Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
В затяжных январских празднествах есть как минимум одно несомненное преимущество: нынче, к примеру, 3 января, а я уже пишу о марте 1825 года. Ну прелесть - что такое! Подобный временной лаг дает не только известную пищу фантазии, но и возможность иной раз полениться, а то и написать для одного из будущих месяцев что-то сверх обычной еженедельной нормы канала "понедельник / четверг". Девять утра, за окном непроглядная тьма, давеча навалило мокрого снегу, а у нас в РУССКОМЪ РЕЗОНЕРЕ - извольте видеть, весна! Ну и славно, начнём, пожалуй...
Из открывающей наш март переписки братьев Булгаковых, пожалуй, уберем ненужный для нас (особенно в бестолковом переводе с французского) светский шлак с упоминанием совершенно непонятных сегодня людей и связанных с ними событий, а вот рассказ о здоровье бывшего пару месяцев буквально на грани смерти и помешательства князя Петра Андреевича - оставим. Как он там?
- Давеча был я у Вяземского, долго у него сидел, много с ним болтал и несколько раз заставил его смеяться. Ему гораздо лучше; но я все той веры, что эта болезнь ужасно потрясет всю его махину. Может быть, это послужит и к пользе его, заставив его переменить образ жизни. Я нахожу, что он не столько телом, сколько духом болен. Я говорил все, что может ему быть приятно, – например, всеобщее о нем участие. «Надобно же о чем-нибудь говорить, – сказал он. – Вас встречают; известно, что мы знакомы, вот и спрашивают обо мне». – «Вовсе нет, я вижу интерес, который сыграть невозможно». – «Думаю, что я не порчу собою общества; некоторые, возможно, находят меня и любезным». – «Да вовсе нет: любезного человека любят, пока он в гостиной; а заболей он или пропади, о нем уж и не побеспокоятся. Чтобы о нем пожалеть, надобно к нему привязаться, полюбить его, а для того ему надобно обладать порядочными достоинствами», – и проч. Я называл ему всех, кои о нем вчера еще спрашивали. Ему это было приятно, и он все прибавлял вопросы: а еще кто? Он говорил: «Я уже ем, но без вкуса, хотя и различаю кислое от соленого и сладкого; я сплю, но засыпаю без удовольствия и просыпаюсь, не чувствуя себя свежее; ничто меня не утешает». Княгиня мне подтвердила, что болезнь их Машеньки его не тронула, а выздоровление не обрадовало. Он часто ей говорит: «Я не годен ни на что, ни семье своей, ни тебе, ни детям!» Он поддается унынию, которое происходит, возможно, от желчи или его болезни. Больно видеть такое положение, и нельзя не уважать его, когда говорит он княгине: «Единственное мое утешение в том, что в своей жизни я не совершил ничего низкого или бесчестного!»
Вот так князь Пётр! Даже болезнь второго из ребёнка - 11-летней Машеньки - нисколько его не тронула, а вот интересовавшиеся его здоровьем имяреки - весьма даже! С другой стороны, подобное тщеславие запросто может быть верным признаком выздоровленья? И точно - уже 28 марта Александр Яковлевич пишет брату в Петербург:
Вяземскому гораздо лучше; я, право, даже удивился, увидев его, как он скоро оправился. Стал как прежде, и даже еще лучше. Нет следов болезни, исчез этот странный взгляд...
И замечательно! В конце концов, как восклицал Денис Давыдов - Москва без Вяземского - не Москва! Мы же покамест оставляем выздоравливающего, но ненадолго - этим мартом нам так или иначе судьба ещё несколько раз пересечься с князем.
