Есть в нашем парке черный пруд… Нет, конечно же он вовсе и не черный, а вполне себе симпатичный, небольшой и круглый. Посреди него расположился зеленый островок, так что, с высоты птичьего полета он очень напоминает баранку. Наверное, это его название нам и подсказали прилетающие сюда каждый год утки. И все бы ничего. Ну пруд, на котором летом катаются на лодках местные аборигены с детишками, ну утки, коих во всех озерах тысячи. Ну, гуляющие горожане, подкармливающие уток, а заодно и голубей, хлебушком. Ну, ежегодно появляющийся у уток выводок, которых мамы с папами усердно оберегают и учат плавать и летать. Ничего необычного. Все и в этом году планировалось тем же путем. Ан нет. К удивлению горожан, в этом году утки так же, как и каждый год, прилетели. Но были они не совсем обычные. Они были гораздо крупнее и имели яркую оранжевую окраску. Народ прозвал тут же их апельсинками, но по-научному, назывались они, все-таки, огари. Как я уже сказал, были они крупнее обычных серых уток, этакие осанистые, гордые невиданные доселе птицы. Весь вид их говорил: мы сами знаем себе цену, поэтому, не надо с нами фамильярничать и уж тем более, пытаться ущипнуть за хвост. Да, такая вот невидаль поселилась рядом с нами впервые, поэтому и внимание к ним было весьма пристальное. Не сразу огари нашли общий язык с местным населением, но потихоньку мы притерлись друг к другу и перешли практически на «ты». Совсем скоро апельсинки перестали осторожничать, бояться людей и бродили практически под ногами, с удовольствием и не спеша заглатывая булочные мякиши.
Однако, я забежал вперед. А между тем, на пруд прилетела сначала одна пара апельсинок, потом вторая. Несмотря на то, что добрые самаритяне соорудили специально для них пару домиков, на которых написали «для уток» (это, чтобы, если вдруг залетят фламинго, не позарились на чужой дом), апельсинки, понюхав и осмотрев жилище, признали его неугодным для выведения потомства и с брезгливостью лебедей, категорически от них отказались.
Несмотря на то, что места на пруду хватало всем и даже больше, селезни периодически умудрялись колотить друг друга крыльями по соседской ха… клюву. Ну так и как же иначе? Мужики есть мужики.
Как я уже говорил, огари прилетели первыми и основательно обосновались на пруду, усеянном кувшинками, людьми, лодками и прочими достопримечательностями. Каково же было их удивление, когда в один прекрасный весенний день на пруд бесцеремонно плюхнулась парочка серых уток. Они бесцеремонно крякали друг с другом, радостно плескались, и вообще, создавалось впечатление, что они прилетели сюда не впервые. Как к себе домой. Возмущению и негодованию апельсинок не было конца! Дамы пронзительно гоготали (в отличие от серых уток, они точно не крякают, а их разговор больше напоминает гусиный гогот), а мужички, недолго думая, налетели на селезня и прописали ему по первое число! Не садись, мол, не в свои сани, холоп! Ошарашенное «серое» семейство спряталось в осоке, но апельсиновые петухи быстро обнаружили их и там. Ну, что ж, деваться было некуда и серые уточки улетели в другие края в поисках спокойной жизни для будущего семейства. Такая же участь ждала и тех уток, кто осмеливался прилететь на пруд этой весной. В итоге, ко всеобщему удивлению зрителей, две пары огарей остались на пруду одни. Откровенно говоря, все подумали, что после прошедших потасовок семьи сдружатся, да не тут-то было! Они гордо обходили друг друга, периодически поклевывая друг друга и пугая петушиной стойкой на воде. Пруд они разделили на две части, равно, как и остров, на котором и создали свои милые семейства. Люди с удивлением и милотой ежедневно наблюдали за развитием событий на «баранке». Итак, в одном семействе появилось 15 утят, в другом 13. А как же! Мы их все ежедневно и внимательно пересчитывали, кто с берега, кто с лодки! Итак, на пруду создалась полная идиллия. Детки смешно карабкались из воды на берег, предварительно окунувшись с головой в воду (видимо, типа, мыли руки перед едой. Или сном). Так же прикольно плюхались в воду, преодолевая страх высоты, но боясь потерять из виду родителей. Папаши с берега, как орлы, внимательно оглядывали пространство, дабы никто не нарушил их семейный покой. Мамаши незлобно гоготали на свои чада. Кувшинки цвели белыми и розовыми сказочными цветами, солнышко светило всем, и все улыбались природе. Утки тоже.
