31 декабря исполнилось бы 96 лет народной артистке СССР Татьяне Шмыге. Оперетту, которой посвятила всю жизнь, она сравнивала с шампанским, которое «греет кровь, будоражит сердца, делая молодых дерзкими, а людей в возрасте – молодыми». Она прятала от чужих глаз переживания и боль, зато охотно делилась счастьем и радостью.
В сентябре 2010 года Татьяна Ивановна лежала на больничной койке, смотрела по телевизору выпуск новостей и плакала. Ведущий сообщал о том, что народная артистка Татьяна Шмыга перенесла ампутацию ноги. А фоном была запись 80-летнего юбилея, который она отмечала два года назад – Шмыга танцевала канкан, принимала цветы и подарки…
- Татьяна Ивановна восприняла это как издевательство, - рассказал тогда коллегам муж актрисы, дирижер и музыкант Анатолий Кремер – единственный, кому она позволила находиться рядом в это трудное время. Не хотела, чтобы ее видели больной, немощной.
Весть о тяжелом недуге Татьяны Шмыги облетела всю страну. В клинику актриса легла весной, когда ей стало больно наступать на правую ногу. Ей самой и ее друзьям недомогание не казалось серьезным. Примадонна оперетты в 80 с лишним лет чувствовала себя прекрасно, выглядела безупречно, даже продолжала выступать: в репертуаре театра шли два спектакля с ее участием. Но боль в ноге становилась все сильнее – и Татьяна Ивановна согласилась на госпитализацию. У Шмыги оказалась ишемия правой стопы и голени. Врачи пытались избежать ампутации, в течение весны и лета сделали Шмыге несколько операций по шунтированию сосудов ноги. Но началась гангрена.
- 5 сентября я пришел в театр и услышал об ампутации, - вспоминает артист театра Оперетты Виктор Богаченко. - Все были подавлены, потрясены. Один из самых веселых спектаклей - «Летучая мышь» - отыграли тихо, спокойно. Мысли о Шмыге не покидали ни на минуту. Мы часто звонили ей, старались поддержать. Незадолго до Нового года я общался с Татьяной Ивановной в последний раз. Она поблагодарила меня за букет цветов, который я передал ей в больницу. Голос был живой, звонкий – если бы не знал, ни за что бы не догадался, что она больна. Я сказал: «Вы сильная, вы справитесь!» Она, помолчав немного, промолвила в ответ: «Все говорят, что я сильная. Только непонятно, что Бог решил!..»
- 25 января я позвонил ей в больницу, чтобы поздравить с Татьяниным днем, - рассказывал мне профессор кафедры тележурналистики МГУ Рудольф Борецкий - первый муж актрисы. – Она уже лежала в реанимации и не могла говорить. Мое поздравление ей передал Анатолий Львович Кремер. Потом он сказал мне, что Таня в ответ улыбнулась уголками рта, глазами дала понять, что услышала. Мое сердце заныло от боли… Мы познакомились летом 1949 года, нам было по двадцать лет. Таня училась в московском театрально-музыкальном училище имени Глазунова, я – в Киевском университете. Мы с приятелем приехали под Туапсе, в дом отдыха работников искусств «РАБИС». Однажды вечером отправились на танцы. И вот я стою, глазею на танцующих. Приятель меня подталкивает: «Глянь, какая королева танцует!» Легкая, стройная красавица в светленьком платьице кружилась в паре с молодым человеком. Я глаз от нее отвести не мог. А пригласить так и не отважился. Танцор из меня никакой, а она двигалась потрясающе. Смотрел и размышлял, как же с ней познакомиться. А когда танцы закончились, потерял ее из виду. Я бродил по темным аллеям и думал о ней. Кто она? В каком домике нашей базы живет? А может, вообще отдыхает «дикарем». Неужели больше ее не увижу? И вдруг совершенно случайно наткнулся на терраску, где отдыхающие обычно гладили одежду. Она стояла там - в простеньком ситцевом халате, волосы забраны лентой, в очках, сосредоточенно гладила и что-то тихонько напевала. Я подошел и встал перед ней, не зная, что сказать.
- Д-да… То есть нет… Не то чтобы… - От смущения я начал что-то мычать, а потом нашелся: - Я совсем не умею гладить. А рубаха у меня…
- Несите, поглажу, - предложила она и улыбнулась.
Я сбегал в свою комнату, принес рубашку.
- Ого, где же вы ее так… будто корова жевала, - засмеялась она. На самом деле я по пути специально комкал рубашку, чтобы выглядела мятой – и перестарался. Таня погладила одежду, я предложил прогуляться.
