Петрович был весьма занятным персонажем. Можно сказать, легендой и ходячим анекдотом нашего полка. Я познакомился с ним, случайно попав в одно купе поезда, следовавшего из Вологды в Череповец (я выезжал в командировку, заменить заболевшего офицера соседней роты, которая находилась там на войсковой стажировке перед выпуском младших командиров). Захожу в купе - а они, мои будущие сослуживцы, едут из Вологды в Череповец: стол накрыт, и стаканы с водкой уже в руках у Петровича и у капитана Гриднева. Так и познакомились, а потом служили вместе в одном батальоне ещё целые три года.
Внешне Петрович (капитан Федоренко) был очень похож на артиста Николая Крючкова из знаменитых фильмов тридцатых-сороковых годов. Такая же статная коренастая фигура, квадратное лицо с тяжёлой челюстью, зачёсанные назад волосы и в довершение такой же хриплый голос. На этом сходство, пожалуй, заканчивалось и начинались различия, причём радикальные. Прежде всего, в отличие от своего экранного прототипа, человека ловкого, уверенного в себе и находчивого, Петрович представлял собой перманентное недоразумение: он постоянно влипал в какие-то нелепые истории, либо становился жертвой самых глупых розыгрышей.
Ряд присущих Петровичу черт способствовал реализации как продвинутых, так и самых глупых шуток. Во-первых, Петровичу было уже немного за пятьдесят (лейтенанта он получил только в сорок один год после многочисленных личных обращений к министру обороны). Во-вторых, он происходил из сверхсрочников и прапорщиков, даже уходил со службы на несколько лет в таксисты, а для кастовой по своей природе офицерской среды эти страницы его биографии являлись дополнительным раздражителем.
Однажды, к примеру, капитан Гриднев прикрутил Петровичу на петлицы кителя вместо его эмблем медицинские, отпилив предварительно надфилем змею. Как-то так случилось, что никто не обратил на это внимание, и Петрович почти неделю бродил по городу и части с рюмками в петлицах, пока его не выцепил на пятничной планёрке своим опытным взором начальник штаба подполковник Овчаренко: «Не понял, что ещё на хрен за алкогольные войска?». Офицерское собрание лежало минут пять.
Справедливости ради следует заметить, что Петрович не особо унывал и даже иногда демонстрировал своё немного специфическое чувство юмора. Так, я однажды, спеша на партийное собрание (а все офицеры и прапорщики почти обязательно были членами партии), натолкнулся на безмятежно прогуливавшегося по дорожке вдоль плаца Петровича. На мой вопрос, почему он никуда не торопится, последовал гордый, если не сказать самоуверенный ответ: «Я член ВКП(б)! А что, в вашей КПСС опять одни собрания? Ну-ну, молодой, беги-беги». Прозвучало довольно неожиданно, согласитесь.
В этот момент расспрашивать его мне было некогда, а сидя на собрании, я выведал у Гриднева весьма занятную причину отсутствия Петровича. Оказывается, того несколько лет назад исключили из партии по настоянию разъярённых командира, начальника штаба и замполита нашего батальона, обычно весьма милых и уравновешенных людей. Наш великовозрастный женатый донжуан завёл шашни с некоей женщиной, заделал ей ребенка, а от участия в его воспитании и содержании отказался. Дама же не придумала ничего лучше, как явиться в полк с младенцем на руках. Каким-то образом через КПП её пропустили, зачем-то любезно указав направление на штаб нашего батальона. Она проследовала в расположение, поднялась на третий этаж, ворвалась в штаб и, объявив оторопевшему командованию своё немного, на мой личный взгляд, спорное решение типа «Вы родили, вы и воспитывайте!», положила ребёнка на стол замполита и… исчезла. В общем, до её нового появления вечером весь батальон лихорадило – занимались воспитанием крохи. Попытка командования вверить наследника Петровичу провалилась сразу – его какая-то добрая душа предупредила, и он устремился в закат, преодолев окружавший полк бетонный забор с несвойственной сорокапятилетнему грузному мужчине сноровкой.
