— Мама, не начинай! — голос Серёжи дрогнул.
— А что я такого сказала? Правду! Все знают, что она к нам из-за денег прибилась. У самой-то что есть? Ни квартиры, ни образования нормального...
— Нина Петровна, я же всё слышу, — мой шёпот прозвучал в внезапно наступившей тишине как гром.
Салат "Оливье" в моих руках — тот самый, который я полдня готовила по рецепту свекрови, стараясь порезать каждый кубик идеально ровно — опасно накренился. Подрагивающими пальцами я сжимала хрустальное блюдо, ещё одно "фамильное сокровище", которое Нина Петровна достала из серванта только после долгих уговоров. "Разобьёшь ещё!", — ворчала она, но всё-таки уступила сыну.
Новогодний стол замер. Двенадцать пар глаз впились в меня, и в каждом взгляде читалось осуждение. Тётя Люда демонстративно промокнула губы салфеткой, будто пытаясь стереть следы неловкости. Дядя Коля уткнулся в свой телефон, делая вид, что ничего не происходит. Двоюродная сестра Серёжи, Катя, которая всегда относилась ко мне по-доброму, сейчас смотрела с плохо скрываемой жалостью.
Три года унижений пронеслись перед глазами за одно мгновение. Три года, наполненных бесконечными придирками, намёками и "случайно" подслушанными телефонными разговорами.
— А что ты слышишь? — вскинулась свекровь, нервно поправляя кружевную салфетку — ещё один предмет гордости, привезённый когда-то из Прибалтики. — Что-то не так? Почему она до сих пор не убралась отсюда? За новогодний стол с ней не сяду!
Я опустила салат на край стола, стараясь не расплескать майонез. Руки больше не дрожали — странное спокойствие накрыло меня волной. Вспомнился наш первый разговор с Ниной Петровной, пять лет назад...
***
Это было воскресенье, золотая осень. Я тогда работала в книжном магазине, только-только поступила на филфак. Серёжа зашёл за подарком для мамы — высокий, немного растерянный, с добрыми глазами.
— Посоветуйте что-нибудь, пожалуйста. Маме на день рождения.
— А что она любит?
— Про дворянские усадьбы, — улыбнулся он. — Про старину всякую.
Я достала с полки томик Тургенева в подарочном издании. Наши пальцы случайно соприкоснулись...
А через месяц он привёл меня знакомиться. Нина Петровна встретила настороженно, но внешне приветливо. Расспрашивала про семью, про учёбу. Я честно рассказала про маму-учительницу, про папу-водителя, про нашу маленькую квартиру на окраине.
— А своё жильё когда планируете? — спросила она тогда как бы между прочим.
— Мам, мы же только познакомились! — возмутился Серёжа.
— А что такого? Я о будущем думаю. Ты у меня в МГУ учился, в банке работаешь... Надо соответствовать.
Это "соответствовать" стало первым звоночком. Но любовь застилала глаза.
Мы поженились через год. Снимать квартиру оказалось дорого, и Серёжа предложил пожить у мамы: "Это ненадолго, максимум год. Накопим на первый взнос и съедем".
Я до сих пор помню свой первый день в этой квартире. Запах пирожков с капустой — Нина Петровна расстаралась. Комната в девять квадратов, старые обои в цветочек, скрипучий диван. И шкаф, забитый её вещами: "Я потом разберу, ты пока свои в чемодане подержи".
Утро начиналось с кухни. Я старалась встать пораньше, приготовить завтрак. Но как бы рано ни вставала — свекровь уже была там.
— Доброе утро, — говорила я.
— А, явилась, — отвечала она, гремя кастрюлями. — Сереженька у меня любит яичницу с помидорами. Ты же не знаешь, как готовить...
И так каждый день. Маленькие уколы, незаметные придирки. "Полы не так моешь", "Бельё неправильно развешиваешь", "В нашей семье принято по-другому".
Я пыталась подружиться. Дарила подарки — копила, выбирала. На прошлый Новый год купила павловопосадский платок — знала, что она такие любит.
— Ой, — скривилась она тогда. — У меня таких три штуки. Лучше бы деньгами отдала.
Платок так и лежал в шкафу, нетронутый. Как и мои попытки наладить отношения.
Серёжа метался между нами. Утром — мамины завтраки, вечером — мои ужины. В выходные — снова мама: "Сынок, кран течёт", "Сынок, в магазин сходи", "Сынок, ты совсем мать забыл".
