«Человеческий организм, как оказалось, невероятно живучий. Я видел это своими глазами, и я был удивлён. Как один из наших соседей в моём родном городке упал с полутораметровой высоты, и умер? Как человек мог получить сквозное пулевое ранение, девять осколочных ранений, четыре перелома, лишиться части черепа и остаться живым. Это – война. И не такое увидишь».
Да, это был мой сослуживец Додж. Я во время боя вколол ему обезболивающее, и драпанул вперёд просто от ужасного его вида. Он подполз ко мне там в зарослях еле живой, с глазами на выкате и весь в крови и висящих кусках одежды. Я понял тогда, что ему – конец. Хоть умрёт без мучений: уколол и побежал вперёд.
Прошло несколько дней, и я смог вставать. У меня было два желания на тот момент. Самому сходить в нормальный туалет и увидеть Доджа. Сосед по койке – Рон, повёз меня на каталке в сортир. А затем мы поехали к моему сослуживцу. Как оказалось, он был без сознания. Но медсестра сказала, что периодически он просыпается, но ему колют обезболивающее, так как пока боли не покидают. Мы почитали его карту, и просто обалдели: сквозное пулевое ранение в области живота, девять осколочных ранений, четыре перелома и отколовшийся кусок черепа. И он лежал живой, даже в сознание приходил. Ещё пару дней мы ездили к нему в палату, но не попадали на его бодрствование.
Через дней пять-шесть он пришёл в себя. Мы приехали. Додж увидел меня в кресле-каталке, и поднял руку. «Ты что тут делаешь, чудило», - спросил он, и улыбнулся. Это настроило на положительный момент. Чувство юмора – это уже признак того, что человек находится не в ауте. Что он – в этом мире, что понимает происходящее. Нам до этого сказали, что он может быть «растением», но оказалось не всё так плохо.
Двигалась у него только одна рука. Остальное – адски болело при движении. А раз болит – значит оно есть и на месте, успокоил я его. Дальше мы несколько дней вспоминали, как происходил тот бой. Как оказалось, Додж вообще не помнит ничего после того, как он залёг за кустом и начал стрелять. Рассказал ему, что его зацепило, и медик попытался перемотать. Я занял твою позицию, и рядом произошел взрыв, говорю. Затем кто-то коснулся меня сзади. Это был ты, говорю я ему. Медика на части разорвало, а ты был, как кусок мяса в лохмотьях. Вколол тебе я обезбол, и убежал за Гленном.
Говорю, уверен был, что ты всё – конец тебе. «Не представляешь, чудило, я тоже так там думал, наверное», – отметил Додж. Как оказалось, ещё поживём немного. Постепенно мы поправлялись. Я через пару недель уже начал ходить с костылём потихоньку. Мой товарищ тоже был уже получше. Боли прекратились. Он ещё не вставал, но уже кушал сам и двигал ногами и руками. Удивительная штука – человеческий организм. Такое с ним делают, а он сам ремонтируется, сам себя лечит. Реально – чудеса господни.
Постепенно мы раздобыли карты и шахматы. Играли в покер, а позже один из раненых притащил «Бинго». И мы по вечерам, как деды в доме престарелых, играли в эту игру на печенье.
В таких буднях проходили наши дни в госпитале. Было не очень скучно. Раненые поступали, другие – выписывались. Каждый рассказывал какую-то историю. Это было достаточно интересно. Мы сообща помогали товарищам по несчастью. Меняли утки, мыли полы под ними. Кто чем мог. Я узнал, что в других лагерях ситуация была не лучше нашей, а во многих – очень даже хуже. Скажу больше, для меня некоторые парни из госпиталя стали ближе, чем те сослуживцы, с которыми я ходил в бой или служил в лагере.
Вся история с самого начала – тут по ссылке.