Короче, передав младенца маме, командование перекрестилось и исключило Петровича из партии в самые сжатые сроки - можно сказать, мгновенно.
Ну вот, ты, мой дорогой читатель, познакомился с Петровичем и готов к моему дальнейшему повествованию.
А дело было так. Зимой восемьдесят восьмого года, аккурат перед семидесятилетней годовщиной Советской армии и флота, в нашу часть прибыли с дружественным визитом военные из болгарской армии. Были торжественные собрания, экскурсии по полковым казармам, учебным классам, полигонам, спортзалам и бассейнам. Были также фуршеты, неофициальное общение и даже награждение медалью какого-то нашего бойца с болгарскими корнями. Всё прошло чинно и благородно, как, собственно, и планировалось.
И вот через пару месяцев после их отъезда перед утренним разводом два прапорщика, пристроившись якобы случайно за спиной Петровича, затеяли между собой как бы непринуждённый и отвлечённый разговор. Мол, поступило приглашение посетить солнечную страну Болгарию с ответным визитом, и делегация уже формируется. Понятно, едут командир полка с зампотехом (начштаба, естественно, остаётся на хозяйстве), командир лучшего (нашего, какого ж ещё?) батальона, командир лучшей учебной (водолазной) роты с говорящей, кстати, фамилией Непейвода, кто-то из командиров взводов. Ну и награжденный солдат-болгарин, естественно. Всё уже практически согласовано, вот только в подобранной кандидатуре командира взвода якобы ещё сомневаются. Прапорщик Родимченко, хоть человек положительный во всех отношениях - и член партии, и знаменосец полка, но немного по формату не подходит – он был командиром взвода роты обеспечения, а не учебного. Поэтому и думает командир, не заменить ли Родимченко каким-нибудь офицером из командиров именно учебных взводов, да ещё подобрать бы кого-то заслуженного, надёжного. Ну и на вид бравого, конечно.
Тут надо вникнуть в дьявольскую изощрённость плана этих двух заговорщиков. Дело в том, что наш герой и Родимченко когда-то вместе проходили срочную службу, потом остались в армии сверхсрочниками, стали прапорщиками, и только Петрович сумел выхлопотать себе капитанство. На этом основании он держал себя гораздо выше своего давнего приятеля и потому отношения у них вконец разладились. Они были если не врагами, то явными и известными всему полку соперниками, недоброжелателями. Так ведь часто происходит между бывшими лучшими товарищами.
Теперь ты, мой дорогой читатель, понимаешь, что такого унижения Петрович выдержать не мог. Всё его естество восставало против такой невиданной, вопиющей и совершенно незаслуженной, по его мнению, несправедливости.
На этом обстоятельстве, собственно, и основывался весь план. И родиться он мог только в голове прапорщика Бухмана (кстати, Бухманов в полку всего было пять, и один из них являлся автором концепции розыгрыша нашего героя), а второй прапорщик, Клановец, придал ему (плану) некие дополнительные штрихи для реалистичности. В общем, после развода Петрович подошёл к Бухману и, не глядя тому в глаза, самым безразличным тоном поинтересовался, что, мол, там за визит, какая программа, когда, кто именно и на сколько дней едет. При этом от волнения незаметно для себя взял рукой в перчатке пуговицу шинели на груди Бухмана и стал её крутить (этот неприметный для непосвящённых бессознательный жест дал заговорщикам понять, что они на верном пути, рыбка клюнула и даже уже подсеклась – с крючка не сорвётся). Якобы между делом Петрович поинтересовался, кто же, собственно, формирует состав делегации. Бухман ответствовал, что начальник штаба полка, кто ж ещё.
Это был беспроигрышный ход: все знали, что начальник штаба Овчаренко, несмотря на свою внешнюю суровость, затейник ещё тот и при случае будет в деле совершенно точно. Завладев нужной ему информацией, Петрович убыл на занятия со своим взводом, а Бухман с Клановцом отправились в штаб посвящать Овчаренко в детали операции. Уточню, что об их планах не знал еще никто.