Меж тем Пушкин узнал о бывшем в крайности единомышленнике лишь буквально только что - из писем к нему Пущина ("Вяземский был очень болен. Теперь, однако, вышел из опасности: я вижу его довольно часто — и всегда непременно об тебе говорим. Княгиня — большой твой друг") и самой Веры Фёдоровны, видимо, поведавшей, наконец, михайловскому затворнику о произошедшем в их семье. Ни её письмо, ни ответ самого Пушкина не сохранились, но можем себе представить - словами какого участия и сочувствия было наполнено последнее. 600 рублей, ссуженные княгиней в прошлом году в Одессе и возвращенные поэтом с оказией через бывшего у него в январе Пущина, приняты княгиней не были и вернулись назад. А сам Пушкин весь март прождал другого своего однокашника - верного Дельвига, который точно брал отпуск для поездки в Витебск с тем, чтобы непременно посетить Михайловское, да и сгинул куда-то... Лишь 20 числа пропащий подает голос:
- Милый Пушкин, вообрази себе, как меня судьба отдаляет от Михайловского. Я уж был готов отправиться за Прасковьей Александровной к тебе, вдруг приезжает ко мне отец и берет с собою в Витебск. Отлагаю свиданье наше до 11-го марта, и тут вышло не по моему. На четвертый день приезда моего к своим попадаюсь в руки короткой знакомой твоей, в руки Горячки, которая посетила меня не одна, а с воспалением в правом боку и груди. Кровопускание и шпанские мухи прекратили сократили их посещение, и я теперь выздоравливаю и собираюсь выехать из Витебска в четверг на святой недели, следственно в субботу у тебя буду... Онегин твой у меня, читаю его и перечитываю и горю нетерпением читать продолжение его, которое должно быть, судя по первой главе, любопытнее и любопытнее. Целую крылья твоего Гения, радость моя.
"Онегин"... Да, за два месяца первая глава успела понаделать изрядно шуму. Некоторым - не нравится. А вот сделавшийся внезапно модным "Московский телеграф" в пятом нумере оценил роман по достоинству. В основательной рецензии без подписи неизвестный (хотя, конечно же, это был Полевой) критик и надавал "Онегину" авансов, и дифирамбов напел:
"... Давно уже с нетерпением ожидала публика Онегина; теперь отчасти и вполне удовлетворилось желание читателей; отчасти, ибо издана только первая глава этого поэтического романа; вполне, потому что издание Онегина положительно доказывает права Пушкина уже не просто на талант, но на что-то выше... Пушкин обещает своим критикам написать поэму в 25 песен... Тогда мы и обещаемся написать рецензию, которую начнем полным и обстоятельным разбором всех эпических поэм... Между тем, верно никто из самых задорных критиков Пушкина, прочитавши новую поэму его, не откажет ему в истинном, неподложном таланте..."
Несколько иное мнение напрямую высказывает автору Александр Бестужев. Они - на "ты", и полемика их длится уже давно, впрочем, всякий остаётся при своём.
- Долго не отвечал я тебе, любезный Пушкин, не вини: был занят механикою издания Полярной. Она кончается (т. е. оживает), и я дышу свободнее и приступаю вновь к литературным спорам. Поговорим об Онегине... Нет, Пушкин, нет, никогда не соглашусь, что поэма заключается в предмете, а не в исполнении! — Что свет можно описывать в поэтических формах — это несомненно, но дал ли ты Онегину поэтические формы, кроме стихов? поставил ли ты его в контраст со светом, чтобы в резком злословии показать его резкие черты ? — Я вижу франта, который душой и телом предан моде — вижу человека, которых тысячи встречаю на яву, ибо самая холодность и мизантропия и странность теперь в числе туалетных приборов. Конечно многие картины прелестны, — но они не полны, ты схватил петербургской свет, но не проник в него. Прочти Бейрона; он, не знавши нашего Петербурга, описал его схоже — там, где касалось до глубокого познания людей. У него даже притворное пустословие скрывает в себе замечания философские, а про сатиру и говорить нечего. Я не знаю человека, который бы лучше его, портретнее его очеркивал характеры, схватывал в них новые проблески страстей и страстишек. И как зла, и как свежа его сатира! Не думай однакож, что мне не нравится твой Онегин, напротив. Вся ее мечтательная часть прелестна, но в этой части я не вижу уже Онегина, а только тебя. Не отсоветываю даже писать в этом роде, ибо он должен нравиться массе публики, — но желал бы только, чтоб ты разуверился в превосходстве его над другими. Впрочем мое мнение не аксиома, но я невольно отдаю преимущество тому, что колеблет душу, что ее возвышает, что трогает русское сердце; а мало ли таких предметов — и они ждут тебя! Стоит ли вырезывать изображения из яблочного семячка, подобно браминам индейским, когда у тебя, в руке резец Праксителя? Страсти и время не возвращаются — а мы не вечны!!! — Озираясь назад, вижу мое письмо, испещренное сравнениями — извини эту глинкинскую страсть, которая порой мне припадает. Извини мою искренность, я солдат и говорю прямо, в ком вижу прямое дарование...