— Потерпи, — шептал он мне по ночам. — Скоро всё наладится.
Но ничего не налаживалось. Копить не получалось — то за коммуналку больше платить: "вас же двое!", то на ремонт скинуться: "вы же тоже пользуетесь!"
А потом начались звонки родственникам. Каждый вечер я слышала обрывки разговоров:
— Люда, ты представляешь... Нет, готовить не умеет совсем... И рубашки Серёженьке не гладит... А эти её подружки вечно звонят...
Я научилась определять по интонации свекрови, кому она звонит. С тётей Людой — жалобы на мою неряшливость, с двоюродной сестрой Валей — намёки на мои "подозрительные" траты, с подругой Галиной Степановной — причитания о "неблагодарной невестке".
— Представляешь, Галочка, — доносилось из-за стенки, — вчера прихожу, а она кофточки мои в стиральную машину запихнула. Вместе с джинсами! У меня эта кофточка ещё с восьмидесятых, югославская... А она... Нет, ну ты представляешь?
Сергей делал вид, что не замечает этих разговоров. Или правда не замечал — я так и не поняла за эти годы. Он всё глубже уходил в работу, задерживался в офисе допоздна. "Премию обещали", "Проект горит", "Клиент важный" — каждый раз новое объяснение.
А я... я считала дни до нашего переезда. Откладывала каждую копейку из своей скромной зарплаты редактора районной газеты. Пыталась подработать — взяла несколько учеников, готовила к ЕГЭ по литературе.
— Репетиторством занялась? — хмыкнула как-то свекровь. — На мои сапоги заглядываешься? Итальянские, между прочим. Мне их ещё в девяностые подруга из Милана привезла...
Я молчала. Уже научилась глотать обиды, запивать их вечерним чаем у окна. Смотрела на жёлтые окна соседних домов и мечтала о своём — пусть маленьком, пусть съёмном, но своём уголке.
Приближался Новый год. Я решила в последний раз попытаться наладить отношения. Купила дорогие ёлочные шары — золотые с серебряным узором, как те, что я видела у свекрови на старых фотографиях.
— Смотрите, Нина Петровна, — я достала шары из коробки. — Почти как у вас раньше были...
Она мельком глянула и поджала губы:
— Подделка. Сразу видно. Вот раньше игрушки делали — загляденье! — она полезла на антресоли. — Сейчас покажу...
С антресолей посыпались коробки, пакеты, какие-то свёртки. "Осторожнее!" — вскрикнула свекровь, когда я попыталась помочь. "Не трогай, сама разберу".
Наконец, появилась заветная коробка с ёлочными игрушками. Старые, советские, многие потускнели, но свекровь держала их как величайшее сокровище.
— Вот это — красота! Это папа мой покупал, твой дедушка, Серёжа. Смотри, космонавт... А это Снегурочка, ручная роспись... А это...
На кухне что-то зашипело — убегало молоко для пирогов.
— Ой! — всплеснула руками свекровь. — Только не заходи, сама справлюсь!
Но я уже была там. Выключила плиту, сняла кастрюлю...
— Что ты наделала?! — она влетела следом. — Это же молоко для теста! Особое! Его нужно довести до определённой температуры...
— Но оно же убегало...
— Вот именно! Должно было убежать, а потом... А, что тебе объяснять! — она махнула рукой. — Испортила всё. Теперь пироги не получатся. А я хотела как в прошлом году...
Я молча вышла из кухни. В горле стоял ком. Три года... Три года таких вот моментов, маленьких поражений, невидимых миру слёз.
***
А сейчас я стояла у новогоднего стола, сжимая в руках хрустальное блюдо с салатом, и понимала: больше не могу. Просто не могу.
— Вы правы, Нина Петровна, — мой голос звучал неожиданно твёрдо. — Я действительно должна уйти.
За столом повисла тишина. Только ходики на стене — ещё одна семейная реликвия — отсчитывали секунды.
— Сергей, я подаю на развод, — слова падали как камни. — Я больше не могу быть чужой в этом доме.
— Господи, допрыгалась! — всплеснула руками тётя Люда. — До чего довела! Ниночка, может не надо было так сразу...
— А что не так? — вскинулась свекровь, с грохотом отодвигая стул. — Я правду говорю! Вон, Серёженька, скажи... Ты же видишь, она нас разлучить хочет! Как та твоя, помнишь, из института?
