Предыдущая часть:
«Финансово-экономическая служба Вооружённых сил
занимается и денежным довольствием, и
обеспечением ремонта вооружения и военной
техники, обеспечением деятельности подсобных
хозяйств воинских частей и оплатой разработок
нового вооружения, приобретением канцелярских
принадлежностей и оплатой поставок вооружения,
обеспечением текущего ремонта и оплатой
капитального строительства зданий и сооружений
и т. д.».
(Из интервью президента Академии военных наук,
генерала армии Махмута ГАРЕЕВА газете «Военно-
промышленный курьер» от 7 июля 2004 г.).
Знаете ли вы, что такое «пиджак»? Нет, это не атрибут мужского гардероба. Это, как правило, призванные из запаса офицеры, окончившие военную кафедру в гражданских вузах, и призванные на два года в качестве офицеров. В основной своей массе, после двух лет службы, они возвращаются на «гражданку».
И очень незначительная их часть, вкусив за два года все прелести, поняв и оценив все достоинства и преимущества самой военной службы, взвесив их со своими возможностями и способностями, остаются в армии, переходя в разряд кадровых офицеров.
Но есть и другая часть офицеров, приходящих в кадры вооружённых сил из запаса, в добровольном порядке, минуя этот двухгодичный срок. Их тоже поначалу называют «пиджаками», но они, в силу своего добровольного характера призыва, как правило, быстро вливаются в воинские коллективы и перестают быть для него «белыми воронами».
К первой категории таких «пиджаков» относился, к примеру, брат моей жены, прошедший в гражданском вузе военную кафедру и призванный затем на два года офицером. Отслужив год, побывав в отпуске и посмотрев, как устроились в жизни его приятели по институту, он принял твёрдое решение перейти в кадры и написал об этом рапорт. В дальнейшем он отдал службе два с лишним десятка лет, поменяв не один гарнизон, пройдя Афганистан и дослужившись до погон подполковника.
Ко второй категории, безусловно, относится ваш покорный слуга, осознанно выносивший это решение в собственных мыслях. Оно окончательно и бесповоротно изменило моё отношение к «гражданке», с которой я попрощался на целых четверть века (!).
Это было настолько стремительно и эмоционально, что я даже не удосужился забрать из отдела кадров завода собственную трудовую книжку. О ней я вспомнил только спустя 34 года, с наступлением общегосударственного пенсионного возраста (60 лет), когда, кроме выслуги лет в армии, потребовалось подсчитать также и собственный гражданский трудовой стаж. Кто же мог предполагать, что кишинёвский завод «Мезон», которому я отдал когда-то целых три года, будет давно ликвидирован, а та земля, на которой он построен, оказалась в дальнем зарубежье?
* * *
В среде кадровых офицеров презрительное прозвище «пиджак» по отношению к таким категориям, пополнявшим их ряды, наверно оправдано. Отсутствие строевых навыков, особой военной выправки и незнание воинского этикета, мешковатость сидящего мундира, - всего того, что в воинской среде именуется понятием «подход, отход, фиксация» и называется воинским шиком, - всё это, конечно же, впитывается в кровь будущего офицера ещё в военном училище. Там выправке, строевому шагу и чувству собственного достоинства будущего офицера уделяется не меньше внимания, чем привитию профессиональных навыков.
Но это только часть проблемы, так сказать, внешняя атрибутика. Второй, самой важной, является быстрое вхождение в военную профессию. Помните репризу незабвенного Аркадия Райкина, посвящённую проблемам вхождения молодых специалистов в производство: «Забудьте дедукцию и индукцию, и давайте продукцию!». Но там молодых специалистов хоть чему-то учили. Здесь же необходимо быстро и без потерь, научиться всему самостоятельно.
Я об этом задумался ещё на стадии принятия решения о кадровой службе. Обратился за помощью к своему тестю, проживавшему в Ярославле, где находилось единственное в стране военное училище, готовившее военных финансистов. И он, через знакомых ему преподавателей училища, нашёл мне учебник под названием «Финансовое хозяйство воинской части» - толстенную книгу, оказавшуюся очень важной и доступной в изложении, позволившей мне в течение полугода, в спокойной домашней обстановке, неспешно изучить основные вопросы моей будущей профессии офицера-финансиста.
Таким образом, вступая на новую для себя стезю деятельности, я уже имел самое общее представление о характере предстоящей службы, тонкостях финансовых потоков, порядка расходования денежных средств, экономических аспектов деятельности воинской части, документооборота и отчётности. Да, многие вопросы ещё предстояло освоить и изучить на месте, многое понять для себя, в том числе роль и место военного финансиста в серьёзном военном строю, попытаться охватить задачи, решаемые военной финансовой службой в целом, историю её формирования и развития на всех этапах становления Вооружённых сил России и СССР.
Для моих коллег-военных финансистов всё это было делом известным, постигнутым ими ещё в училище, включая понимание самой уникальности и обособленности финансовой службы. Мне же предстояло чётко осознать и принять для себя все ограничения самой службы, учитывая её специфику.
А она заключалась, прежде всего, в работе с наличными деньгами: получением больших сумм в банке и личной доставкой их в часть; с начислением и выдачей денежного довольствия коллегам; расчётом и выплатой командировочных, отпускных, подотчётных сумм, иногда в объёмах, достаточно значительных.
А ещё с доступом к «святая святых» – личным делам твоих коллег по службе, в которых отражён их жизненный и служебный путь, со всеми его взлётами и падениями, достижениями и просчётами, включая не только служебную, но партийную, личную и семейную жизнь.
Это накладывало отпечаток на характер отношений с сослуживцами, с заведомой самоизоляцией в вопросах службы и быта, с разборчивостью в выборе приятелей. Мудрые командиры должны были понимать и всячески поддерживать эту щепетильность отношений, включая создание особых условий для службы финансиста: от решения его квартирного вопроса до ограничения его привлечения к несению гарнизонной и караульной службы.
Увы, на практике таковых мудрых командиров и начальников штабов, понимающих смысл и специфику нашей службы, оказывалось не так много. Армия – этот великий, суровый и сложный мужской организм, - веками складывался не только Уставом, Приказом, Духом воинских традиций и великих исторических завоеваний, но был исполненным и многих предрассудков и пережитков, укоренившихся понятий и порядков, вносимых в армейскую среду издержками самой воинской службы. Одним из них была и есть зависть к карьерному росту сослуживцев. Парадоксально, ведь в армейской среде служебный рост, карьера – непременное условие жизни офицера, стимулирующее его к дальнейшей службе, достижению высот в ней, накоплению личного опыта и передаче его своим подчинённым. На этом строится, в том числе, и принцип единоначалия.