Иными словами, Бестужев упрекает Пушкина в том, что в его романе слишком много... самого Пушкина, приводя в укор почти год, как упокоившегося Байрона. Между нами - по скромному моему суждению, в Байроне пресловутый "Байрон", по-моему, - в каждой строчке... Но отказать Бестужеву в оригинальности суждений и изяществу пера мы, конечно, не вправе. Точно так же, как не отказала ему и публика, зачитываясь ладно скроенными и какими-то авантюрно-лёгкими в чтении повестями и рассказами писателя Марлинского - с лихой его судьбою и таинственно-романтичной смертью, напоминающей строку из учебника древней истории: "Спартака так изрубили в схватке, что тела его не нашли..." Повестями, в которым - уж точно - личности самого Бестужева было более чем довольно! Так что осмелимся, пожалуй, вступить в автором в молчаливую дискуссию и не согласиться с ним.
А сам Пушкин на излёте месяца адресуется к больному Вяземскому. Обратим внимание - сколько такта в его осторожной шутливости, сколько уступок в пользу друга с его стороны - и уступок весьма серьёзных! Он лично переписывает для князя Петра "Онегина"; исключает из послания к Чаадаеву строки, касаемые личного врага его, но друга Вяземского Толстого-Американца; прочитав объяснения Полевого о недавней пародии его на балладу Жуковского, да и на самого Василья Андреевича (что, мол, напечатана была в "Невском альманахе" без его согласия), выражает готовность поддержать "Московский телеграф"...
- Надеюсь, что ты выздоровел — с нетерпением ожидаю о том официального известия. Брат перешлет тебе мои стихи, я переписываю для тебя «Онегина» — желаю, чтоб он помог тебе улыбнуться. В первый раз улыбка читателя me sourit ("Мне улыбается" - фр.) (Извини эту плоскость: в крови!..) А между тем будь мне благодарен — отроду ни для кого ничего не переписывал, даже для Голицыной — из сего следует, что я в тебя влюблен, как кюхельбекерский Державин в Суворова...
Можно даже не сомневаться - реверансы с Толстым и Полевым наверняка стоили Пушкину серьёзных усилий, вспомним хотя бы едва ли не первый его шаг, сделанный по прибытию в Москве, - намерение немедленно вызвать графа на дуэль... Но - дружба, поддержка и единомыслие!
- АВТОРСКОЕ ОТВЛЕЧЕНИЕ. Меж тем, ежели прочесть сегодня пародию Полевого на перевод Жуковским "Сельского кладбища" Грея, нельзя со многим и согласиться - равно как и с безусловным талантом пародиста. Чего уж - элегическая мрачность баллад Василья Андреевича хоть и отражала в своё время потребность Эпохи в подобных произведениях, но та Эпоха - с приходом Батюшкова, Вяземского, Боратынского и, конечно, Пушкина - отжила своё уж лет как десять. Это и уловил Полевой, вовсе небездарно описав книжную лавку.
Последний солнца луч сверкает за горою;
Повсюду шум глухой запоров и ключей;
Из лавок, погребов медлительной стопою
Идут за самовар купцы к семье своей.
Здесь мрачно. Книг ряды прилавки отягчают
И в смертной тишине па полках предстоят,
Громады свертков, кип подлавки занимают
И под прилавками безмолвные лежат.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Под сводом каменным сей лавки погребенны,
Романы, повести, поэм обширный ряд,
Здесь проза русская, стихи переведенны,
Забытые в пыли, сном беспробудным спят…
Но - "своих не сдаём". Пушкинский "осадочек" от первого "знакомства" с Полевым, начавшись с "Невского альманаха", продолжал укрепляться год от года: издаваемый купеческим сыном журнал, позволяющий себе судить обо всём и всех, резкий разрыв Вяземского с "Московским телеграфом", ещё одна пародия Полевого - на неудавшуюся попытку Пушкина залучить в посажёные отцы самого Юсупова. Капля за каплей...
**************************************************
Вернёмся в март 1825-го! Сразу двумя письмами к родителям разражается ученик Нежинской гимназии Николенька Гоголь-Яновский. Мы уже не раз читали его послания, отмечая не без любопытства - возможно ли уже узнать год от года знаменитое перо будущего автора "Петербургских повестей" и "Мертвых душ"? Иной раз - не без этого, нынче же, кажется, Гоголь сделал некоторый стилистический "шаг назад", вернувшись к образу "маменькиного сынка", из которого, впрочем, не выходил в переписке с Марьей Ивановной едва не до самой смерти.
