегают, игрушки, уроки…
Это было нелегко: воспитание требовало колоссальной ответственности. Но Ольга Ивановна радовалась: «У меня наконец появилась большая семья».
Постепенно Андрей устал от этого бремени: то подростковые бунты, то малыши капризничают, то финансов не хватает, и государственные пособия не покрывают все нужды. Не говоря уже о том, что «личного пространства» у них не оставалось вовсе.
— Он начал приходить домой всё позднее, — рассказывала Ольга Ивановна, хмуря брови. — А потом однажды сказал: «Прости, не могу так больше». Сложил вещи и… ушёл. Оставил меня одну с двадцатью восемью.
В голосе звучала боль, и Марина невольно вспомнила, как сама в детстве слышала историю об «отчем, который сбежал из большой семьи». Оказывается, это был Андрей.
— А дальше всё пошло наперекосяк: государство перестало активно предлагать нам новых детей для усыновления, поощрения урезали. Ребята начали подрастать и уходить из дома по мере совершеннолетия. Поначалу я радовалась, что они идут в институты, где-то устраиваются жить. Но многие… пропадали из виду.
В конце концов, огромный «дом семейного типа» опустел. Из всех 28 осталось всего несколько — те, кто ещё не достиг совершеннолетия. И одним из них был Вася — кажется, самый старший из «младшего» набора.
— Вася рос парнем смышлёным, но часто попадал в истории, — грустно улыбнулась Ольга Ивановна. — Когда ему исполнилось 16, мне сказали: «Мол, пусть проходит эмансипацию, и тогда ты, Ольга Ивановна, официально освободишься от обязанностей по содержанию. Дом, может, мы обратно продадим или пустим под другие нужды».
Она тяжело вздохнула.
— Я тогда и не поняла, что такое «эмансипация». Решила, что значит «становится взрослым»… Но Вася отказался. Сказал: «Вы, мама, меня вырастили, а я не хочу бросать вас». Так и остались мы вдвоём в том большом, остывшем доме.
Со временем чиновники нагрянули, провели инвентаризацию имущества. Боялись, что Ольга Ивановна может «распродать» что-то из государственного фонда. Она вспоминает это с горькой усмешкой:
— Как будто мне нечем было заниматься, кроме как продавать мебель. Нет, мы просто жили, как могли.
— Время шло, Вася взрослел, пытался подрабатывать, а я продолжала хлопотать по хозяйству. Но на самом деле… дом пришёл в упадок. Власти решили закрыть проект семейного типа окончательно, мне выдали какую-то компенсацию, и велели освободить помещение.
Так Ольга Ивановна попала в малосемейку: тесную квартиру, куда переселили её с Васей.
— Вася помогал… пока мог. Но я чувствовала, что ему тесно и неуютно в этой жизни. Ну, я думала, что он уедет в другой город, будет искать работу, поможет «вытянуть» нас из долгов.
Слёзы блеснули на глазах у пожилой женщины:
— А потом… Вася пропал. Вот так, ушёл, да и всё.
Марина тихо прикоснулась к плечу собеседницы, сочувственно выдохнув:
— Но вы же не остались совсем без поддержки? Я вот знаю, что вы с Васей поддерживали связь…
— Да, — слабо улыбнулась Ольга Ивановна. — Он иногда писал, что у него всё хорошо, что он помогает каким-то выпускникам… Я верила в него. Но, как выяснилось, многое было враньём.
— Расскажите, что произошло, — попросила Марина. — Как вы узнали правду?
Ольга Ивановна тяжело вздохнула:
— Ты сама знаешь: Вася, оказывается, сидел в колонии. Я думала, он якобы «несправедливо принял вину» за чужие грехи, лишь бы выручить ребят, которых знал с детства. А оказалось, он просто воровал… И о «воспитанниках» он врал, будто помогал им, а на деле — он вообще не поддерживал никого.
Она опустила взгляд на тёмную поверхность стола.
— Я воспитывала столько детей — думала, хоть кто-то будет благодарен, вырастет достойным человеком. А вот… Вася, единственный оставшийся со мной, и тот обманул.