Но элементарная зависть и весь негатив, связанный с ней, есть обратная сторона этого основного армейского принципа. Входя в славную военную когорту, я конечно же был наслышан об этих издержках, но для себя решил, что уж моя-то профессия, не очень распространённая в офицерской среде, не даст повода моим будущим коллегам завидовать мне. Ведь у меня конкурентов в отдельно взятом воинском коллективе не было, и нет, как нет! Видимо, я ошибался в своём прекраснодушии: зависть сопровождала мою службу практически на всех её этапах. Источники этого негатива, гнездящегося в отдельных военных душах, различны, как различно и его проявление. Об этом ещё представится возможность рассказать в дальнейшем.
В завершение этих моих вступительных околоармейских «размышлизмов» хочу привести слова специалиста высокого ранга о роли военных финансистов в развитии Армии. Иногда свежий взгляд человека с «незымыленным» взором, выросшего вне армейской среды, и пришедшего в неё со стороны, а тем более женщине, позволяет дать более объективную оценку событию, явлению, сообществу.
«Военная финансово-экономическая служба появилась в России давно и имеет славную историю. В силу специфики своей деятельности военные финансисты-экономисты никогда не были на виду. Скромно и незаметно они занимались всегда нужной для армии и флота деятельностью. Поэтому и мнение о них сложилось, как о людях, выполняющих бумажную работу, связанную преимущественно с составлением различных денежных, правовых и других документов. Истине это соответствует лишь отчасти, поскольку главное в их работе – забота о людях, социальная защита личного состава армии и флота, реализация финансово-экономической политики государства в Вооружённых силах».
Начальник Главного финансово-экономического управления
– заместитель министра обороны Российской Федерации
по финансово-экономической работе Л.К.Куделина
(2003 год).
О самой Любови Кондратьевне Куделиной, её роли и месте в системе финансовых органов Минобороны России разговор впереди…
* * *
Итак, 14 ноября 1974 года я прибыл в отдел кадров штаба 14-й гвардейской общевойсковой армии, который располагался в центре Кишинёва, для получения распоряжения о моей дальнейшей судьбе. Дежурный офицер, забрав у меня предписание райвоенкомата, вручил мне новое, по которому я должен был убыть в Одессу, в распоряжение Финансовой службы Одесского военного округа.
На следующий день я на поезде направился в Одессу-маму.
Дизель домчал меня за три часа. В пути разговорился с пожилым и хмурым подполковником, следующим со мной в одном направлении. Когда он узнал, что я в добровольном порядке определяюсь в кадры, спросил, для чего мне это нужно, что я вижу для себя в этом хорошего. «Так, началось!», - подумалось мне. Но это ничего уже для меня не значило – решение было принято и пути назад отрезаны.
В Финансовой службе округа я пробыл полдня в ожидании решения своей судьбы. Думалось, что пригласят для беседы к какому-нибудь большому и важному чину. Не тут-то было. До меня никому не было дела. После обеда такой же дежурный офицер вручил мне очередное предписание, со словами: «Возвращайтесь в Кишинёв, в штаб армии, там распорядятся вашим назначением».
На следующий день я вновь объявился в отделе кадров армии. Один из офицеров отдела довёл до меня решение командования: я назначен на должность начальника финансового довольствия 58 отдельного радиотехнического батальона ПВО, который находится в Кишинёве. Он также направил меня для получения вещевого имущества на армейский вещевой склад, который находился тут же, в цокольном этаже штаба.
Я спустился вниз, зашёл на склад. Меня встретил высокий, подтянутый, бравого вида, уже немолодой прапорщик – начальник склада. Я сообщил ему о цели визита, передал вещевой аттестат, он небрежно, не глядя, бросил его на перегородку и тут же отдал приказание вышедшему солдату-кладовщику. Тот начал подбирать мне военную экипировку, которая оказалась весьма объёмной – на дворе была поздняя осень, переход на зимнюю форму одежды уже состоялся.
Закончив работу, солдат обратился к прапорщику. Тот взял мой аттестат для росписи в нём, потом внимательно посмотрел на меня и спросил:
-Кем вы приходитесь подполковнику Голышеву Юрию Прохоровичу?
- Сыном, - ответил я.
Он, молча, сгрёб в кучу предназначенное мне имущество, бросил его за стойку, замерил гибким метром мои габариты и сам полез по полкам, подбирая мне экипировку по-своему. Окончив сбор, он аккуратно всё увязал, передал мне документы, пожал руку и сказал:
- Передайте привет Юрию Прохоровичу, мы с ним прослужили в штабе не один год. Это –настоящий офицер.
Мне было очень приятно услышать такое об отце, который отдал службе в штабе армии пятнадцать нелёгких лет, которого уважали, ценили и помнили, хотя к тому времени он уже полтора года, как уволился в запас.
Это был прапорщик Тищенко (до 1972 года – старшина сверхсрочной службы), который был много лет бессменным старшиной роты охраны штаба армии и главной опорой строжайшей дисциплины в роте.
Замполитом же этой роты был лейтенант Костя Акулов, выпускник Новосибирского высшего военно-политического училища, наш сосед по дому, с которым мы дружили все три предармейских года, и который всё это время настоятельно предлагал мне стать кадровым офицером. А, как это часто бывает, начало нашему знакомству положили наши жёны, выгуливая в колясках наших детей: жена – нашу рыженькую «красивую красавицу» (как она себя позже величала) Олечку, а жена Кости Оля – сына Володю.
Повзрослевший Володя осознал «тайну» папиной службы: как-то, когда мы все зашли за ним, в расчёте забрать его пораньше со службы и отправили Вовчика на разведку в кабинет отца, на вопрос, что делает папа, он, сбегав к нему в кабинет, ответил: «С дядей разговаривает». Чтобы ускорить окончание папиной «работы», его вторично послали к отцу. «А сейчас что папа делает?» - «С дядей разговаривает!». А после третьего раза довели ребёнка до слёз.
Наша семейная дружба не прекращалась затем все годы нашей совместной службы, продолжившись в войсках Дальневосточного военного округа, по просторам которого мы не один год гонялись друг за другом, меняя места службы и периодически оказываясь рядом друг с другом. И я систематически догонял его в воинских званиях, а своё последнее высокое звание, соблюдая негласную субординацию, я всё же получил на день позже его, чем он был весьма горд – ведь это он приложил столько усилий в моей военной судьбе и справедливость восторжествовала.