- Получивши ваше письмо, весьма огорчился, особливо услышавши, что вы, дражайший папинька, весьма нездоровы (Я уже не думаю о праздниках, потому знаю сам, никаким образом нельзя теперь ехать). Когда бы только папинька выздоровел, то я уже доволен. При том же всё-таки буду скоро с вами видеться: до каникул уже не далеко (а почему знать, может быть, и до Христова праздника). Прошу вас, дражайший папинька, прислать мне к праздникам хоть несколько книжек на прочот, ибо здесь на праздниках такая скука, что ужасть, я сам не знаю, что делать. Вообразите себе сидеть одному, поджавши руки и повеся голову, хоть кому придет тоска поневоле. У нас почти все порозъезжались, кроме тех, которые из самых дальних мест. Да еще пришлите пожалуста деньги портному, который мне каждый день надоедает. Вы не поверите, как страшно иметь заимодавца. Я ему должен за пошитье сертука 10 рублей. Также ежели можно прислать мне сколько-нибудь на праздники. Не худо бы было и провиянту...
Через какую-то пару недель просьбы сына были удовлетворены... но очень частично! Родители на сей раз послали, видимо, одних только денег - верно, за все годы обучения Николеньки в Нежине попривыкли к тому, что, ежели потакать всем его просьбам, никаких денег не хватит. Ни "книжек на прочот", ни "провиянту" - как следует из следующего письма - вероятнее всего, не было. Зато были какие-то "наставления" - осмелюсь предположить, что как раз связанные с родительскими опасениями в некоторой... сыновней невоздержанностью в просьбах и намёками на ограниченность родителей в средствах.
- Итак позвольте вас во-первых поздравить с наступающим праздником и вместе с желаньем провесть оный как нельзя лучше. Благодарю вас покорнейше за присылку мне денег и за наставление, которое вы мне сделали. — Но, дражайшие родители, позвольте вам сказать, что я не имею ни одной из тех наклонностей, об которых вы мне писали, или по крайней мере ни к одной не имею пристрастия. — Позвольте еще вас просить а особливо, нельзя ли мне прислать несколько полотна. Письмо же сие пишу чрез Петра Александровича Баранова, который, надеюсь, сам привезет к вам. Может быть, дражайший папинька, не пришлете ли мне какие вещи, или что-нибудь чрез его, особливо по возвратном пути его в Нежин. Также еще нельзя ли мне (извините, что несколько раз тревожу вас прошением) прислать на праздник несколько книжечек для препровождения времени, а особливо когда здесь бывает ужасная скука в это время. Хотел бы вам прислать несколько картинок, рисованных на картонах и сухими колерами, но некоторые из них еще не докончены, а другие боюсь чтоб не потерлись дорогою, потому что рисовка их весьма нежна. Еще я думаю, что вы мне пришлете к празднику несколько съестных припасов. Вы не знаете, как они были бы мне полезны в этом случае.
Наш затянувшийся март завершается... Раз уж за стихотворную его часть у нас (правда, весьма условно) ответил Николай Полевой, то вновь предлагаю его заключить музыкальным образом. Не будучи привязан конкретно к марту, а более к году написания, прозвучит сегодня романс Глинки "Не искушай", написанный им на стихи Боратынского 1821 года "Разуверение". Сам Глинка вспоминал о своем произведении так:
- Первая неудачная попытка сочинения с текстом относится к этому времени. Это был романс на слова Константина Александровича Бахтурина, сына правителя нашей канцелярии. Когда же сочинен мною первый удачный романс „Не искушай меня без нужды“ (слова Баратынского), — не помню; по соображению полагаю, что я написал его около этого времени, т. е. в течение 1825 года...
Таким - или примерно таким - увиделся мне март 1825-го, а уж хорош он был или плох - решать всяко не мне, я - всего лишь скромный собиратель и огранщик драгоценностей, щедро рассыпанных по отечественной Истории.
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
Предыдущие публикации цикла "Однажды 200 лет назад...", а также много ещё чего - в иллюстрированном гиде "РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE
ЗДЕСЬ - "Русскiй РезонёрЪ" ИЗБРАННОЕ. Сокращённый гид по каналу