Жизнь Ломброзо сложилась парадоксальным образом. Он стал, пожалуй, единственным всемирно известным ученым, чья теория, принеся ему славу, так и не была признана официально. Возможно, сеньор Чезаре просто занимался не своим делом, поскольку с его логикой и наблюдательностью, он вполне мог стать сыщиком. Но Ломброзо двинулся в другую сторону.
«Отец» антропологической криминологии родился в 1835 году в богатой еврейской семье, жившей в той самой Вероне, где приключилась история Ромео и Джульетты.
Молодость Чезаре пришлась на период борьбы против австрийцев за единую Италию. И он, подобно тысячам молодых итальянцев, тоже участвовал в этом движении, угодив в тюремный застенок. Юноше едва исполнилось 18-ть, выпустили его быстро, но мысли Чезаре приняли иное направление. В тюрьме он насмотрелся на физиономии, не блещущие интеллектом, пообщался с их владельцами, и пришел к выводу, что большинство оказавшихся за решеткой субъектов, в той или иной степени могут считаться кретинами.
Кретин в данном случае не ругательство, а медицинский термин, обозначающий лиц с замедленным и отстающим физическим развитием, грубыми чертами лица, толстой кожей, непропорциональными конечностями. Кретинизм обуславливается недостатком гормонов щитовидный железы, вызванным, в свою очередь, неправильным питанием и злоупотреблением с раннего возраста алкоголем. В общем, причины болезни носят социальный характер, но мысли Ломброзо шли в ином направлении.
Учась в университетах Падуи, Вены, Парижа он, поначалу, интересовался гуманитарными дисциплинами, но после тюрьмы переключился на медицину и в 1859 году стал армейским хирургом, в полку занимавшимся ликвидацией бандитизма. Ломброзо сконструировал прибор, названный краниографом, для замера частей лиц и черепов пойманных бандитов, пытаясь найти в собранном материале некую закономерность.
Но более перспективной выглядела другая тропинка. Присутствуя на допросах, Ломброзо измерял давление крови арестованных и по его скачкам выносил суждение о правдивости показаний. Созданный для таких целей прибор он назвал гидросфигмометром.
Конечно, пришить к делу полученные цифры было невозможно, зато ориентируясь на советы медика, следователи могли понять, где стоит копать глубже.
В одном случае полицейский допрашивал подозреваемого в ограблении и тот не проявил ни малейших признаков волнения. Но когда, полицейский задал вопрос относительно мошенничества с чужими паспортами, стрелка гидросфигмометра начала колыхаться. Вызвали других участников аферы, чья вина уже была доказана и преступник раскололся.
В другом случае, Ломброзо спас обвиняемого в изнасиловании. По основной специальности арестант был сутенером, не раз задерживался полицией, так что объяснения в стиле «она сама захотела» не принимались. Когда ему показывали фотографии жертвы, давление допрашиваемого оставалось нормальным. Но полицейские только махали руками – мол, у такого закоренелого преступника и нервов уже не осталось. Тогда, Ломброзо сунул арестанту листок бумаги и предложил решить несколько довольно сложных примеров. И давление у того сразу подскочило. Наверное, испугался получить «двойку»… Так или иначе, но после допроса других свидетелей и очной ставки, выяснилось, что никакого изнасилования действительно не было. Полицейские аплодировали доктору и прочили ему большое будущее, а его гидросфигмометр, пройдя ряд трансформаций, превратился в детектор лжи (полиграф).
Но Ломброзо больше интересовали головы и конечности преступников. И, однажды, при очередном обмере, на него снизошло, то, что он сам называл «озарением»… «Внезапно, утром мрачного декабрьского дня, я обнаружил на черепе каторжника целую серию ненормальностей... аналогичную тем, которые имеются у низших позвоночных. При виде этих странных ненормальностей — как будто бы ясный свет озарил темную равнину до самого горизонта — я осознал, что проблема сущности и происхождения преступников была разрешена для меня».
Гипотеза Ломброзо строилась на том, что определенная группа людей является «врожденными преступниками». Агрессивность и криминальное поведение перешли к ним в наследство от животных предков как атавизмы первобытного времени. Более того, преступные наклонности можно заранее вычислить по внешности такого дегенерата (недоразвитого) – приплюснутому носу, низкому лбу, близко посаженным глазам, особой форме ушной раковины, и, конечно, разного рода выступам на черепе.