* * *
Поскольку с Одесским военным округом и 14-й гвардейской общевойсковой армией связано многое – не только начало моей собственной службы, но и добрая половина воинской службы отца (с 1957 по 1973 годы), беру на себя смелость дать краткую характеристику этим воинским объединениям.
Одесский военный округ (в его послевоенных рамках) был воссоздан в 1944 году после освобождения территории юга Украины и Молдавии от фашистов и располагался на территории Одесской, Николаевской, Херсонской, Запорожской областей, Республики Крым, а также Молдавии.
На его территории дислоцировались: 14 гвардейская общевойсковая армия (Кишинёв, затем Тирасполь); 32 Кёнигсбергский армейский корпус (Симферополь); 82 армейский корпус (расформирован в 1987 г.); 5 воздушная армия и 49 корпус ПВО. С 1984 года округ находился в оперативном подчинении Главного командования войск Юго-Западного направления (со ставкой в Кишинёве). К 1990 году численность войск составляла 110 тысяч военнослужащих, 1 тыс. боевых бронированных машин, 900 орудий, 600 танков, 150 вертолётов.
В разные годы округом командовали известные военачальники: маршал Советского Союза Г.К.Жуков, генерал-полковники Бабаджанян А.Х., Шурупов А.Г., Волошин И.М.
3 января 1992 года округ перешёл под юрисдикцию Украины, а с 1998 года был переформирован в Южное оперативное командование. При этом особая судьба ожидала 14 гвардейскую общевойсковую армию.
Эта армия являлась наиболее крупным оперативным объединением в составе Одесского военного округа. Об истории её формирования лучше других и не понаслышке знает мой отец. Вот выдержки из его военно-исторической справки:
«В 1964 году тогдашний министр обороны Родион Яковлевич Малиновский обязал командование армий Советского Союза иметь свои написанные истории. В 14-й армии это дело поручили мне – офицеру оперативного отдела штаба армии. В январе 1965 года для сбора исторического материала я был направлен в Москву, в Центральный архив Минобороны, в Подольск.
Армия была сформирована в 1956 году на базе двух расформированных гвардейских стрелковых корпусов: 10-го Будапештского, со штабом в Кишинёве и 24-го Братиславского, со штабом в Тирасполе. Их дивизии и вошли в состав армии. В Бендерской крепости появилась ракетная бригада, в Унгенах артиллерийский полк, в Кишинёве полк связи, в дивизиях ракетные дивизионы.
В 1967 году армии присвоено гвардейское наименование в знак преемственности гвардейских корпусов. Гвардейское знамя, вручённое округом армии, доверено было из Одессы сопровождать тоже мне».
Армия была вполне полнокровной и грозной: в 60-х годах её состав входили четыре мотострелковые дивизии, две из которых дислоцировались на территории Молдавии (в Тирасполе и Бельцах), а другие две – на территории Одесской области Украины (в Болграде и Белгороде-Днестровском).
В 1968 году, в связи с известными событиями в Чехословакии, Болградская дивизия, усиленная кишинёвским мотострелковым полком, была передислоцирована во вновь созданную Центральную группу войск (ЧССР), а на её место с Дальнего Востока прибыла гвардейская воздушно-десантная дивизия, один из полков которой разместился в Кишинёве, на базе ушедшего МСП.
Вскоре он стал головной болью не только для коменданта кишинёвского гарнизона (о чём речь впереди), но с 1989-1992 годов – костью в горле для независимых Молдавских властей, формирующих собственные вооружённые силы, особенно во время Приднестровского конфликта.
С мая по октябрь 1992 года, когда практически все войска 14 армии были расформированы либо выведены с территории Молдавии (включая Кишинёв) на территорию Приднестровской Молдавской республики (Тирасполь, Бендеры, Рыбница и т.д.), где начались кровавые разборки между молдавско-румынскими силовиками и частями 14-й армии, этот парашютно-десантный полк, оставшийся единственным боевым оплотом российских войск в Молдове, находился на осадном положении в Кишинёве, не принимая участия в боевых действиях.
Но… нельзя не вспомнить о ходившей в офицерской (и не только) среде ультимативной фразе, якобы сказанной новым командармом-14 Александром Ивановичем Лебедем в переговорах с молдавскими лидерами, подстрекаемыми румынами: «Если будут продолжаться кровавые провокации, то может статься так, что, позавтракав в Тирасполе, я буду обедать в Кишинёве, а ужинать уже в Бухаресте!».
Думается, что здесь роль и местоположение 300 гвардейского ордена Кутузова III степени парашютно-десантного полка, признанного лучшим полком ВДВ по итогам боевой подготовки последних лет, были не последним доводом: ведь на тот период командиром полка был младший брат командарма-14 полковник Алексей Иванович Лебедь.
* * *
58 отдельный радиотехнический батальон ПВО располагался на окраине города, на территории городка танкового полка, через дорогу от которого находился тот самый парашютно-десантный полк. Я представился командиру батальона майору Ляхову и начальнику штаба майору Гаврилову.
Мне показали мой кабинет: маленькую комнатушку, разделённую к тому же перегородкой с перекладиной, отделявшей моё рабочее место от посетителей. Всё очень компактно и тесно. Но меня это не особо волновало, было не до простора и эстетики. Важнее было то, что дела принимать было не у кого: мой предшественник убыл к новому месту службы, а мне предстояло осваивать своё новое хозяйство самому.
И я начал входить в курс дел. Поначалу моим основным консультантом был начфин танкового полка, старый знакомый капитан Ковалевский. Он и преподал мне на практике азы работы, подсказал, что надо делать, какие бумаги оформлять, как вести учётные книги и денежный журнал, как наладить деловой контакт с обслуживающим банком и ещё многое другое.
Хозяйство моё, казалось, было невелико: батальон, несмотря на важность решаемых им задач противовоздушной обороны неба над частями и штабами армии, был не полного, а сокращённого состава. Однако, дополнительной нагрузкой для меня, помимо батальонных нужд, было наличие на моём финансовом довольствии также отдельной роты химзащиты, на содержание которой выделялись отдельные средства. И это тоже требовало своего изучения.
И я без проволочек и с трепетом нырнул в новое для меня дело. Финансовые работники не дадут соврать: для любого бухгалтера, будь он в погонах или без оных, конец года – не самое лёгкое время. Особенно для тех из них, кто связан с государственными финансами, со сметами самых разнообразных расходов, которые надо обязательно освоить до конца года.
