Знакомство с музыкой происходит по всем фронтам. Первые музыкальные впечатления размыты в дымке времен. Скорее всего, через радио и пластинки. Рассказывали, что мне нравилась песенка из «Кубанских казаков» «Каким ты был…». Я карабкался на табуретку и развлекал родственников и соседей пением «Кабил, кабил».
В 50-е годы были важны похоронные церемонии, когда за недорого играли оркестры на духовых инструментах, иногда до 10 музыкантов.
Грянул марш. Значит, выносят тело из подъезда. Конечно, Шопен. Люди сбегаются с соседних улиц пособолезновать и пообщаться. Мобильников нет. Особенно меня трогают не богатые похороны с тремя полупьяными музыкантами, еле стоящими на ногах. Везде же наливают, а похорон по нескольку в день.
Большой клееный барабан с мотанной, перемотанной колотушкой и пронзительными тарелками, большая мятая от постоянных падений музыканта туба и заоблачного звука плачущая труба. Их жалкий вид и несчастных родственников усиливает накал чувств восприятия музыки.
Вышибали из меня горькие слезы и хватают удушающие спазмы, когда на подводу (телегу) накрытую протёртым дырявым ковром, и запряженной голодной лошадкой в траурной накидке и кокошнике, выносят и устанавливают гроб с покойником.
В таком виде пешая процессия двигается по улицам до кладбища. Встречающиеся люди останавливаются и в печали снимают шляпы и шапки, а собаки поджимают хвосты. Потом подводы с лошадками сменились грузовиками с откинутыми бортами. Они должны двигаться с медленными скоростями для поддержания печального хода процессии.
Не всегда это получается, похоронный пеший кортеж бежит бегом вместе с музыкантами. Покойник в гробу подпрыгивает на ухабах, это вызывает всеобщее веселье, собаки с лаем уже бегут стаями, путаясь под колесами и рискуя быть раздавленными. Занавес трагизма и печали спадает. Радостная публика с родственниками после поминок, с песнями расходится по домам, забыв, по какому поводу собирались.
Не редко в наш двор приходили музыканты. Их называют бродячими. Пара скрипок, что-нибудь типа флейты или кларнета и виолончель для усиления трагизма судьбы музыкантов. Тут конечно Бетховен, Моцарт, Бах, Штраус, изредка что-то из Советской музыки. А если бывал хороший аккордеон тогда чардаши, танцы Брамса, Дворжак, а на закуску полонез Агинского. Девочки танцуют. Но, никогда Чайковский или Рахманинов. У музыкантов хороший вкус. Ну, какой Чайковский с Рахманиновым во дворах. Сама обстановка отметает их напрочь.
Вот цыгане не грустят. Три, четыре гитары и скрипочка, а то и две. Парни играют, девушки лихо танцуют и поют. Обязательно «Ай чавалэ, ай ромалэ!» и «Цыганочку» с выходом из-за печки. С демонстрацией техники владения инструментами. Не играют на инструментах, а играются ими. Ещё торгуют коваными тяпками, граблями, собачьими цепями, какими-то красками для обуви и отменными рогатками. Танцуют и подпевают даже взрослые.
И «бродячие» и цыганские музыканты собирают денежки, им платят. Думаю не много, потому что им дают ещё и еду, и одежду и старые вещи. Они всё берут, рады, и раскланиваются в знак благодарности. Большинство приезжают на скрипучих телегах, запряженных лошадкой.
На таких же телегах только в бочках возят керосин. Оповещение о прибытии керосина делается визгливыми охотничьими рожками. Но один дядька умудряется на своем играть не только русские мелодии, но и британских композиторов, на мой взгляд, злоупотреблявших своим рожком, демонстрируя свои охотничьи пристрастия.
Он развлекает детвору замечательной музыкой и сам смеётся нашей реакции. Может быть, он безработный музыкант и подрабатывает на керосине. Керосин покупают в основном дети, взрослые на работе. Когда керосин не привозят, мы бегаем с бидончиками к кладбищу, там стоит целая цистерна. И почему-то не балуемся, керосин не разливаем и не поджигаем. Понимаем опасность.
По вечерам, а то и до глубокой ночи, на подпитии во дворах соседи хором распевают народные украинские и популярные Советские песни, среди них обязательные «Шумел камыш», «Подмосковные вечера», «Мишка, Мишка, где твоя улыбка» и «Товарищ Сталин, Вы большой ученый». Если «Гоп со смыком», то лёгкая потасовка с мордобоем, а может всё закончиться и серьезной дракой с поножовщиной.
Послевоенная амнистия актуализировала жанры уголовно-тюремного искусства, сложную в понимании «феню», бандитские ножи с кольцом и наборной ручкой, блатные песни. Я узнаю освободившихся по характерному говору, фиксе с дыркой, для более смачного плевка, бриолину в волосах, специфической одежде, черно-белым туфлям, и еле уловимой пританцовывающей походке.
По играм под деньги «в стеночку» и картёжным, в очко или секу, часто сопровождающимися руганью и драками. Кто-то или передергивает, или играет краплеными, мошенники легко отличаются побитыми лицами. А ещё по специфическому холодку в моем позвоночнике.
Ранними утрами перед моим окном, с водкой и простой закуской, на канализационном люке, под аккомпанемент балалайки и гармошки исполняются песенки соответствующего репертуара.
Полной противоположностью дворового музыкально творчества был городской драматический театр. Тот самый, который имени А.П. Чехова. С раннего детства я уже имел представление о Чехове по Ваньке Жукову и Каштанке. По кинофильмам и прекрасным радиопостановкам МХАТа и Малого. Через радиотрансляционный динамик. Водят меня с сестрой в театр родители и учителя школы, называется – культпоход.
Попадался иногда и «культ личности». Не сразу можно было разобраться в отличиях. В театре на сцене, как и положено суфлерская будка, для забывающих от волнения и не только, текст, актеров. А ещё оркестровая яма, человек на двадцать музыкантов.
Как только дирижер взмахивает руками, раздаются занятные звуки увертюр. Они как бы предвещают или раскрывают, но не понятно что. Открывается занавес, слышится гулкий топот актеров выскакивающих на сцену в бутафорских нарядах и ярком гриме. Я сразу оказываюсь в конце 19-го века. Представляю, как Антон Павлович прячется где-то на галерке с друзьями и потешается над удивительно провинциально звучащим оркестром. Почему-то скрипки играют каждая отдельно, пианино отдельно, а духовые отдельно. Каждый сам по себе.
Картинные позы персонажей гармонично сочетаются со стойким запахом нафталина. Обивка кресел, портьеры, всё из шерстяных тканей. Зимняя одежда из шерсти. Моль враг номер один. Представляете, если моль залезет из кресла в штаны или в шапку в раздевалке. После театральных представлений дома тщательно просматривается и перетряхивается вся одежда.
Ну, конечно, какое-то место занимают уроки пения в школе с детскими песенками "Жили у бабуси два весёлых гуся", "У дороги чибис", "Во поле берёза стояла", "Орлёнок, орлёнок взлети выше неба". А также взрослыми, как "Каховка, Каховка, родная винтовка", "Дан приказ, ему на Запад, ей в другую сторону".
Рисунок Сони Шевченко.