Я замерла. За три года совместной жизни Серёжа ни разу не рассказывал о своих прошлых отношениях. А вот оно что...
Дядя Коля налил себе водки:
— Давайте не будем портить праздник. Новый год всё-таки...
— Какой праздник? — Нина Петровна взмахнула руками. — Когда такое творится! Серёжа, сколько можно молчать? Скажи ей!
Но Серёжа молчал. Я видела, как желваки ходят на его скулах, как пальцы впиваются в скатерть. Знакомая картина — сейчас он встанет и уйдёт, как всегда...
Я развернулась и пошла в нашу комнату. Руки действовали сами собой — открыли шкаф, достали чемодан. Тот самый, с которым я пришла в этот дом три года назад. Фотографии, одежда, книги — всё летело внутрь вперемешку.
Где-то внизу гремели голоса:
— Как она может! В Новый год!
— А я говорила, что непростая она...
— Надо Серёже глаза открыть...
Старая футболка, джинсы, свитер... Что там на дне шкафа? А, та самая книга Тургенева — первый подарок Серёже для мамы. Интересно, прочитала ли она её?
За спиной скрипнула половица.
— Аня, подожди.
Я не обернулась. Сколько раз я слышала это "подожди"? Сколько раз верила, что вот сейчас что-то изменится?
— Мы уходим вместе.
Что? Я медленно повернулась. Серёжа стоял в дверях, и в его глазах я впервые за долгое время увидела не привычную растерянность, а что-то новое. Решимость.
Он достал из кармана связку ключей:
— Я снял квартиру месяц назад. Хотел сделать сюрприз на Новый год.
— Что значит "снял"? — в дверях появилась Нина Петровна, лицо пошло красными пятнами. — Серёжа, ты что, с ума сошёл? А как же...
— Мама, — он повернулся к ней. — Я люблю тебя. Но я люблю и Аню. И я больше не могу смотреть, как вы делаете больно друг другу.
— Как в институте, да? — в её голосе зазвенели слёзы. — Опять сбегаешь? А я? Я же только ради тебя...
— Нет, мама. Не как в институте. Тогда я был мальчишкой, который испугался твоего сердечного приступа. А сейчас я мужчина, который принимает решение.
Она пошатнулась, схватилась за косяк:
— Сердце... Таблетки...
— Не надо, мама, — его голос стал жёстким. — Не в этот раз.
Что-то мелькнуло в её глазах — удивление? Уважение? На секунду показалось, что она хочет что-то сказать... Но она молча развернулась и вышла.
Мы спускались по лестнице, и каждая ступенька будто отдавалась эхом прожитых здесь лет. Сверху доносились голоса: тётя Люда утешала свекровь, дядя Коля разливал коньяк "для успокоения нервов", кто-то звонил в такси...
На улице валил снег. Огромные хлопья кружились в свете фонарей, укрывая город белым одеялом. Я смотрела, как Серёжа укладывает наши чемоданы в багажник, и не могла поверить, что это происходит на самом деле.
— Знаешь, — сказал он, заводя машину, — я ведь правда пытался съехать в институте. С девушкой своей тогдашней, Светой. Мы уже вещи собрали, квартиру нашли... А мама в больницу попала. С сердцем. Прямо в тот день.
— И ты вернулся?
— А как иначе? Она же одна меня вырастила... Света не поняла. Уехала. А я... я просто испугался. Решил, что так и должно быть — жить с мамой, слушаться маму...
Машина медленно ехала по заснеженным улицам. Гирлянды в окнах подмигивали нам, словно приветствуя. Незнакомый район, незнакомый дом...
— Третий этаж, — сказал Серёжа, помогая мне нести чемодан.
Квартира оказалась маленькой и пустой. Голые стены, незанавешенные окна. Но воздух... воздух был свежим и лёгким. Будто первый глоток свободы.
Серёжа щёлкнул выключателем — тусклая лампочка под потолком осветила нашу новую жизнь. Обшарпанные обои, старый паркет, который тихонько поскрипывал под ногами. Но это было наше. Действительно наше.
— Проходи, — он улыбнулся смущённо. — Я знаю, что не фонтан, но это временно. Главное — мы вместе.
Я обошла квартиру — маленькая спальня, крохотная кухня, совмещённый санузел. В углу комнаты заметила коробки.
— А это что?
— Открой, — в его глазах плясали озорные искорки.