А в смете Министерстве обороны всё расписано предельно подробно и исчерпывающе, где, как говорят в ином ведомстве: «Шаг вправо, шаг влево считается попыткой к…» (далее – по смыслу, применимому к моей специфике). Это правило, как Отче наш, я принял для себя как должное - один раз и на всю службу! Отступление от него всегда и везде чревато пагубными последствиями, впрочем, так же, как и «прилипание» государственных казначейских билетов к твоим рукам.
Считалось, что если до конца года деньги по какой-нибудь статье сметы не израсходуешь, либо, не дай бог, сдашь в доход бюджета, то на следующий год их обязательно урежут и выделят в меньших объёмах. В этот, прямо скажем, идиотский принцип свято верили все - от командира и начальников служб до самого начфина. Отсюда проистекали и все беды финансовой деятельности каждой части.
Кстати, это заблуждение, возведённое в принцип, процветало не только в армии, о чём я узнал много позже, но благополучно бытует во всём советском и постсоветском экономическом пространстве до настоящих времён. «Просвещённые» демократы во главе с бывшим министром финансов А.Кудриным закрепили этот принцип в основном финансовом законе России - Бюджетном Кодексе РФ ещё в 1998 году, наплодив в стране целое море разных надзорно-финансовых органов: от налоговиков и казначейств до огромной армии надзорных и контрольно-ревизионных органов разных уровней.
Все эти контрольно-счетные палаты, контрольные управления при президенте, губернаторах и мэрах, управления Росфиннадзора в Москве и регионах, - все они, пытаясь оправдать собственную значимость, яростно обозначают нам с вами своё рвение в поисках нарушителей финансовой дисциплины, хвалятся выявленными миллиардными суммами ущерба, якобы нанесённого бюджету страны.
Но при этом скромно умалчивают, что, во-первых, принципы составления и исполнения бюджета страны в целом и отдельного региона в частности, заложенные в Бюджетном Кодексе, допускают их многочисленные искажения и нарушения.
Во-вторых, реальная юридическая ответственность, заложенная в Кодексе, допускается только в отношении выявленных случаев хищения и нецелевого использования средств, а их суммы в общем объёме озвученных нарушений, как правило, весьма незначительны.
В-третьих, освоение средств по бюджетным сметам бывает часто под угрозой срыва именно из-за того, что реальные деньги поступают потребителям в конце года (как результат плохой работы налоговых органов) и сами надзорные органы вынуждены идти на заведомые финансовые нарушения, загоняя эти деньги на другие нужды либо намеренно пряча их в авансы.
Наконец, в-четвёртых, при всем этом обилии ревизоров в стране, все они действуют абсолютно разрозненно, не согласованно, каждый на своём уровне, закреплённом в том самом, хитро составленном, Кодексе.
Отсутствие согласованности, видимо, очень выгодно всем ветвям исполнительной власти, и, прежде всего самому минфину, а не принятие в течение этих лет Федерального Закона о финансовом контроле выхолащивает сам принцип деятельности контрольных органов. Отсутствие предварительного финансового контроля вынуждает их «бить по хвостам», вызывает безнаказанность и позволяет нечистым на руку дельцам беспрепятственно «распиливать» огромные куски бюджетного «пирога», а потом спокойно уходить от ответственности, скрываясь от возмездия беззубой отечественной Фемиды за рубежом либо за родственными связями.
Это лирическое отступление – крик души человека, более 35 лет непосредственно связанного с финансовой и контрольной деятельностью разного уровня: от обычной воинской части до минфиновских высот, на практике сталкивавшегося с тем, что обычно скрыто от взгляда простого обывателя.
Возвращаясь к финансовым бедам конца года, с содроганием вспоминаю, как я каждодневно засиживался за рабочим столом допоздна, а иногда и до утра, мучительно постигая многочисленные документы, инструкции, положения, наставления и т.д. Очень сложным, в моём понимании, было положение о денежном довольствии – основной финансовой науке, которой в совершенстве должен владеть начфин, о составлении финансовой отчётности, а главное, о полном расходовании выделенных средств.
И в самом конце года я стал в спешном порядке вызывать начальников служб батальона, у кого оставались неизрасходованными денежные средства, и выдавать им эти деньги под отчёт. Но все сложности оказались впереди. После новогодних праздников меня ожидала ещё большая проблема – добиться от них авансовых отчётов об израсходовании выданных сумм. Без этого я не мог завершить закрытие бюджетного года.
А они всё тянули с этим. Особенно в этом преуспел зам.по тылу майор Налимов, нахватав кучу денег в конце декабря и не спешивший отчитываться. Он полностью оправдывал свою фамилию: грузный, краснолицый («кровь с коньяком»), шумный, многословный и изворотливый, что твой налим. За его словесной эквилибристикой скрывалось явное нежелание напрягать себя в подтверждении расходов полученных денег, и под надуманными предлогами оттягивались сроки их представления.
Я был в отчаянии. У меня не было никакого опыта в том, чтобы заставить их всех отчитаться. И тут мне на выручку пришёл инспектор-ревизор армии (а наш батальон был армейского подчинения), серьёзный и деловой, умудрённый жизненным и служебным опытом, майор Глушков.
Я вспоминаю с большим теплом и уважением моего первого учителя: это именно он вытащил меня из этого финансового «болота». Он, быстро разобравшись в сложившейся обстановке, вместе со мной зашёл к командиру батальона, доложил ему суть проблемы и потребовал отдать приказание своим подчинённым немедленно отчитаться. При этом намекнул, что оставляет за собой применение данного ему права: задержать выплату денежного довольствия этим нерадивым офицерам.
Это возымело своё действие: все отчёты моментально легли мне на стол. А с майором Налимовым у Глушкова состоялся отдельный нелицеприятный разговор, результатом которого стало кардинальное изменение отношения нашего главного тыловика ко мне и моим требованиям.
Глушков появился у меня и несколько позже, на стадии составления мной самого годового отчёта. Он проверил всю отчётность, внёс изменения там, где были явные ошибки, объяснил все особенности и нюансы, согласованность всех цифр. Это был наглядный урок, давший мне многое для понимания важности моей профессии.
Это он настоятельно предложил мне в конце года повысить свою квалификацию, направив меня в октябре 1975 года на четырёхмесячные курсы в Москву. Я благодарен ему за то, что он подставил своё надёжное плечо в трудные для меня времена вхождения в сложную профессию военного финансиста и не дал разочароваться в ней, что часто встречалось на практике в среде молодых финансистов.