Мы бродили по берегу моря, рассказывали друг другу о себе, о родителях. Тогда же первый раз поцеловались. А в девять утра Таня должна была возвращаться домой, в Москву.
- Мы встречали рассвет, сидя у обрыва на берегу. Таня сказала: «Знаешь, мне без тебя будет грустно». Утром я проводил ее на поезд, расстались мы молча. Я хотел было что-то сказать, но Таня прикрыла мне рот ладонью: «Молчи, а то я расплачусь». К вечеру пришла телеграмма: «Я поезде думаю о тебе не забывай Таня тчк». Она послала ее с вокзала в Ростове. Я вернулся в Киев, и мы с Таней стали переписываться. А зимой я приехал в Москву. Таня меня встретила, вечером мы пошли в Большой театр на спектакль «Бахчисарайский фонтан», где танцевала ослепительная Майя Плисецкая – тогда еще восходящая звезда. Погостив в столице, я вернулся в Киев. И, так получилось, что три года мы с Таней не общались. Дело в том, что Ляля - моя первая, еще детская, любовь в то время тяжело заболела, ей требовалась помощь и мое постоянно присутствие. Я перестал писать Тане. И только, когда в жизни Ляли все устроилось, осознал, что Таня все еще жила в моей памяти. Позвонил в Москву. Таня все объяснения приняла и поняла. Летом 1954 года мы поженились. Свадьбу играли в Химках - на даче, которую снимала семья Шмыги - необычайно красивое место, прямо над каналом Москва-реки. Таня пригласила коллег, чуть ли не всю труппу театра Оперетты. Гуляли мы двое суток. Пели песни, танцевали, дурачились. Потом уехали в Киев, я познакомил Таню с родителями. Мы были мужем и женой три с половиной года, но потом расстались - слишком разные режимы жизни. Она приходила после спектакля почти ночью, я рано утром отправлялся на работу. Помните у Грибоедова: «Муж – мальчик, муж - слуга»? Вот так и с актрисой: надо быть либо ее слугой, либо соратником. Наш развод не помешал Тане продолжать общение с моей мамой, они встречались, перезванивались. А когда в 1978 году мамы не стало, Таня, оставив все дела, примчалась на ее похороны. Помню, мы уже собирались уходить с кладбища - и вдруг увидели, что по дорожке несется автомобиль. Из него выскочила Таня с огромным букетом роз. Положила на могилу, склонилась и долго плакала…
Она и своих родителей обожала и почитала. Ее отец, Иван Артемьевич, в свое время приехал в Москву из Белоруссии. Поначалу был посыльным: разносил заказы из магазина «Мюр и Мерилиз» (позднее – ЦУМ). Закончил рабфак, институт и стал заместителем директора завода «Кинап», выпускающего киноаппаратуру. Мама Татьяны, Зинаида Григорьевна, выйдя замуж, посвятила себя заботам о доме, муже и детях. Семья была очень дружная и счастливая.
Как-то в передаче «Женский взгляд Оксаны Пушкиной» Татьяна Ивановна рассказывала: «До сих пор на столике у моей постели стоит фотография мамы с папой. Каждое утро я здороваюсь с ними, а вечером говорю: «Спокойной ночи!» К сожалению, только когда люди уходят от нас, начинаешь понимать, как они тебе дороги… У нас были домработницы, но мама с семи лет приучала меня мыть полы дома и носить на даче ведра с водой. При этом говорила: «Барыней успеешь стать. Сначала научись всему, а потом уж как повезет в жизни».
В их доме всегда звучала музыка. Родители, Татьяна и ее брат Володя устраивали дома танцевальные вечера под песни Петра Лещенко, Леонида Утесова, Александра Вертинского, звучащие из патефона. После школы Татьяна Шмыга всерьез подумывала поступать на юридический факультет – хотела стать адвокатом. Но однажды ее выступление на школьном вечере услышал семейный доктор. Он и посоветовал родителям: «У вашей дочери удивительный голос! Ее надо учить». Татьяна стала брать частные уроки пения, после школы поступила в музыкально-театральное училище, а затем перевелась в ГИТИС. Кстати на 4-м курсе голос у Шмыги неожиданно пропал. Она уже собиралась бросить учебу. Но педагоги уговорили девушку продолжать заниматься - и голос вернулся.