Настала осень. И вот тут, откуда ни возьмись, снова прилетели серые утки. Уже со своими семьями, подросшими детьми. Наши оранжевые петухи, распушив перья и захлопав крыльями, хотели было налететь на захватчиков, но тех было так много, что пыл у апельсинок поубавился, и, посоветовавшись со своими половинками, было решено примириться с серыми соседями. Хотя, это было и не очень приятно. Ну, ничего, ничего. Потерпим. Скоро уже холода, а там и домой пора. Серых же уток было так много, что апельсинки буквально растворились в этой серой массе. «Серость» нагло отбирала у них хлеб, понимая свое численное превосходство, над чем их вторые половинки (ну и что же, что мы не такие красивые, зато миниатюрные и очень милые) издевательски во весь голос хохотали: кря-кря-кря! Так и прошла осень. В начале декабря ударили небольшие морозы, пруд местами подернулся тонким льдом, кувшинки испуганно спрятались под воду, лишив серых уток ночлега в своей листве. Все ждали зимы и понимали, что скоро пора будет прощаться с нашими водоплавающими соседями. Птенцы уток выросли так, что их уже невозможно было отличить от родителей, все чаще они взмывали ввысь стаями по 10-15 особей, разминая крылья, готовясь к отлету. Конечно, нужно было и жирку набрать. Ну, так и народ это тоже понимал и тащил из дома все, начиная с хлеба, кончая шашлыками. Короче, все и всё было готово к отлету. Все замерли в ожидании. Вот сколько себя помню, а ни разу не удавалось увидеть отлет уток в теплые края (или теплые пруды). Да и кто ж знает, когда они тренируются, а когда уже созрели к перелету? И сейчас, как и всегда, мы прозевали их отлет. Так утки же объявления не пишут и в громкоговоритель не объявляют: Готовьсь! Поехали!
Итак, утки улетели. Конечно, не все сразу, а партиями, в несколько дней. Так и пора! На пруду осталась одна прогалина размером со спасательный круг! Весь пруд заледенел. Остались одни «летающие крысы», то есть, голуби. Так их прозвали автолюбители за их прожорливость и массы дерьма, которые после крайне сложно смыть с машины. Только на мойке. И за немалые деньги. Их можно понять.
Стало немножко грустно без наших водоплавающих соседей. Обсуждать некого, наблюдать не за кем. И тем не менее, я, все-таки пошел на пруд, захватив с собой булку хлеба. А мало ли кто не улетел? Пруд замерз, и только в том же самом месте зияла прогалина, которая почему-то не замерзла! Около нее была масса народа. И весь этот народ состоял исключительно из голубей. Они устроили там водопой и, одновременно, эдакую брехаловку, базар, где мужики гонялись за дамами, а те делали вид, что убегают. Кто постарше, сидел и равнодушно смотрел на размножающуюся молодежь, остальные были заняты обсуждением чего-то очень важного. Странно, как-то, подумал я. Маленькая лунка, а голубей вокруг нее десятка три. Это чего ж они такого обожрались, после чего их пробрал такой сушняк? Я подошел поближе и увидел… двух уток! Серых селезней! Они плавали в этой малюсенькой лунке, а голуби ехидно что-то улюлюкали, глядя на них. И так мне их стало жалко, прям сил нет! И хлеб не бросишь – все склюют эти крысы, пока те вразвалку добегут до него, и на лед ступить страшно – тонкий еще. Так я и стоял, глядя на несчастных уток, каким-то образом не улетевших со своей стаей. Странно было и то, что это были два селезня! То есть, не парочка, а два главы семейства! Что с ними могло случиться? Эта мысль не давала мне покоя. Проспали? Переели и отравились? Их выгнали из стаи? Но за что? Так, с этими мыслями я и пришел домой. Открыв интернет, я, с ужасом прочел, что уткам обязательно нужна вода, поскольку это и пища, и среда обитания. Короче, не перезимуют они на льду. Что же делать и сколько они протянут?
На следующий день я снова направился к пруду и с облегчением вздохнул. Два селезня сидели на краю лунки, которая каким-то чудесным образом не замерзла! На льду лежало много набросанного неравнодушными людьми хлеба. Значит, с голоду не пропадут. Но как же без воды? Если не сегодня, то завтра уж она точно замерзнет, обещали серьезные морозы. Я долго смотрел на селезней. Те куда-то почапали друг за дружкой. Не знаю, были ли у них ссоры при жизни стаей, но сейчас они были явно дружны. Жалость подкатила к горлу. Нет, смотреть на это было совершенно невозможно.
Этой ночью я плохо спал. Почти сосем не спал. И вот, под утро, как это и бывает обычно, сон наконец-то сморил меня. И тут же передо мной возникли два несчастных селезня.
- Как же вас так угораздило? Почему вы не улетели вместе со всеми? – безмолвно спросил я в отчаянии.
- Мы бы улетели, да видно, не судьба, - это ответил кто-то из них и я, почему-то, этому ничуть не удивился. – Меня зовут Кряк. Я случайно залетел в гнездо Рыжего Огра, ну, тут мне и досталось! Бряк, - он кивнул на другого селезня, - мой друг, вступился за меня. Но куда там! Рыжий очень сильный селезень! Теперь у меня перебито крыло, у него болит лапа, и он сказал, что не оставит меня одного. И это за день до отлета! – он опустил голову.