Он, ко всему прочему, был руководителем учебной группы финансистов кишинёвского гарнизона, где мы регулярно повышали знания в своей профессии. На занятиях часто выступал и сам начальник финансового отдела армии полковник Южаков – высокий, худой, измождённого вида и убелённый сединами, старый (как нам всем казалось) офицер. Нам было почему-то немного страшновато от его нарочитой отрешённости и погруженности в какие-то свои заботы, явно далёкие от наших.
«Сия пустынная страна
Священна для души поэта:
Она Державиным воспета
И славой русскою полна…»
(А.С.Пушкин, "Баратынскому
Из Бессарабии».)
Бессарабия, Молдова, Кишинёв…
Молдавская земля, лежавшая в междуречье Днестра и Прута, между северными отрогами Карпат и Черноморским побережьем, в силу своего географического положения, всегда являлась не только перекрёстком важных дорог, но и притяжением политических интересов многих стран. И Россия с древнейших времён была одним из главных проводников этих интересов. Немудрено: с начала нашей эры среди народов, населявших древнюю Бессарабию, преобладали славяне - сначала анты, потом уличи и тиверцы.
Если заглянуть в «Повесть временных лет», то прочтём следующие слова: «...а улучи и тиверьци сидяху бо по Днестру, приседяху къ Дунаеви. Бе множество ихъ; седяху бо по Днестру оли до моря, и суть грады их и до сего дне».
Междуречье Прута и Днестра входило в состав Киевской Руси, а в Галицко-Волынское княжество – северная его часть. Святослав ещё в 967 году, пройдя эти земли, завоевал Болгарское царство, новый поход русских на Царьград в 983 году прошёл тем же путём, а спустя почти триста лет Галицкий князь Даниил сжёг ряд городов по нижнему течению Днестра, воюя с татарами.
В XIII – XV веках эти земли под Золотой Ордой, затем под вассальной зависимостью Венгрии и Польши, с 1456 года молодое Молдавское княжество, под водительством господаря Стефана III Великого, становится данником Османской империи, а с 1501 года – её вассалом.
Знаменитые старинные крепости, построенные по берегам рек, окружавших Молдавию: с востока, по Днестру: в верхнем его течении (Хотин, рядом с г. Каменец-Подольским), в среднем (Тигина, г. Бендеры), в нижнем, при его впадении в Днестровский лиман (Аккерман, г. Белгород-Днестровский); с юга, по нижнему течению Дуная, после впадения в него реки Прут (Рени, Измаил, Килия), сохранившиеся, за малым исключением, до наших дней, - являются немыми свидетелями не только турецкого владычества, но и борьбы местного населения за свою свободу.
Не даром Николай Михайлович Карамзин так охарактеризовал деятельность Молдавского господаря Стефана Великого в его стремлении заручиться поддержкой России в борьбе за независимость: «Мужественный в опасностях, твёрдый в бедствиях, скромный в счастии, он был удивлением государей и народов, с малыми средствами творя великое».
Эти чеканные слова были выбиты на памятнике Стефану Великому (по-молдавски «Штефану чел Маре»), установленному на центральной площади Кишинёва. Но просуществовали они лишь до националистических проявлений конца 80-х: в новой, «незалэжной» Молдове пытаются ныне всеми силами вымарать из людской памяти всё хорошее, что самой историей было заложено в отношениях двух народов: русского и молдавского.
Всю вторую половину XVII века рассматривался вопрос о вступлении Молдавского княжества в российское подданство. Между тем Россия и сама стремительно втягивалась в конфронтацию с Турцией за выход к Чёрному морю.
Вот как описывает дальнейшие события в Молдавии в историческом разделе своей «Саги» (мемуарах об истории фамилии Голышевых) мой отец, который во времена службы в 14 армии, в силу разъездного характера своей воинской службы, занимаясь рекогносцировочными мероприятиями, объездил всю Молдавию вдоль и поперёк:
«В этом Причерноморье и прилегающем к нему левобережье Дуная издавна скрещивались интересы России и Турции.
Начиная с Прутского похода Петра I 1711 года, когда в июле месяце под Яссами он с 38-тысячным войском попал в окружение превосходящих сил турок и татар. Сопровождавшая Петра Екатерина выручила – подарила свои драгоценности турецкому визирю. Он галантно приказал сделать коридор и выпустить из окружения русские войска…
…Летом 1770 года 2-я армия Петра Румянцева нанесёт в Бессарабии сокрушительное поражение превосходящим силам турок на реке Ларге (севернее г. Кагул) и у Вулканешт, выдворив их за Дунай. Благодарное потомство сохранило памятники этих битв и по сей день.
Через г. Болград к Измаилу в 1790 году с боями подвёл свои войска А.Суворов. С востока к этой турецкой крепости вывел свой корпус М.Кутузов. 11 декабря 1790 года крепость была взята суворовскими чудо-богатырями. Величественный памятник этому именитому русскому полководцу красуется в центре Измаила (хотя сама крепость не сохранилась).
По Бессарабии в период русско-турецкой войны 1806-1812 годов с боями прошли войска под командованием М.Кутузова и П.Багратиона. Победоносная война закончилась Бухарестским договором 16 мая 1812 года, по которому Бессарабия входит в состав России».
В 1813 году в Бессарабии создаётся правительство из местных бояр и русских чиновников, а в 1818 году издаётся «Устав образования Бессарабской области», назначается полномочный наместник, а при нём учреждается Верховный совет.
Столицей Бессарабии становится Кишинёв. Впервые о нём упоминается в жалованной грамоте молдавского господаря Стефана Великого ещё в 1466 году; о селении «Кишинэу» в одной из своих работ упоминает в XVIII веке Дмитрий Кантемир; в 1788 году он был сожжён дотла турками перед вступлением русских в Бессарабию; а в 1813 году, после учреждения православной митрополии в Бессарабии, городок сначала становится резиденцией первого митрополита, а затем и административным центром Бессарабии.
С 1816 года верховную власть здесь стал осуществлять полномочный наместник, первым был назначен А.Н.Бахметев, которого в 1820 году сменил Иван Никитич Инзов – личность во всех отношениях легендарная и таинственная.
Неизвестного происхождения, но получивший блестящее воспитание в аристократической среде, участник турецкой войны, итальянского похода, Отечественной войны 1812 года и заграничного похода русской армии, генерал-лейтенант, - он с 1818 года был назначен попечителем колонистов южного края, а с июля 1820 по июль 1823 года совмещал эту должность, являясь одновременно полномочным наместником Бессарабского края.