Понимая, что, прежде чем провозглашать столь спорные тезисы, надо завоевать авторитет в науке, Ломброзо стал преподавать в университете Павии, а в 1863 году издал книгу «Гениальность и помешательство».
Главный ее посыл заключался в том, что люди, считающиеся гениями, близки к помешанным и зачастую создают шедевры или выдвигают прорывные идеи, находясь в состоянии экстаза. В доказательство автор приводил массу примеров ненормального поведения великих людей, их истерик, пороков, потребления наркотиков или пьянства. Правда, соответствующие факты брались из сомнительных источников, а все помянутые персонажи (Руссо, Моцарт, Ампер, Галлер, Паскаль и др.) уже были мертвы и не могли выступить с опровержениями.
В любом случае книга снискала известность, и в 1876 году появился новый, еще более сенсационный труд «Преступный человек», вызвавший еще более бурную дискуссию. Помимо уголовников досталось от автора и разного рода революционерам. По логике Ломброзо нормальный человек привычен к традиционному укладу, а вот любовь к новому (филонеизм) по сути своей является болезнью присущей особой категории врожденных преступников - действующим под влиянием порывов «аффективным дегенератам».
Уже одного этого было достаточно, чтобы те, кто относил себя к передовой общественности, объявили Ломброзо реакционером и лжеученым. А он подливал масла в огонь, заявляя, что исправить «врожденного преступника» невозможно и значит его надо изолировать пожизненно, либо, еще лучше, ликвидировать заранее.
Официальное признание теории Ломброзо означало необходимость изменения традиционной судебной системы с передачей решающего голоса от юристов к медикам и антропологам. К такому не было готово ни общество, ни сами ученые. На собранном в Брюсселе международном уголовно-антропологическом конгрессе подавляющее большинство участников отвергли теорию «врожденных преступников» как «ненаучную».
Многие антропологи, тоже ссылаясь на статистику, указывали, что перечисленные Ломброзо признаки не являются собственно атавистическими, а одна из «желтых» газет язвительно перечисляла, кто их представителей элиты может подпасть под категорию «врожденных преступников». Список современных политиков особых возражений не вызывал (они вполне могли быть и кретинами, и дегенератами), но в него угодил, например и Анатоль Франс – писатель-интеллектуал гуманистического направления.
К слову, когда занимавшемуся еще и графологией Ломброзо, показали образцы почерка Льва Толстого, тот заявил, что они принадлежат истеричной женщине.
Тем не менее, в 1896 году создатель «ненаучной» теории стал профессором психиатрии и уголовной антропологии Туринского университета, то есть обрел статус мэтра.
На его кончину, последовавшую в 1909 году, научные журналы откликнулись корректно-почтительными некрологами.
Многое из сделанного Ломброзо действительно обогатило криминалистику. Так классикой стало предложенное им деление преступников на четыре типа: душегуб (убийца), вор, насильник и жулик. Вполне прикладное значение имели расчеты, позволяющие оценить взаимосвязь между уровнем преступности и алкоголизмом среди несовершеннолетних. Именно Ломброзо первым занялся научным исследованием татуировок, как части уголовной субкультуры, распространяющейся и в «нормальном» обществе.
Теория «врожденных преступников» приобрела массу последователей. В России, например, к их числу относилась супруга известного судебного психиатра и венеролога Прасковья Тарновская, выпустившая в 1902 году книгу «Женщины-убийцы».
Однако, частью юриспруденции взгляды Ломброзо так и не стали, в том смысле, что никому не приходило в голову осуждать обвиняемого на основании наличия в его внешности черт характерных для «преступного человека». Конечно, лиц с неприятной внешностью, попавшихся вблизи места преступления, полиция задерживала во все времена, но к Ломброзо это не имело отношения.
А вот, что имело к нему отношение – так это нацистская теория о неполноценных расах, для доказательства которой германские антропологи измеряли черепа у представителей «неполноценных народов». И чаще всего измеряли их у евреев, чему еврей-ученый, надо полагать, очень бы удивился.