- Татьяна Ивановна и в 80 лет каждый день занималась с педагогами по вокалу, - продолжает ее коллега Виктор Богаченко. – Она очень самокритично относилась к себе. Если ей казалось, что голоса для какой-то партии не хватает – она без колебаний отказывалась от роли. Так и не спела, например, Сильву, хотя, мне кажется, могла бы мастерски. На репетициях не позволяла себе импровизаций - всегда точно следовала установкам балетмейстера и режиссера. И в каждую роль вкладывала душу.
- Моя первая в жизни репетиция в театре состоялась с участием Татьяны Ивановны, - рассказывает Виктор Богаченко. – В 1991 году меня вводили на роль Роджера в спектакль «Джулия Ламберт». Шмыга играла главную роль – знаменитую актрису, маму моего героя. Через несколько лет в этом же спектакле я играл ее любовника Томаса. А потом - супруга актрисы Джулии Ламберт. По этому поводу Шмыга как-то пошутила: «Теперь тебе осталось сыграть моего дедушку». В тот первый день работы в театре я жутко волновался, ждал Шмыгу в репетиционном зале, нервничал. Любил ее с детства, боготворил. И не знал, как же она – звезда, легенда, поведет себя с новеньким. И вот входит она: улыбающаяся, легкая, воздушная. Такое впечатление, что не идет, а парит над землей. Я, заикаясь, начал говорить о своей любви к ней, бормотал какие-то комплименты. Она выслушала и сказала: «Спасибо. Но на этом закончим. Теперь мы просто партнеры». И мне сразу стало так легко! Татьяна Ивановна умела снять напряжение, встать с человеком вровень. Вовсе не чувствовалось в ней величия, звездности, пафоса. Например, играли тот же спектакль «Джулия Ламберт». По сюжету мой герой – любовник Томас - поднимает Джулию на руки. А у меня разболелась рука. Я поднял Шмыгу и чуть не уронил. Кое-как опустил на сцену. Минутой позже Татьяна Ивановна повернулась ко мне и шепнула с улыбкой: «Ну, вот теперь все подумают, что я корова!»
- Мне кажется, в театре никто не видел Шмыгу хмурой или грустной. Она всегда улыбалась. Ее было легко рассмешить. Помню, давали спектакль «Катрин». Во время действия Татьяна Ивановна исчезала за кулисами и, моментально переодевшись за кулисами, появлялась на сцене в другом наряде. Помогал ей в тот вечер молодой костюмер. Парень волновался, боялся сделать что-нибудь не так. И вот Татьяне Ивановне уже пора выходить, она случайно бросает взгляд на помощника – а у того волосы дыбом. Она не удержалась – расхохоталась. Так и выбежала на сцену. Смех ее был очень заразителен – все, кто был на сцене, вслед за ней схватились за животы. Минут пять не могли продолжить спектакль.
«Есть такая беда: я очень смешлива, - признавалась в интервью Татьяна Ивановна. - Случись что забавное, хохочу - не могу успокоиться. Помню, однажды во время спектакля «Цирк зажигает огни» актер Алчевский за кулисами перепутал проход - и появился на сцене не из двери, а из камина. Меня разобрала смеховая истерика, пришлось давать занавес».
А однажды Шмыга провалилась на сцене - в буквальном смысле. В середине 1970-х Театр Оперетты гастролировал в Югославии. На главной площади Титограда (ныне столица Черногории Подгорица) соорудили помост. Шмыга и ее партнер Николай Каширский исполняли дуэт из спектакля «Марица» - и вдруг под Татьяной Ивановной сломались несколько досок. На глазах зрителей московская актриса провалилась ногой в яму и застряла.
«Ну, думаю, калека на всю жизнь, - хохотала Шмыга, вспоминая этот эпизод. - А Коля Каширский не сразу заметил, что со мной случилось. Он продолжал танцевать. И вот повернулся, увидел меня в провале – и на секунду остолбенел. Потом сказал зрителям: «Пардон!». Вытащил меня за руку, отряхнул - и мы дотанцевали номер под гром оваций. Концерт был спасен».
- Я училась в ГИТИСе на отделении музыкальной комедии гораздо позже, чем Татьяна Ивановна, но у того же педагога - Иосифа Туманова, - рассказывает мне Лариса Голубкина. – Мне предрекали будущее, как у Татьяны Шмыги, советовали петь. Но я все же решила идти в драматический театр: у меня был низкий голос – меццо-сопрано, ну, кого я должна была играть? Каких-нибудь старух? К тому же, честно признаться, я тогда не очень хорошо относилась к оперетте, к этим блестящим костюмам с перьями, торчащими отовсюду подряд... Татьяна Шмыга изменила наше представление о жанре. Мы бегали, как ненормальные, на все спектакли с ее участием, были счастливы слышать ее, видеть. Она стала эталоном актрисы оперетты на несколько десятилетий. К сожалению, мы с ней мало общались. Работали вместе только раз – в фильме «Гусарская баллада» я сыграла Шурочку Азарову, а она - французскую певицу Жермон. У нее был всего лишь эпизод. Но зрители запомнили ее, как одну из главных героев фильма.