В роли попечителя он оставил по себе добрую память среди молдавского населения и особенно болгарских переселенцев, которые, после его кончины в Одессе в 1846 году, добились разрешения перезахоронить его прах в болгарской колонии г. Болграда, что на юге Бессарабии.
Это А.С.Пушкин, находясь под его, почти отеческим, начальством, во время ссылки на юг России, (а он пробыл в Кишинёве, с отлучками и отъездами, с 21 сентября 1820 года по 2 июля 1823 года) в одном из стихотворных посланий назвал И.Н.Инзова «спасителем молдаван».
Известный литературовед, один из крупнейших исследователей творчества А.С.Пушкина, особенно его Кишинёвского периода, профессор Трубецкой Борис Алексеевич, в своём известном труде «Пушкин в Молдавии», выдержавшем семь изданий, пишет:
«Кишинёв времён Пушкина представлял собою маленький городишко, расположенный на реке Бык, примерно между «Инзовой горой» и теперешним вокзалом. Это и составляло… старый город, или «нижнюю» часть Кишинёва наших дней…
…Застройка нового (верхнего) города по существу началась задолго до утверждения плана, вскоре после 1813 г., когда местные бояре и представители местной администрации начали возводить себе новые дома…
Безусловно, эти дома, построенные на европейский лад, не могли изменить ещё в целом облик тогдашнего Кишинёва, который со своими грязными и кривыми улочками и домишками самой примитивной и причудливой постройки продолжал оставаться полутурецким, полурусским городом по крайней мере до 1834 г.
Так, Ф.Ф.Вигель пишет, что «когда мы приехали в 1823 году, семь или восемь каменных домов торчали посреди сотни лачужек»…».
(Кишинёв, «Литература артистикэ», 1983, стр.67-69).
Это именно ему, Вигелю, хорошо знакомому ещё по литературному обществу «Арзамас», а затем ставшему вице-губернатором Кишинёва, Пушкин в 1823 году напишет:
«Проклятый город Кишинёв!
Тебя бранить язык устанет.
Когда-нибудь на грешный кров
Твоих запачканных домов
Небесный гром, конечно, грянет,
И – не найду твоих следов!..».
А вот как писал в своих «Воспоминаниях о Бессарабии» о том, как был воспринят Кишинёвским обществом Пушкин, один из ближайших его друзей Александр Фомич Вельтман – офицер Генерального штаба, автор ряда исторических, этнографических и художественных произведений о Молдавии:
«…Слава Пушкина в Кишинёве гремела только в кругу русских; молдавский образованный класс знал только, что поэт есть такой человек, который пишет "поэзии". Пушкин принадлежал, по их мнению, к свите наместника; в обществе же женщин шитый мундир, статность, красота играли значительнее роль, нежели слава, приобретенная гусиным пером. Однако ж живым нравом и остротой ума Пушкин вскоре покорил и внимание молдавского общества; все оригинально-странное не ушло от его колючих эпиграмм, несмотря на то, что он их бросал в разговоры как будто только по одной привычке: память молодёжи их ловила на лету и носилась с ними по городу...».
В те годы Бессарабия, вошедшая в состав России, продолжала находиться на острие политических и военных событий: Турция была рядом, а война с ней была делом времени (она разразилась в 1828 г.); в 1821 году вспыхнуло греческое восстание гетеристов, которое возглавил генерал русской службы, грек по национальной принадлежности, Александр Ипсиланти, пользовавшийся негласным покровительством своего земляка, с 1818 года фактического министра иностранных дел России, графа И.А.Каподистрии.
Всё это предполагало присутствие большого воинского контингента в Бессарабии. Здесь были расквартированы войска 2 армии (штаб в Тульчине, командующий граф Н.Х.Витгенштейн). Ему подчинялся 6 корпус (со штабом в Тирасполе, командир генерал-лейтенант И.В.Сабанеев), а в Кишинёве располагался штаб входившей в состав корпуса 16 пехотной дивизии (командир дивизии генерал-майор М.Ф.Орлов): ему подчинялись 6 полков: 4 пехотных – Камчатский, Охотский, Якутский и Селемгинский, а таже 2 егерских – 31-й в Измаиле и 32-й в Аккермане.
В книге Б.А.Трубецкого опубликован «Биографический словарь знакомых Пушкина в Молдавии», в котором приводятся данные о людях, с которыми общался в годы кишинёвского пребывания Александр Сергеевич.
Каждый четвёртый в этом списке (63 из 249) – офицер либо генерал, более половины из которых (34 фамилии) – члены тайного общества декабристов. Наиболее известными из них были: полковник Пестель П.И., состоял адъютантом при командующем 2 армии, руководитель Южного тайного общества; генерал-майор Орлов М.Ф., командир 16 пехотной дивизии; генерал-майор Пущин П.С., командир бригады; майор 32-го Егерского полка Раевский В.Ф., руководитель Ланкастерской школы при 16 дивизии; старший дивизионный адъютант Охотников К.А. и другие.
Большой круг знакомств у Пушкина с офицерами Генштаба (8 человек), выполнявшими различные миссии в пунктах дислокации русских войск в Бессарабии.
Среди них особняком проходит загадочная фигура Ивана Петровича Липранди, подполковника Камчатского, а затем Якутского полка, о котором до сих пор ходит много слухов и споров. В том числе, по мнению одних, о его принадлежности к членам южного общества декабристов, по другим источникам – о его провокаторской деятельности, якобы передавшего в руки «царских палачей» лучших деятелей революционной России 20-60-х годов.
Нельзя не упомянуть и о возникновении в Кишинёве в 1821 году масонской ложи «Овидий», № 25, членом которой, с молчаливого согласия генерала Инзова, состоял А.С.Пушкин. Вот что об этом пишет в своей книге Е.А.Трубецкой:
«…Декабристы использовали масонские ложи как форму политической конспирации, форму массово-политической агитации. Так, М.Ф.Орлов, ещё будучи в Петербурге, задумывал организовать тайное общество, которому он хотел придать полумасонский характер… П.И.Пестель в своих показаниях на следствии свидетельствует, что статут первого тайного общества декабристов был составлен в духе масонских учреждений… Учитывая, что в ложу «Овидий», № 25 входили члены Южного общества декабристов П.С.Пущин и В.Ф.Раевский, есть все основания предполагать, что она являлась местом собрания членов кишинёвской декабристской организации…».