Я развязала бечёвку, откинула картонные створки... Те самые шары! Золотые с серебряным узором, которые свекровь назвала безвкусными. И маленькая искусственная ёлочка.
— Когда ты успел?
— Когда ты их убрала в шкаф, я забрал. Знал, что они тебе нравятся.
Я почувствовала, как к горлу подступает ком. Три года... Три года он молчал, терпел, но всё-таки видел. Замечал.
В дверь позвонили. Мы переглянулись — кто бы это мог быть? Неужели Нина Петровна выследила?
На пороге стояла пожилая женщина с добрыми морщинками у глаз. В руках — большое блюдо, накрытое полотенцем.
— Здравствуйте, молодые! Я ваша соседка, Анна Васильевна. С новосельем вас!
От блюда шёл умопомрачительный запах свежей выпечки.
— Я пирогов напекла... С яблоками, с корицей. По старому рецепту, ещё от бабушки достался.
Я приняла тёплое блюдо, и вдруг защипало в глазах — пироги пахли точь-в-точь как в моём детстве, когда мы с мамой приезжали к бабуле в деревню.
— Проходите к нам! — пригласила я. — Будете нашей первой гостьей.
— Что вы, что вы, — замахала руками соседка. — У вас же первый праздник в новом доме. Это святое. Обживайтесь, а я завтра загляну, чайку попьём, познакомимся поближе.
Когда дверь за ней закрылась, мы с Серёжей переглянулись и рассмеялись — впервые за этот сумасшедший вечер.
— Ну что, будем праздновать? — он достал из пакета бутылку шампанского и пачку мандаринов.
Стол накрыли прямо на полу — скатертью послужила старая простыня. Пироги соседки, шампанское, мандарины... Никаких салатов в хрустальных вазах, никакой заливной рыбы "как у бабушки Клавы". Но как же хорошо было!
Куранты мы смотрели на маленьком ноутбуке. Я загадала только одно желание: чтобы этот момент не кончался. Чтобы всегда было так — просто и честно.
— С наступающим, родная.
— С наступающим, любимый.
Телефон Серёжи зазвонил ровно в полночь. "Мама" — высветилось на экране. Он посмотрел на меня, потом на телефон... и нажал "сбросить".
— Не сегодня, — сказал твёрдо. — Всему своё время.
Мы просидели до утра, строя планы на будущее. Серёжа рассказал, как копил на первый взнос за квартиру, как присматривал варианты. Оказывается, он каждый день оставался в офисе допоздна, чтобы поработать над дополнительным проектом.
— Знаешь, что самое забавное? — он разлил остатки шампанского. — Когда я сказал маме про институт, я вдруг понял: она ведь тоже изменилась. Постарела, что ли... Уже не может так просто управлять мной.
— Думаешь, она поймёт?
— Не знаю. Но я больше не мальчик, который готов пожертвовать своим счастьем ради её спокойствия. Я люблю её, но... — он сжал мою руку, — я люблю и тебя. И хочу научиться совмещать эти чувства, а не выбирать между ними.
За окном занимался рассвет. Первое утро нового года. Первое утро нашей новой жизни. Снег всё ещё кружился в свете фонарей, укрывая прошлое белым покрывалом.
Я смотрела на нашу крохотную ёлочку с золотыми шарами, на разбросанные по полу мандариновые корки, на спящего Серёжу, который наконец-то выглядел спокойным и умиротворённым... Впереди был действительно новый год и новая жизнь. Без чужих стен, без вечных упрёков, без необходимости каждый день доказывать своё право на счастье.
И пусть квартира съёмная, пусть мебели почти нет, пусть впереди ещё много трудностей — главное, что мы наконец-то были дома. В нашем собственном доме. Пусть пока и съёмном, но главное — нашем.
А утром, когда мы вышли выбросить мусор, я заметила в почтовом ящике конверт. Внутри была открытка, написанная знакомым почерком: "Прости. Может быть, не сразу, но я постараюсь понять. Мама."
Серёжа обнял меня за плечи:
— Новый год — время чудес, правда?
Я прижалась к нему, вдыхая морозный воздух:
— Правда. Время начинать с чистого листа.
Мы поднимались по лестнице в нашу квартиру, и каждая ступенька приближала нас к будущему. Впереди было столько всего — поиск работы поближе к дому, ремонт, новая мебель... Но главное — мы были вместе. А значит, со всем справимся.