В начале 1960-х годов в театр Оперетты приехал космонавт Герман Титов. Момент, как он дарит цветы любимой артистке Татьяне Шмыге, запечатлел фотокорреспондент, оказавшийся в зале. И через пару дней снимок опубликовали центральные газеты страны. «Что тут началось! – вспоминала Татьяна Ивановна. – На меня загадочно смотрели коллеги, повсюду распространился слух, что Герман Титов - мой любовник. Я не могла войти ни в один магазин: сразу слышала за спиной шипение: «Ой, смотри-смотри, Шмыга, любовница Титова! Он ее обожает, а правительство не разрешает ему разводиться с женой…» Все это было ужасно неприятно. Позже мы с Германом случайно пересеклись в коридорах Политехнического института, где у меня был концерт. И шарахнулись друг от друга, даже не поздоровавшись!»
К тому времени Татьяна Шмыга вышла замуж во второй раз.
«Я влюбилась в человека, который поначалу мне совершенно не нравился, - писала Татьяна Ивановна в книге «Счастье мне улыбалось». – Это был Владимир Канделаки – художественный руководитель нашего театра. Я обратила на него внимание во время совместных репетиций. Он был обаятелен невероятно, очень остроумный человек, душа общества! И сколько доброжелатели ни отговаривали меня выходить за него замуж, предупреждая о возможных сложностях в театре, я слышать никого не хотела! Полтора года он за мной ухаживал. Я жила на Хорошевке, каждый вечер после работы садилась в троллейбус и ехала домой, а за мной следовала машина «Победа». За рулем - Канделаки. И так каждый день. Мы поженились. Вместе прожили двадцать лет».
За десять лет до кончины Татьяна Ивановна на вопрос тележурналиста Оксаны Пушкиной: «Чего вы больше всего боитесь?» ответила так: «Боюсь терять близких людей. Особенно сейчас, когда уже и возраст подошел… Самое большое горе, я считаю, когда уходят из твоей жизни родные и друзья… Я буду работать до конца! Во всяком случае, мой муж меня в этом поддерживает. Рядом с Толей мне не страшно строить планы, я уверена в его любви. И благодарю Бога за то, что с Толей почувствовала себя настоящей женщиной».
Анатолий Кремер работал в театре Оперетты дирижером. Много лет они с Татьяной Шмыгой были просто коллегами. Но в конце 1970-х оказались вместе во Франции: профсоюз театральных деятелей поощрил группу артистов поездкой за границу. Они отдыхали в Марселе, Монте-Карло, на Лазурном Берегу – сначала все вместе, а потом Шмыга и Кремер все чаще стали уединяться.
«В Париже Толя не отходил от меня ни на шаг, - вспоминала Шмыга. – Он очень прилично знал французский, и две недели мы провели с ним наедине без гида, переводчика и группы. Я не понимала, что со мной происходит. Влюбленность затмила разум. Мы вернулись в Москву. Я попробовала жить на два дома. Но это оказалось невыносимым. И спустя примерно два месяца я сбежала от Канделаки. Он уехал куда-то ставить спектакль, а я собрала чемодан и переехала в свою маленькую квартирку. Анатолий Львович тоже оставил семью. И мы стали жить вместе».
Ни в одном из трех браков Татьяна Ивановна так и не обзавелась детьми. Она говорила, что не может себе позволить уйти из театра даже на короткое время. Театр и был ее единственным ребенком, которому она отдавала все силы.
За более чем 30 лет совместной жизни Кремер написал для Шмыги четыре оперетты: «Эспаньола, или Лопе де Вега подсказал», «Катрин», «Джулия Ламберт» и «Джейн».
- Отношения у них были потрясающими, - вспоминает Виктор Богаченко. – Знаю, что Анатолий Львович очень любил, как готовила Татьяна Ивановна, поэтому она кулинарила сама… Они были вместе всегда: и дома, и на работе. И умерла она у него на руках.
Подписывайтесь на канал "Пераново перо", ставьте лайки и оставляйте комментарии, потому что любое мнение интересно для нас.
Олег Перанов