- А где же ваша … жена, подруга? Почему она не осталась? У вас же, вроде, лебединая верность? Или как там у вас, не знаю…
- Это у лебедей. Да и то, далеко не всегда и не у всех. А в остальном у нас, как у вас, людей. Да и кто же бросит наших детей? Им же надо где-то зимовать? А кто им покажет наше гнездо? Вот и пришлось моей благоверной оставить меня здесь.
- А вы?
Бряк поднял на меня голову и мне показалось, что он грустно улыбнулся.
- А что я? Мы же друзья с детства. А моя нашла себе тут другого, детей мы не нажили, вот я и решил: будь, что будет, останусь с другом, не брошу его в беде.
Слеза застила мне глаза и… я проснулся. Неужели это был сон? Все было, как наяву. Кряк, Бряк, ха, ну и имена. А впрочем… Мне не терпелось побежать к пруду.
Вот это дела! Не может быть! Нет, утки были на месте. И… плавали в лунке размером метр на метр! Сегодня был приличный морозец, а лунку не затянуло льдом! Чудеса. Я с удовольствием смотрел на друзей, и, мне показалось, что они кивнули мне в ответ. Так продолжалось и на следующий день, и через неделю, и через месяц. Теперь главной достопримечательностью пруда были друзья Кряк и Бряк. С моей легкой руки люди так и стали их называть. Всю зиму мы подкармливали их и не переставали удивляться, почему же не застывает лунка? Но главное, что у селезней была вода, они с удовольствием там купались и плескались и, кажется, были благодарны судьбе. И вот, наступила весна. Ну, весна – это громко сказано. Календарная весна, март. Но все равно, и люди, и птицы, и вся природа уже ощущала ее, воздух казался звенящим, солнышко светило ярче, настроение улучшалось. Весна была в душе! У всех!
Пруд начал подтаивать скоро ожидалось, что лед станет тоньше, а через месяц и вовсе сойдет. Селезни с божьей и людской помощью побороли зиму. Они полностью восстановились и уже летали над прудом. Но не дальше. Да и какой смысл? Скоро настоящая весна, прилетят остальные утки, а мы тут как тут! Вот они удивятся!
Был уже конец марта, когда я, как обычно, вышел с утра к пруду покормить и проведать наших городских любимцев. Сначала я не понял, что происходит. Несколько человек собрались у края пруда, боясь идти дальше, а у незамерзающей лунки лежал человек. Рядом с ним лежали лом и лопата. Человек лежал без движения. Пьяный? Вряд ли. Одет очень бедно, но тепло. Лица с берега не разглядеть, но кажется, что он уже не живой. Приехала скорая помощь и МЧС. Спасатели добрались до человека и переправили его на берег.
- Господи, да это ж Кузьмич! – вскрикнула и заохала какая-то тетка. А кто он такой? Где живет?
- Так здесь рядом, вон в тех старых халупах, которые все никак не могут снести. Обещали в этом году… Квартиру…
Так вот оно что! Каждую ночь этот самый человек, этот самый Кузьмич всю зиму пробивал лунку, чтобы выжили эти две утки! Так вот кому мы должны быть благодарны за жизнь этих двух серых живых существ! Что же с ним случилось?
- Видимо, стало плохо, поскользнулся, упал на лед головой. Кровоизлияние. Ему уже ничем не поможешь, - врач медленно закрыла лицо Кузьмича белой больничной простыней. Два селезня сидели у лунки и грустно смотрели в сторону берега.
Я шел домой, как в тумане. И все время думал про Кузьмича. Значит он каждый день под утро выходил на лед, не боясь, что провалится под воду и утонет, а только борясь за жизнь этих маленьких живых существ? А что же теперь будет с утками? Ведь теперь некому пробивать им лунку? Сначала я подумал, что нужно это сделать мне, и уже собрался идти искать лом, но потом, посмотрев на себя, понял, что по такому весеннему льду с моим весом я не пройду и метра. Что же делать? Хорошо, доживем до завтра, а там будем решать. У нас много неравнодушных людей, что-нибудь придумаем вместе.
На следующее утро я чуть свет уже был на пруду. Глазам своим не верю. Начинало светать и в тусклом свете зарождающейся зари и желтых ночных фонарей, я увидел невысокую фигурку, которая что есть мочи, колотила лед на лунке.
- Эй! – крикнул я незнакомцу.
Он обернулся. Это был мальчонка лет двенадцати. Он раскраснелся от работы и легкого морозца.
- Ты кто такой?
- Сашка, Кузьмича внук, - он широко улыбнулся мне. – Не волнуйтесь, я легкий, не провалюсь. До весны доколочу вместо деда, не пропадут наши утки, - он озорно сверкнул глазами в сторону Кряка и Бряка. По-моему, они улыбались