Марина вспомнила разговор с Васей, когда он вернулся в город и сам сознался, что воровал, чтобы прокормить себя, а о благих целях придумывал историю для матери. «Не хотел, чтоб она страдала», — так он сказал.
— Когда я всё узнала, — продолжала Ольга Ивановна, — чувствовала себя опустошённой. Словно вся моя жизнь, все мои воспитательные усилия… коту под хвост. Столько сил вложила в детей, а где они все? Одни пропали, другие сами по себе. Вася тоже… проворовался.
В её голосе звучало разочарование и грусть:
— Может, я воспитывала не так, как надо? Или просто… для многих это было не важно.
Марина накрыла рукой её дрожащие пальцы:
— Не корите себя. Вы старались. Иногда человек сворачивает с пути, и тут уже ничего не сделать.
Ольга Ивановна склонила голову, роняя тихие слёзы, и Марина осторожно провела по её плечу, словно утешая.
Спустя восемь лет после того, как Вася исчез, он вернулся — постучал в дверь малосемейки с сомкнутыми губами и потускневшим взглядом. Ольга Ивановна открыла, и внутри неё смешались радость и гнев.
— Мама… — только и вымолвил он.
— Не называй меня так! — Ольга Ивановна встрепенулась, словно её ударили. — Я… я ведь ждала честности, верила тебе!
Вася стоял, опустив голову.
— Прости. Я понимаю, что виноват. Просто хотел, чтобы всё было хорошо, но не вышло.
Несколько минут они молчали друг напротив друга, а потом Ольга Ивановна вдруг отвела его в комнату, заставив присесть. И наказала: не в прямом смысле физически, конечно, но дала такой выговор, отчитывая за враньё и воровство. Казалось, она проговорила всю боль, накопленную за эти годы.
— Ты разбил мне сердце! — воскликнула она в конце. — Но… если раскаиваешься, придётся доказывать это поступками.
Парень лишь кивнул, потупив взгляд.
Прошла ещё пара месяцев, и Вася стал тихо помогать матери: иногда приносил продукты, подрабатывал на стройке. Но был он человек неустроенный, и Ольга Ивановна, хоть и простила на словах, уже не верила слепо в его рассказы.
Марина же, которая добровольно ухаживала за пожилой женщиной, осталась рядом. Приходила, приносила нужные лекарства, убирала в квартире. И видя эту преданность, Ольга Ивановна порой качала головой:
— Столько детей воспитала — а толку? А ты, чужая вроде девочка, не бросаешь меня.
На что Марина улыбалась:
— Не говорите так, вы ведь многим помогали. Пусть не всё сложилось идеально, но вы были семьёй для тех, у кого не было ни отца, ни матери.
Ольга Ивановна смирилась, что большинство её воспитанников пошло своими путями, и не все пути оказались светлыми. Но она всё же верила, что среди них есть люди, которые вспоминают её добрым словом, и, может, однажды навестят.
А пока в тесной малосемейке, среди скудных пожитков, она продолжала жить. Вася то появлялся, то вновь пропадал, но уже не вызывал прежних восторгов. Марина навещала регулярно, поддерживая старушку душевными разговорами и помощью по дому.
— Я понимаю, что это жизнь, — говорила Ольга Ивановна с кривой улыбкой. — Не все станут достойными людьми. Но хоть ради одного-двух детей, которым это всё-таки что-то дало, стоило стараться.
Марина тихо сжимала её руку:
— Конечно, стоило. И не корите себя — вы делали всё возможное.
Так, несмотря на горькие разочарования и тяжкий опыт, Ольга Ивановна оставалась человеком, который посвятил жизнь обездоленным детям. Пусть её мечты не все сбылись, она продолжала верить в добро и не жалела, что когда-то открыла свой дом тем, у кого не было другого шанса на семью.
ПРИСОЕДИНЯЙСЯ НА НАШ ТЕЛЕГРАМ-КАНАЛ.
Понравился вам рассказ? Тогда поставьте лайк и подпишитесь на наш канал, чтобы не пропустить новые интересные истории из жизни.