Нет, не всё просто было в эти годы в новой губернии, вошедшей совсем недавно в состав Российской империи. Здесь оказалось замешано очень многое из внутриполитической и внешней жизни России, только что раздавившей силой русского оружия Наполеона и прошедшей победным маршем по всей Европе, увидав и успев понять многое из того, чем жили европейские народы, и чего достойна была взять на вооружение Россия. Эти брожения умов медленно вызревали на Бессарабских холмах, в закрытых военных гарнизонах, под глухими офицерскими мундирами и цивильными сюртуками, чтобы спустя каких-то 3-4 года выплеснуться на Сенатскую площадь.
Но всё ли мы знаем о роли и месте А.С.Пушкина в этом процессе? Каковы были его истинные роль и место в том благословенном и тревожном краю? Краю, о котором он сказал с такой любовью:
«Здесь долго светится небесная лазурь;
Здесь кратко царствует жестокость зимних бурь…».
«Здесь лирой северной пустыни оглашая, скитался я…».
Не прост был Александр Сергеевич, ох, не прост!..
Тем более, что это прочно ложится в канву моего военного повествования с элементами экскурса в историю: такую далёкую и такую близкую…
* * *
Перелистаем 150-летний исторический календарь и из 20-х годов века XIX перенесёмся в 70-е годы века XX. Статус Кишинёва, как военного форпоста на юго-западе страны, значительно повысился: здесь, как я уже рассказывал, дислоцировался штаб 14 Гвардейской общевойсковой армии.
А сам военный гарнизон столицы Молдавии был представлен рядом воинских формирований и учреждений. Только в самом городе, помимо моего родного радиотехнического батальона, было расположено пять полков: танковый, зенитно-артиллерийский, парашютно-десантный, внутренних войск и полк связи. Силами этих частей и осуществлялась в городе гарнизонная и караульная служба. Для этого в гарнизоне была комендатура, а при ней и гауптвахта.
Нельзя было забывать и о том, что я был офицером, на которого распространялись обязанности военной службы, то есть дежурства по части, участие в разводах, построениях, строевых смотрах, разного рода совещаниях, специальных занятиях, учениях, а также в гарнизонной и караульной службе.
В степени этой загруженности немаловажную роль играли мои отношения со штабными работниками и, прежде всего, с начальником штаба, майором Гавриловым. Но, надо признаться, дружба у нас с ним не заладилась с самого начала. Я, вроде бы, повода быть недовольным собой ему не давал. Значит, здесь было нечто другое, что отрицательно влияло на его отношение ко мне. По моей профессии наши с ним интересы не пересекались.
Прямо он мне ничего не заявлял и претензий не предъявлял, но его поведение и его действия говорили об истинном отношении ко мне. Видимо, он считал меня тем самым «пиджаком», выскочкой, «упавшим» на эту должность по блату. А, может быть, имел какие-то свои виды на эту должность, которая из-за меня оказалась не реализованной. Мне же некогда было думать над этим и искать причины, но более чем прохладное отношение к себе с его стороны я ощущал каждодневно.
Свою нелюбовь ко мне он реализовывал на практике, применительно к своим полномочиям: при составлении графиков различных дежурств и участия в гарнизонных мероприятиях по линии службы войск. Тут была своя специфика: комендантская служба в любом гарнизоне, как, впрочем, и сама воинская служба – это понятие ежедневное и круглосуточное, без выходных и праздничных дней. А соблюдение порядка среди военного люда в столичном центре республики, тем более, что здесь расположен большой штаб и сконцентрировано значительное количество войск - дело святое.
Ну, а поскольку наш батальон в гарнизоне был самым малочисленным, да к тому же кадрированным (то есть неполного состава), то гарнизонное командование затыкало им свои «дыры» весьма своеобразно – включало его в график своей службы исключительно в выходные и праздничные дни. Ну, а уж тут мой начштаба эту специфику в полной мере проецировал на меня: в первый год моей службы, пожалуй, не было ни одного выходного или праздника, когда бы я не был задействован в качестве начальника патруля.
Новый состав, отряжённый воинской частью для несения гарнизонной и караульной службы на предстоящие сутки, прибывал в гарнизонную комендатуру на развод к 9 часам утра. Предварительно он подвергался придирчивому осмотру в самой части, как правило, начальником штаба или его помощником, где устранялись все неполадки во внешнем виде и форме одежды.
И горе было тому, кто не оправдал надежд, не соответствовал тому облику, который требовался от тебя. Ты терял себя в глазах сослуживцев, хотя снятие с наряда здесь было, может быть, и не самым страшным наказанием. За тобой навсегда закреплялась «слава» разгильдяя!
Надо сказать, что гарнизонно-караульная служба очень дисциплинировала и самих участников, начиная с начштаба, заканчивая офицерами, прапорщиками и солдатами, заступающими на сутки на службу. Идеальная подгонка формы одежды, её чистота, отутюженность и отглаженность, блистающие бляхи ремней и пряжки портупей, наличие при тебе оружия (пистолета у офицера и штык-ножа у рядовых), причёска, - всё это придавало особую торжественность, и даже шик, заступающему в наряд. Ты, преисполненный ответственности, выступал не только как представитель данной части, но как военный человек в целом, что в глазах гражданского населения много значило.
До сих пор в глубине души сохранилась та тёплая волна и трепетность, которая тебя переполняла, когда ты - молодой и подтянутый офицер, двигался в окружении своих, не менее щеголеватых, патрульных по центральному проспекту города и невольно ловил на себе откровенно восхищённые взгляды молодых женщин. И пусть южная весна уже давно позвала их сбросить с себя тяжёлые зимние одежды и они начали демонстрацию эффектных весенних женских нарядов, а ты продолжал ношение шинели, затянутой в портупею,так как не было ещё приказа о переходе на летнюю форму - ты оставался в их глазах защитником и это возвышало тебя в собственных глазах.
В те годы эталоном строевого офицера для меня оставался знаменитый майор Макаров - командир московской роты почётного караула, который отдавал рапорт прибывающим в Москву высоким иностранным гостям, парадный шаг которого никто в армии повторить не мог - настолько он был твёрд, изящен и неповторим.
Не могу не сказать пару слов о самой форме одежды. Так уж повелось в нашей армии, что каждый новый Министр обороны стремился остаться в памяти не своими разумными методами руководства и заботой о подчинённых, а прежде всего внесением изменений в форму одежды. Хоть что-нибудь, да изменить.