А дальше всё на какое-то время затихло. Только Петрович вдруг почему-то перешёл со всеми на исключительно официальную манеру общения и, по слухам, отчего-то нахамил прапорщикам Бухману и Клановцу, обозвав их зачем-то, как сказали бы сегодня, двумя лицами нетрадиционной сексуальной ориентации. Причин происшедшего никто не знал, да и не было до них, собственно, никакого дела – своих забот у каждого выше крыши.
И вот по прошествии какого-то времени пошли по батальонам отчётные партийные собрания. Рутина, привычная процедура. Некоторую сумятицу вдруг принесло известие о желании командира полка непременно присутствовать на собрании в нашем батальоне. Ну что ж, командир так командир, у нас в батальоне всё по уставу. Залётов нет, выпуск прошёл нормально, вооружение и техника в порядке. Нам переживать не о чём. Хотя, по правде сказать, это было весьма необычно. Как говорится, никогда такого не было, и вот опять.
И вот идёт, практически заканчивается уже собрание, когда командир запросил слова. Ну предоставили, куда деваться (хотя он и не в нашей первичной партийной организации состоял), уважили.
Начал командир издалека. Мол, на первый взгляд, всё в вашем батальоне в порядке, всё блестит и сверкает. Но это только на первый взгляд, и благополучие это кажущееся. Ну, вот нет у командования уверенности в наличии благоприятной атмосферы в офицерско-прапорщицкой среде. Не заметно настоящего уважения к старшим товарищам, в особенности к прошедшим трудный, долгий и тернистый путь становления в качестве младшего офицера. Никто ещё не понимал, к чему он клонит, но сама постановка вопроса заинтриговала всех. Все побаивались и уважали командира, железной рукой державшего наш лучший в войсках учебный полк. Народ знал, что слова напрасного он не проронит, а тут и на собрание припёрся и несёт не пойми что. Все затаили дыхание.
А командир, помолчав, явно довольный произведённым своим вступлением эффектом, вдруг совершенно неожиданно для всех всхлипнул от смеха и продолжил уже не таким строгим тоном:
- Я о капитане Федоренко говорю. Сижу вечером в кабинете, план учебного процесса просматриваю, и тут он является. Сияет! В новой, с иголочки, форме, с медалями и значками, побритый, постриженный и наодеколоненный. И с ходу: разрешите с ответным визитом в Болгарию! Вы, мол, Родимченко запланировали, так этого ж нельзя делать, отмените, пока не поздно. У него солдаты неделю назад подрались, а он скрыл, сам разобрался и никому не доложил. А главное, он по четвергам с приятелями в пятом ангаре в преферанс на деньги играет (приятели – это как раз Бухман и Клановец, и на такой эффект от своей шутки они скорее всего не рассчитывали). Я ничего не пойму, какая Болгария, какой Родимченко, какой ещё ответный визит? Он вообще о чём?!
А тот мне:
- Товарищ полковник, ну как же, я у начальника штаба подполковника Овчаренко был, он всё подтвердил и насчёт визита, и насчёт Родимченко. Сказал только, что, мол, уже, наверное, поздно и списки практически согласованы. Пошлите меня вместо него, я не подведу! И каблуками - щёлк!
Заканчивая свою тираду, командир уже едва сдерживал смех. Партийная организация в полном составе лежала покатом – таких развесёлых собраний у нас ещё не было. Правда. отчего-то совсем не ржали Бухман с Клановцом и Родимченко – видимо, прикидывали последствия для себя от своей внезапно вышедшей из-под контроля затеи. Подпольное казино нужно было срочно куда-то из пятого ангара перемещать, а куда?
И, наверное, где-то в штабе невесело было Овчаренко: командир, просмеявшись, сказал, что с этим старым пнём он ещё разберётся, и эта угроза была реальной...
PS. Вспомнил, кстати, презабавнейшую историю с прапорщиком Клановцом,
Она коротенькая, но очень смешная, как по мне. Выложу на днях.
Всех с Новым годам! Здоровья и счастья, друзья!
И победы!!!