Кто-то возмечтал сделать тульи фуражек размером с аэродром, другой поступил с точностью до наоборот: чуть ли не ликвидировал её напрочь. Кто-то заменил на околыше традиционную звёздочку на лихую кокарду в виде солнышка в обрамлении дубовых листьев, с эмблемой в виде двуглавого орла и так экспериментировал над его размерами и формой, что он стал напоминать «курицу».
Кто-то заменил традиционные для русского солдата и офицера шинель, сапоги и папаху на «натовские» обноски, а особо «продвинутые» в последние годы заставили перекочевать погоны с их законных мест на плечах на локти и живот (хорошо, что не ниже!). Последнее новшество: шитьё околыша и козырька, делающее её владельца удивительно похожим на некоего африканского диктатора-каннибала прежних колониальных времён.
Как бывает больно и грустно смотреть на идущий тебе навстречу современный патруль, где офицер представлен в кургузом пальтишке, с открытыми обшлагами, на котором портупея смотрится как на корове седло, в брюках навыпуск и неуставных ботинках. А идущие рядом патрульные солдаты выглядят, словно случайные прохожие, как-то стесняющиеся своего начальника.
Молодое поколение улыбнётся, почитав эти строки, и подумает: «Ну, вот, понесло деда в воспоминания! Мол, в наше время и вода была мокрее!». Но только мне почему-то кажется, что форма должна быть не столько комфортной, сколько строгой, вызывая не смущение посторонних внешним видом военного человека, а взывать его к уважению, невольно сравнивая с историей нашей славной русской армии – её духом, её победами, её традиционной формой. Но, увы, отчего же наш нынешний министр обороны очень редко появляется на людях в военной форме, словно стыдясь её?
Итак, гарнизонная комендатура, 9 часов утра, развод караула. Новая смена в две шеренги выстроилась на плацу. Появляется «ум, честь и совесть» гарнизона - заместитель военного коменданта, «великий и ужасный» капитан Алфёров.
Ох, как бывает обманчива внешность! Небольшого росточка, болезненного вида с землистым цветом лица, он начинает осмотр с традиционного вступительного слова, так как в этой роли он должен сочетать в себе не только строевика, но и политработника. И все должны проникнуться важностью своей службы. Он вспоминает о тех годах, когда сам «не щадя сил и самой жизни…» и далее по смыслу.
- «А потому и не смог сберечь своё здоровье, так как служба для меня - прежде всего. Оттого и заработал две язвы» - признаётся он, словно взывая к нашей… нет, не жалости, но совести.
- «Товарищ капитан, разрешите вопрос?» - голос из строя.
- «Ну, ясно, одна – это язва желудка. А вторая где?».
- «Молчать!!!».
- «А вторая – язва на языке…» - слышится весёлый голос с дальнего конца строя. Все прыскают.
А затем он предупреждает, что спуску никому не даст, и пусть только попробует кто-нибудь сойти с маршрута. Он обещает регулярно проверять несение службы и предупреждает, что для нерадивых эта служба может окончиться гауптвахтой. И это были не простые слова – сколько раз я за своё патрулирование был свидетелем того, что его слова не расходились с делом: он в течение суток умудрялся не по одному разу проскочить по нашим маршрутам, используя для этого своего «коня» - мотоцикл с коляской. Его боялись, но его и уважали: за справедливость и принципиальность. Гарнизону нужен был именно такой службист.
Он и нас научил многому. Особенно это касалось так называемых офицерских маршрутов – наиболее ответственных общественных мест, где нужен был принципиальный офицерский догляд. К ним относились: центральный проспект города; железнодорожный вокзал; танцплощадка в ЦПКО.
Тут внимание было направлено, прежде всего, на солдат: «самовольщиков» и «дембелей». Реже, но всё же встречались ребята с увольнительными в кармане, к таким присматривались, обращая внимание на нарушение формы одежды. И со временем наш острый глаз мог уже издалека легко распознать все шероховатости: от длины шинели и подстрижки, до наличия повышенных градусов в крови. Ну, а расшитых, что твой петух, важных и наглых «дембелей» Алфёров советовал особо не задерживать, а просто гнать с центральных улиц, чтобы они задворками добирались до своего вожделенного вокзала и скорее покидали столицу.
И, наконец, одно из самых злачных мест для военного люда гарнизона – кафе «Весна», которое находилось на окраине, в шаговой доступности двух гарнизонов, где частенько сходились застольные интересы двух соседей, двух непримиримых полков – танкового и десантного. Сюда, зная неуёмную щедрость подвипившей «десантуры» и «бронелбов» (так местные ласково именовали обоих непримиримых «соседей»), со всей округи слетались «ночные бабочки».
Здешние военные «посиделки», особенно в выходные и праздничные дни, обычно заканчивались кулачными выяснениями отношений. А потому, ближе к полуночи, капитан Алфёров частенько собирал не только несколько патрулей, но и приглашал в помощники патрульно-постовую службу милиции. И все мы, дружными усилиями распутывали сей «клубок». Надо сказать, это было зрелище, достойное пера Ильфа и Петрова!
Так что и здесь у меня тоже не было особой раскачки в скором занятии своего места в строгом офицерском строю. Военная служба тем и хороша, что она позволяет быстро находить это место, если ты сам заинтересован в этом, ясно видишь свою цель и выбираешь достойные средства для её достижения. Далеко не всё решают за тебя твои командиры. «Делай, что должен и будь, что будет» - этот старинный рыцарский девиз определяет принцип деятельности любого разумного человека, а офицера – тем более.
И ещё об одном хотелось бы рассказать. Если ты сам не хочешь падать, тебе не дадут упасть. Это – один из принципов военного строя. В нём всем трудно, но в нём же всё прочно. И заботы о тебе проявляется тоже достаточно. Я это распознал и оценил тоже быстро.
Домашняя ситуация сложилась так, что нам троим необходимо было срочно съезжать с родительской квартиры. И здесь на помощь пришла моя часть – мне дали однокомнатную квартиру: в батальонном жилом фонде было достаточно подменного жилья, так как офицеры часто уезжали служить за границу, освобождая квартиры.
Она была рядом со службой и не требовала большого ремонта. И вскоре мы перебрались туда. Практически сразу решилась проблема с устройством дочери: в ведомственном военном садике для неё нашлось место. А за этим автоматически решалась и третья проблема – жена практически сразу нашла хорошую работу.
А осенью 1975 года ко мне с ревизией пришёл майор Глушков и по её результатам, не найдя в моей работе криминала, но убедившись в том, что не всё я смогу освоить самостоятельно, принял решение направить меня на четырёхмесячные офицерские курсы с Москву.
Продолжение: